Наследник

– Однако же прогресс двигался вперед! Мои исследования показывают, что он застопорился именно в результате образования коммун, примерно в то же время…

– «В то же время» – еще не означает «в результате».

– Конечно, это лишь гипотеза, не больше. Но ведь она многое объясняет…

Андрей усмехнулся:

– Не меньше и не больше любой другой. Например: вы знаете, какая часть среднего городского бюджета идет на содержание коммун? А вы поинтересуйтесь. Таким образом мировое общество покупает себе стабильность. Но на фундаментальную науку, освоение космоса и прочий прогресс средств уже не хватает. Как вам? По-моему, убедительно. Даже парижанам, которые имеют право на работу и даже собственный бизнес, доплачивают за то, что они коммунисты! Обижаются, да. Но ни один еще не отказался от дармовщины. Ни один!

Я пригубил кофе, вздохнул:

– Возможно, вы где-то правы, Андрей. Но я не стал бы сводить все к материальному фактору. Социальное пособие, как и весь образ жизни, коммунистам навязали, не спрашивая их согласия. Да, наверное, я напрасно возлагал надежды на парижан. Но и они не были бы такими, каковы они есть, если б во всем остальном мире не дискриминировали коммунистов. Париж при всей своей самобытности глубоко интегрирован в мировое общество. Ему так или иначе приходится разделять общепринятые социальные ценности. А я говорю об освобождении коммунистов как класса. Да, это было бы потрясением для общества. Однако именно подобное потрясение и в состоянии дать толчок прогрессу! Вы только представьте себе, Андрей…

– Представляю, – улыбнулся он. Почти без иронии. С пониманием.

А Жанна непременно ляпнула бы что-нибудь неуместное и нелогичное, с наглядным, по ее мнению, примером из жизни своей коммуны. А потом посмотрела бы на меня снисходительно, как будто я безусловно потерпел поражение в споре. Да о каком споре может идти речь, если человек не владеет элементарными навыками ведения дискуссии?..

Снова я отвлекаюсь. И опять почему-то на Жанну. Интересно, она уже пообедала? Все-таки нехорошо получилось, что мы ушли из больницы, не попрощавшись и не договорившись о времени и месте встречи.

Впрочем, я же знаю, где она живет. И, если быть точным, тоже там живу.

– Видите ли, Николай, – заговорил Андрей, – для полноты ваших изысканий вам следовало бы пожить в коммуне. Поверьте, вы разочаровались бы в их обитателях точно так же, как в парижанах.

Он заплом допил кофе и продолжал:

– В коммунах, Николай, царит мышиная возня. Там препираются из-за дежурства или траты адресного соцпособия, выясняют отношения по ничтожнейшим поводам, а главное – распускают друг перед другом перья своих аномалий. Там каждый знает, чего ожидать ото всех остальных, и тем не менее бурно реагирует на ожидаемое. Жизнь коммуны крутится по кругу, варится в собственном соку до совершенно несъедобной кондиции. Но им, сертифицированным на первом или даже втором этапе – им нравится! Если завтра объявить о роспуске коммун, они никуда не уйдут. Они будут жить, как жили, в бесконечной и бессмысленной суете. Какой прогресс? О чем вы?..

Я слушал его и, помимо желания, продолжал думать о Жанне. Впрочем, это логично: Андрей говорил о ней. И говорил – что подтверждал весь мой опыт общения с ней – правду. Однако не всю.

– То, о чем вы рассказываете, это проявление болезненной зависимости от коммуны. Да, она существует. Но я не верю, что никто из коммунистов не пытается ее побороть! Иначе они не стремились бы в Париж, который дает пусть иллюзорное, но ощущение свободы. Вот, например…

Хотел привести в пример Жанну, но передумал. По разным причинам.

– …хотя бы вы сами, Андрей…

Тут я осекся. Мысленно вернулся назад, пробежавшись по основным вехам нашей беседы. Андрей ни разу не сказал о коммунистах – «мы». А должен был, если учесть его разумное, логичное, взвешенное отношение к теме нашей дискуссии. Чувствуя, что вторгаюсь в чужую приватность, в некую запретную зону, я все же спросил:

– На каком этапе вас сертифицировали?.. простите.

