Путь Проклятого

– Я знаю.

Несколько секунд они просидели молча.

– Вернемся к делу… Спрашивай, – повторил легат. – Что удивило тебя?

Филипп едва заметно вздохнул и пожал плечами.

– Почему вы посылаете в Англию меня? Разве на островах нет своего Легиона?

– Правильный вопрос, – сказал Ираклий и, отломив кусочек хлеба, окунул его в вино. Хлеб набряк, налился красным, и легат отправил его в рот, изо всех сил стараясь не выдать дрожания ослабевшей руки. Вроде бы получилось! – Ответ прост – мы потеряли Легион и не можем наладить связь ни с тамошним командиром, ни с тем, кто передавал приказы Первого. Мы ничего не знаем об их судьбе, но можем предположить, что она печальна….

– Их раскрыли? – удивился Филипп.

– Не думаю. Ты же знаешь, что наша скрытность – это наше великое преимущество, но и наша ахиллесова пята. Разве кто-то, кроме тебя знает где искать твоих Двенадцать?

Филипп качнул головой.

– И что делать, если тебя вдруг постигнет смерть? Набирать новых?

– На случай своей смерти я оставил вам записку.

– Ты нарушил устав? Там имена?

– Нет, господин Ираклий. Имен там нет. Но если вы захотите понять, что именно там написано, то вы поймете. Только вы. Больше никто.

– Шифры, тайнопись… – легат пренебрежительно дернул здоровой щекой. – Нет шифров, к которым нельзя подобрать ключа. Нет тайн, которые не становились бы известны по прошествии времени. Не будь наивен, Филипп. Тайна Двенадцати должна уходить вместе с Легатом. Или передаваться наследнику, если Легат сумеет умереть в своей постели. Ее не доверяют бумаге. Письмо сожжешь. У него все равно нет адресата.

– Вы собираетесь умереть, господин Ираклий?

Старик хрипло хохотнул, задирая бритый подбородок.

– Нет, я собираюсь жить вечно! Если Бог даст, я дождусь твоего возвращения. Никто не знает, когда кончаются его дни, но я чувствую, что костлявая уже стоит у моего изголовья. И не могу сказать, что меня это пугает. Когда мы встретились, мне было сорок, этой весной мне исполнилось восемьдесят шесть. Никого из моих сверстников нет в живых. Никого. Я никогда не знал, что такое одиночество, Филипп, но вот уже лет пятнадцать, как знаю. Слишком хорошо знаю. На свете нет никого, кто бы мог разделить со мною воспоминания. Так что, мальчик мой, не засиживайся на этом свете. Долголетие совсем не Божий дар, уж скорее повод усомниться в Его милосердии. Мой мир умер, а я все еще жив, наверное по недоразумению. Кто придет на мои проводы, кроме монахов? Дети? У меня не было детей. Жена? Женщины, которые любили меня, давно лежат в земле. Так что некому справлять по мне тризну. Разве, что ты придешь…. Если успеешь вернуться, конечно.

– Я постараюсь успеть, господин Ираклий, – пообещал Филипп. – Постарайтесь дождаться, потому что дорога не близка. Чужая страна, чужой язык…. Наша цель – только двое?

– Считай, что речь идет только о Вильгельме. Его советник, этот Ранульф Фламбард, сам по себе никакой опасности не представляет. Более того, есть епископы, с которыми он находит общий язык. Поэтому можешь его убить, если подвернется под руку, но цель у тебя одна – Рыжий.

– Позволительно ли мне спросить еще кое-что?

– Да.

– Ранее его Святейшество поддерживал их королевское величество…

– Ты осведомлен, – согласился Ираклий. – Но сведения твои устарели. Этот человек давно использует английскую церковь в своих интересах. Именно ему платят за назначение на пост епископа или аббата. Он ограничивает сношения церкви со Святым Престолом в Риме. Ты должен был слышать, насколько тяжелы его отношения с Ансельмом, после того как тот стал новым Архиепископом Кентерберийским.

– Настолько тяжелы, что архиепископ уже три года, как в Риме, и не собирается ехать в Лондон. Я знаю это, господин Ираклий. Думаю, что отец Ансельм жив только потому, что Папа вмешался в их с Рыжим конфликт. Я осведомлен о том, что Архиепископ Кентерберийский сумел покинуть остров чудом.

– Ты знаешь больше меня.

– Ничего удивительного, – согласился Филипп. – Последние годы вы провели здесь, а мне довелось поездить. Я умею смотреть и слушать. Вы учили меня этому. Я не думаю, что Рыжий действительно собирался перейти в иудаизм. Это слишком невероятно, чтобы быть правдой….

