– Скажи, а почему, получив долгожданную свободу и возможность занять место правителя, ты всё-таки покинул Патриор?
– Я был молод и жаждал настоящей независимости. Мне хотелось сбежать из-под контроля императора, укрыться на другой планете, где он меня никак не достанет, и зажить тихой спокойной жизнью… Это было мечтой детства, которую отец при всём желании не смог выбить из моей головы. Поэтому, как только выдалась такая возможность, я тут же смотался. И никогда об этом не жалел.
– Потому что всё равно получил власть, пусть и в другом месте?..
– Потому что закончились вечные муки и постоянная боль, – с непроницаемым лицом поправил меня Инквизитор.
Интересоваться дальше было страшно, но собеседник и без того не собирался отмалчиваться.
– Мой отец всегда был и остаётся очень жестоким человеком, – будто впервые позволяя себе выговориться, начал он. – Всем его детям приходилось трудно в резиденции императора. Многие не дожили до сознательных лет, чуть меньше – умерли до совершеннолетия, в основном во время бунтарского переходного возраста, который не смогли усмирить…
Я представила эту картину и стало настолько жутко, что мои мысли предпочли перескочить в более нейтральную область и представить поистине кроличью плодовитость Диктатора… В результате чего с губ самовольно сорвался нервный смешок, однако Лауль не обратил на него никакого внимания.
– Если обычно желание самоутвердиться через тоталитарную деспотию в семьях, приближённых к правительству, компенсируется наличием власти, – как ни в чём не бывало продолжил он, – то, к моему великому сожалению, это никак не относится к нынешнему императору. Отец считает, что строгость, контроль, жестокость и боль – лучшие учителя. Такие рамки лежат в основе Патриора, их же он переносит в дом, на всех своих рабов и детей, независимо от возраста. Даже подчинённые подчас страдают от его патриотизма, поэтому с некоторых пор на местах остались лишь те, кто полностью разделяет его взгляды, да ещё парочка крепких терпеливых личностей, способных ему противостоять. Таких он уважает за стойкость, хотя и не даёт им спуску…
– Не хочу даже думать, каково это! – совершенно искренне воскликнула я.
– И не надо, – мигом отозвался Инквизитор, непроизвольно передёрнув плечами. – Поверь, это очень неприятно.
Мы немного помолчали.
– А твоя мама? – вдруг вспомнила я. – Она жила с вами?..
– Нет, отец избавился от неё сразу после моего рождения. Он всегда так поступает, считая, что женщины умеют только баловать, а присутствие матери рядом не приведёт ни к чему хорошему.
– Он её убил?.. – замявшись, осведомилась я.
– Нет, конечно. Разбрасываться невольниками не принято.
– Значит, продал?
– Да. И уже там, за два года до получения мной свободы, её хозяин, посчитав, что она беременна не от него, забил мою мать до смерти…
Лауль так спокойно это сказал, что я аж отшатнулась.
– Откуда ты в таких подробностях знаешь, что с ней было?!
– Мы с ней очень похожи. Поэтому однажды, встретив её на каком-то приёме, я не смог не признать родственника. Попросил у императора разрешение на знакомство и получил право поговорить…
Взгляд Инквизитора лучше всяких слов объяснял, какой именно была эта беседа, санкционированная его отцом. А я, собственно, уже и не ждала от столь отвратительной планеты ничего хорошего.
– Это было моим первым заданием на отсечение эмоций и чувств, – с тем же неизменным холодом, за которым на деле пряталась непередаваемая внутренняя боль, сообщил Лауль. – Я справился превосходно, а после всегда использовал отрешение во время работы, оставляя лишь трезвый расчёт и ум. Так что опыт в чём-то был даже полезен.
Я мысленно скривилась.
– Твоя мама хоть оправилась от вашего «разговора»?..
– Да. Я лично помогал её лечить, благодаря чему выкроил пару минут того самого настоящего общения, о котором просил.
– И много узнал?
– Не очень. Но даже эти крохи оказались в дальнейшем весьма полезны.
Это меня заинтриговало.
– Например?.. – адресовав собеседнику выразительный взгляд, поинтересовалась я.
Лауль задумчиво пожевал губы.
– Помнишь Элуаля Паруша? – осторожно спросил он.
– Конечно!
При всём желании я бы никогда не смогла забыть обстоятельства своего знакомства с великим и ужасным Инквизитором.
– Он был троюродным братом моей матери по отцу.
– А он знал…? Ну…
Я не стала договаривать, боясь вновь огласить свои выводы вслух, однако Лауль прекрасно понял меня и так.
– Что я с Патриора?
– Да.
– Нет. Только то, что я её сын.
– И он вот так просто поверил тебе на слово?..
– Во-первых, и я это уже говорил, мы с матерью очень похожи. Во-вторых, был сделан генетический тест. А, в-третьих, мне ничего особого от него нужно не было. Он сразу увидел во мне стоящую кандидатуру, поэтому без лишних вопросов предоставил временный приют, а потом лишь немного помог в продвижении по первым ступеням карьерной лестницы. Вот и всё.
– Он, наверное, рассчитывал на какую-то выгоду, отдачу, помощь… И ты так жестоко ему отплатил.
– Как и его дед своей родной сестре! – гневно парировал Инквизитор. – Лишил их всего, вынудил влачить жалкое существование, что в конечном итоге привело к неудачной попытке моей матери переехать на свежеоснованную колонию, которую буквально через несколько дней захватил Патриор.
– И всех взял в рабство?..
– Только особо недовольных. К сожалению, моя мать оказалась в их числе. Тогда она была ещё слишком молода, наивна и неопытна.
Я мысленно согласилась. Могла бы подождать, притвориться и сбежать… Возможно, тогда всё кончилось бы для неё совсем иначе.
Хотя о чём я говорю? В Империи – и по-другому?..
– Это она дала тебе имя?
– Да. Единственная милость, позволенная Диктатором. Обычно матерям он не разрешал даже посмотреть на своё дитя, не говоря уже о том, чтобы подержать его на руках…
– А фамилия у тебя чья? Тоже от матери?