И он ответил – лаконично и резко:

– На третьем. Одна сволочь накапала.

Интересоваться, какого именно отклонения касался сигнал, я не решился. Вспомнил шаровую молнию и оплавленный ноутбук. Да, очень может быть, что из-за этого. Весьма, весьма вероятно…

– Не подумайте, что я воспринял это как личную трагедию, – очень весело сказал Андрей. – Мне было пятнадцать, все казалось скорее приключением. Опять же, рано освободился от родительской опеки. В коммуне, по большому счету, никому ни до кого нет дела… Так что мне сертификация, по сути, дала свободу. С тех пор я сменил черт-те сколько коммун – вполне законно, под интимные связи – да и в Париж катался много раз… соцпособие, знаете ли, позволяет, а если по розыгрышу, так и платить не надо. Заказать коньяку, Николай?

– Спасибо, я…

Андрей смотрел на меня в упор. Странно смотрел. Хотя, возможно, это мои собственные стереотипы подсказывали, что он должен, обязан рассматривать меня как-то особенно, аномально, порочно… Да, признаю, предпоследняя фраза Андрея резанула меня своей откровенностью, граничащей с цинизмом; но ведь это же, по-видимому, правда. А за за все время нашей беседы он ни разу не дал мне повода для подобных подозрений.

Я тоже на него смотрел.

Справка: население Парижа

Сопоставимо лишь с несколькими крупнейшими городами мира: Нью-Йорком, Вашингтоном, Пекином, Москвой. Однако специалисты считают это утверждение спорным, поскольку оно основано на данных переписи 2… года, тогда как население Парижа перманентно растет в результате хаотичной коммунистической иммиграции. Вместе с тем, проблему угрозы перенаселения города большинство экспертов называют надуманной.

Поскольку Париж неподконтролен Всемирной полномочной службе, а городская администрация на 80 % состоит из коммунистов, определить чье-либо местонахождение в городе проблематично. Родители! Совершая турпоездку в Париж по семейной визе, не отпускайте от себя детей!

Конечно, удобнее было бы занести продукты в гостиницу и оставить, тем более что с кухаркой вариант проверенный. Но, во-первых, я не помнила, как там с холодильником. А во-вторых, была жутко зла. А когда я злая, то сжигаю в десять раз больше калорий, чем обычно.

Так что я заходила в кафешку за кафешкой, в бистро за бистро, в ресторанчик за ресторанчиком. Не вдаваясь в объяснения, по-быстрому кого-нибудь зомбировала и готовила из тех ингредиентов, какие лежали сверху. Получалось черт-те что, но мне было плевать. И вообще, наплевать на них на всех, пусть шатаются там, где их носит, не очень-то и хотелось!..

В конце концов пакеты стали совсем легкими, а голод и злость немного притупились. Я обнаружила, что вышла к Сене – не там, где вчера, в другом месте, она длинная. По Сене шел смешной пароходик, и мне захотелось на нем прокатиться. Огляделась по сторонам в поисках какого-нибудь причала: вместо этого увидела невдалеке горбатый мостик, до которого при желании можно было добежать быстрее пароходика. Заняла позицию на верхней точке парапета и, попеременно вспоминая то заботливого парижанина со вчерашнего моста, то пьянящую высоту Эйфелевой башни, спланировала на палубу.

И пусть они делают что хотят. Ведут свои истинно мужские беседы или что-нибудь еще истинно мужское. А я плыву по Сене, созерцая парижские берега. Ловлю кайф. И мне нафиг не нужны ни гомики, ни обывалы с их заумными рассуждениями о «парижском шовинизме». На себя бы посмотрели!