– Зачастую, Филипп, – сказал Ираклий, усмехаясь половиной лица, – самое невероятное и оказывается чистой правдой…. Неважно, что именно собирался сделать король. Важно, что о нем напишут потом, после его смерти.

– Разве недостаточно написать, что он любил мужчин? – спросил Филипп, отвечая на улыбку наставника.

– Слишком многие сейчас любят мужчин, – буркнул легат. – Я никогда не понимал до конца идею целибата. Обмануть человека нетрудно, а вот обмануть его естество…. Королям можно все, но не оставлять наследника чрезвычайно рискованно. А я что-то не слышал, чтобы мужчина родил от мужчины. Грешен Рыжий, грешен…. Он храбр, умен, жесток – у него есть все, что надо королю, кроме одного… Он не умеет выбирать врагов.

– И друзей, – добавил Филипп.

– И друзей, – согласился Ираклий. – И я советую тебе найти одного из тех, кого Рыжий считает своим другом. Его называют Вальтером Тирелом.

– Кто он?

– Никто. Приближенный короля. Знатен. Не слишком богат. Честолюбив, но деньги любит больше всего на свете. Но есть еще более важная вещь….

Ираклий снова окунул хлеб в вино и неторопливо прожевал ароматную кисловатую мякоть.

– Тирел женат на сестре Гилберта де Клера. О нем ты многое, как я понимаю, знаешь…

Филипп кивнул.

– Вот и скажи мне, Филипп, как можно приближать к себе человека, шурин которого участвовал в восстании де Морбея.

– Лорд де Клер доказал свою непричастность…. Так говорят в Риме, господин Ираклий.

– Да? – с нарочитым удивлением протянул легат. – А я думаю, что это как раз тот случай, когда король Вильгельм проявил несвойственное ему великодушие. Из финансовых соображений. Я бы еще понял, если бы де Клер умер спустя год или два после событий, но он жив уже пять лет…. Впрочем, для наших целей это только лучше. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то заподозрил в смерти короля Вильгельма сторонний замысел. У короля есть враги, и это не секрет. Вот и хорошо будет, если к этим врагам и протянется след. Не совсем очевидный, но достаточный для того, чтобы неглупый человек сделал выводы.

– Вы думаете, что Тирел согласится?

– Разве это важно? – спросил Ираклий и недоуменно пожал плечами. – Хотя, я думаю, что ты его уговоришь. Денег у тебя достаточно. Ну, а если он не согласиться, то что за беда? Ведь главное не то, что он сделает, а то, что напишут о нем после его смерти, ведь так?

Филипп отломил хлеб от лежащего в его тарелке куска, окунул его в вино и так же, как наставник, неторопливо разжевал.

– Конечно, господин Ираклий, – сказал он негромко. – Не волнуйтесь. Все будет сделано в лучшем виде. Да исполнится воля Первого.

– Да исполнится, – откликнулся легат. – Амен.

Глава 6

Наставник оказался прав. Как всегда прав. Филипп не переставал удивляться прозорливости человека, давно вступившего в возраст, который без преувеличения можно было назвать патриаршим. Тирел согласился. У Филиппа было впечатление, что этот господинчик просто ждал такого предложения, и не появись, бряцая спасенным золотом, посланник из-за Ла-Манша, обязательно бы продался кому-нибудь другому. Слишком много нетерпеливых претендентов на ставший привлекательным английский престол, особ, имеющих в жилах каплю королевской крови, страстно желало его занять.

Раскисшая дорога внезапно скатилась в распадок, Филиппу пришлось склониться к самым ушам пугливой лошади и, поглаживая ее по голове, заставить боком, оскальзываясь, спуститься вниз. Его спутники последовали за ним, причем один из всадников коня не удержал, и, как на салазках, съехал по рыжей глине. Жеребец пытался встать, но не мог – мешал наездник, тяжелым грузом навалившийся на спину, но все завершилось благополучно: просто и конь, и его незадачливый хозяин основательно вывалялись в грязи.

Дальше дорога пошла по ровному.

Сэр Вальтер Тирел

Плотный, почти непроходимый лес, обступавший тракт последние несколько миль, поредел, кроны, закрывающие небо, разошлись, обнажив серый, налитый дождевой влагой, свод. Животные сами прибавили ходу, перешли на резвый шаг, едва не срывающийся в рысь, и тут лес внезапно кончился, отрывая глазу темно-зеленые луга и холмы, вздымающиеся в нескольких лигах к западу.