Николай меня вообще достал. Чтоб я еще раз уединилась с обывалом!.. И дым от костра ему, видите ли, мешал, и при виде детеныша сумчатой (симпатичная зверушка, кстати) хлопнулся в обморок, и утром зудел полчаса над ухом, потому что не мог найти свою бритву: а мне что, если в ботинках, то и ноги брить не надо? Больше всего на свете я мечтала плюнуть и уйти к штангисту. И ушла бы, если б не Эйфелева башня. Но и там он отличился, вспомнил про свой доклад на симпозиуме. Да кому он нафиг нужен, его доклад (конец цитаты)?!

А о своем «революционном труде» во благо прогресса пусть расскажет кому-то другому, вот хотя бы Андрею. Никогда он не напишет никакого труда. А если и напишет, то никому не покажет, что, в сущности, одно и то же. Вот симпозиум, допустим. Ну когда у него еще будет возможность сказать что-нибудь при всем мировом обществе, при делегациях из сотен разных городов, там были и лондонцы, и вашингтонцы, и московцы, и даже пекинцы узкоглазые, я сама видела!.. И что? – струсил.

Знаю, знаю: обывалы медленно ориентируются в обстановке, с трудом адаптируются к изменениям в ней, а уж на ходу поменять планы для них вообще уму непостижимо… Но я же ему сказала! Сама сориентировалась, сама сформулировала идею и подала Николаю на блюдечке, ему оставалось только… Струсил. Никакие другие отмазки не катят.

А отмазки у него найдутся всегда. Например, не получится восстановить информацию на винчестере. Или ее окажется недостаточно для такого масштабного труда. Или понадобятся доработки, доработки и доработки. Или что-нибудь еще. Он придумает.

Про Андрея же лучше не высказываться и не думать. Все, что можно, давно передумано и высказано при других обстоятельствах. А Николай, по-видимому, такой же. Иначе как объяснить?.. разве я не…?!

Надеюсь, они счастливо нашли друг друга.

Подкатил матрос в берете с помпончиком и спросил, как я здесь оказалась. Вежливо, без малейшего зомбирования, я объяснила ему, куда бы он пошел. Матрос обиделся и пообещал доложить капитану. А пароходик все плыл и плыл, и парижские здания по бокам Сены доставляли мне все меньше и меньше удовольствия. И никакой пристани в обозримой дали. Вот черт. Дожидаться капитанской реакции у меня не было ни малейшего желания. Жалко, что я не умею летать.

Ну и ладно. Зато плаваю ничего так.

Обостренными сенсорами я никогда не отличалась, так что они там, на борту, наверное, и вправду вопили дикими голосами. Что-то плюхнулось в воду в паре метров от меня, круглое и оранжевое, и поплыло прочь по течению. А я нырнула поглубже и погребла под водой в обратную сторону. Если б остановили пароход, могли б возникнуть проблемы. Но никто его, ясное дело, не остановил. Сквозь толщу воды вроде бы донеслось презрительное: «коммунистка!» Хотя вообще-то у меня по слуху полное соответствие социальной норме; показалось. Вернее, логически воссоздалось.

Проблемы возникли с вылезанием на берег: везде была высокая эстакада, я не учла. Выкарабкалась, упираясь подошвами ботинок в щели между камнями, но оба пакета, естественно, потеряла. Впрочем, оставшиеся продукты из них, наверное, выпали еще в прыжке. Да там практически ничего и не оставалось.

Вечерело. Стало гораздо светлее, чем днем, потому что дневной свет еще имел место быть, а в ресторанчиках и магазинах позажигались вывески и витрины. Отряхиваясь и выжимая волосы, я уткнулась носом в одну, полную махоньких, игрушечных, но совсем как настоящих! – самолетиков, вертолетиков, ракет… Вошла. Просто так.

– Здравствуйте, мадемуазель! Интересуетесь модельками?

При входе с меня мгновенно натекла серьезная лужа, но продавца это не смутило. Он вообще не стал комментировать тот факт, что я насквозь мокрая. Он был высоченный, рыжий и улыбчивый, и я сразу прониклась к нему симпатией. Тоже улыбнулась и подтвердила:

– Интересуюсь.

– Самолеты, планеры, геликоптеры?

– Космические корабли.