Привет эпохе

Полагая, что сейчас последует справедливое внушение за нелепый розыгрыш, я смиренно вздохнул и приготовился извиняться. Но разговор принял совершенно неожиданный поворот.

– Ты что это удумал, в дом с продуктами приходить? – строго спросила она. – У нас что, еды нет, ты голодный ходишь? Стыдно, очень стыдно! Не ожидала, что ты способен меня так обидеть.

– Да помилуйте, Анна Васильевна. Чем же я вас обидел? На работе сегодня выдавали наборы. Куда же мне нести-то было, если не к вам? И потом, раз уже зашел такой разговор. Мне и так неловко. Я знаю, что ваша дочь живет отдельно. На детей, не обижайтесь только за прямоту, денег почти не дает. А тут я еще на вашей шее сидеть буду. Да мне просто кусок в глотку не лезет. Я же работаю, зарплату получаю. Почему же я не могу продуктов купить?

И вдруг она, отвернувшись, заплакала. Я от этого совсем растерялся, не знаю, как ее успокоить и, не понимая, чем же я так обидел свою хозяйку. Немного успокоившись, она с непередаваемой горечью заговорила:

– Неужели ты действительно не понимаешь, как меня обидел? Когда я, умирающая от голода, добралась из Ленинграда до Андижана и первый раз взяла в руки узбекскую лепешку, она показалась мне самым прекрасным блюдом из всех, какие я когда-то пробовала. Только бы был хлеб, мечтала я тогда. А какая нынче жизнь! И хлеба вдоволь, и других продуктов – ешь, не хочу. И ты еще смеешь о еде говорить.

– Но, Анна Васильевна, не можете же вы весь мир накормить и обогреть.

– Всех, всех, кого ты встречаешь в жизни, надо обогреть. – Анна Васильевна решительно загасила в пепельнице папиросу, поднялась с табурета, выпрямилась во весь рост и, хотя была она в домашнем застиранном халате, я я тотчас увидел перед собой строгую учительницу с указкой. В голосе ее зазвучал металл. – Никогда больше не смей этого делать. Ни-ког-да! – и твердой походкой вышла они из кухни.

Х Х

Х

…Наступил двадцатый мой день рождения. На сей «солидный» юбилей пригласил я к себе трех гостей, в их числе и своего непосредственного начальника Марка Кошеватского. К тому времени я уже был обладателем совершенно дивной отдельной комнаты «с удобствами во дворе». Ну, насчет комнаты я несколько погорячился. Баптист Федор оштукатурил пустовавший у него во дворе курятник, поставил печку-буржуйку, прорубил окно, приладил дверь и все это великолепие сдал мне за десять рублей в месяц.

– Первым делом повесь плотную занавеску на окно, – заявил мне суровый немногословный Федор, пряча в карман «червонец», принятый от меня в качестве оплаты за месяц вперед.

– Какую еще занавеску?

– Плотную, – повторил Федор и, видимо, считая разговор исчерпанным, зашагал прочь. Потом все же обернулся и снизошел до пояснения. – Ты девок водить будешь, а у меня дети.

В качестве подоконника Федор приспособил в курятнике широченную гладко оструганную доску, которая служила мне и обеденным и письменным столом. Привезенная из Ташкента портативная пишущая машинка «Москва» прекрасно вписалась в интерьер.

…В день рождения я выпросил у Федора на прокат кухонный шкафчик, который, по моему мнению, заменял праздничный стол, и несколько табуреток. Что-то я неумело стряпал сам, основное угощение приобрел в соседней чайхане и в итоге своими стараниями остался весьма доволен. Двое гостей – заведующий одного из отделов нашей редакции Марат Садвакасов и фотокорреспондент Боря Юсупов явились вовремя. Вручили подарки и ринулись сразу к столу. Я предложил подождать моего шефа, на что мне сразу же возразили, что трое одного не ждут. Мои гости, видно, дня три постились, так как закуски исчезали со стола с невиданной скоростью.

– Слушайте, мужики, давайте все же Марка подождем, – забеспокоился хозяин, видя столь стремительный натиск на стол.

Боря с набитым ртом, лишь энергично замотал головой, а Марат предложил: «Пойдем, покурим».

– Да кури здесь, на улице холодно.

– Ничего, ничего, пойдем, заодно и подышим.

Во дворе, пару раз глубоко затянувшись сигаретой, Марат сказал:

– Ты не огорчайся, но Марк не придет. Он мне сам сегодня днем позвонил и сказал.

– Он же обещал…

– Ну, по-моему, он заболел, – как-то неуверенно промямлил Марат, потом втоптал недокуренную сигарету в снег и решительно произнес. – Не хотел тебе день рождения портить, но сейчас решил, что ты должен знать правду. Иначе какой ты мужчина? Вчера вечером у Рубена Акоповича было небольшое совещание. Мы с Марком тоже присутствовали. После совещания Кошеватский сказал, что ему надо поговорить о работе своего отдела. В общем, он высказал мнение, что тебя надо уволить. И чем быстрее, тем лучше.

– Что значит, чем быстрее, тем лучше? – опешил я.

– Марк считает, что из тебя никогда не получится журналиста и нечего тебе жизнь портить, тратя время на специальность, которую ты выбрал неверно. Он сказал, что тебе надо возвращаться в Ташкент, закончить нормально университет и выбрать себе другую профессию.

– И все с ним согласились?

– Не все, – уклончиво ответил Марат. – Рубен Акопович сказал, что прежде, чем увольнять, хочет сам с тобой побеседовать, так что завтра жди вызова на ковер. А теперь пойдем в дом и постарайся не раскисать.

Легко сказать «не раскисать». Я едва дождался, когда гости уйдут и, естественно, провел бессонную ночь. Мне-то наивно казалось, что в редакции я уже свой человек, что работаю, как говорится, на уровне, а тут вон оно как все повернулось. Утром меня вызвал редактор.

О моей профнепригодности он не сказал ни слова. Деловито перебрал в папке бумаги, вытянул оттуда тетрадный листок, густо исписанный синими чернилами, протянул его мне.

– Это письмо пришло из колхоза. Некто обвиняет бухгалтера одного из колхозных отделений в том, что деньги, положенные старшеклассникам за сбор хлопка, бухгалтер попросту присваивает себе. Письмо анонимное, мы имеем право его не проверять. Но ситуация, к сожалению, типичная, думаю, что все здесь – правда. Так что я решил проверку письма поручить тебе. Если факты подтвердятся, напишешь материал. Отнесись к этому заданию со всей серьезностью. Не скрою, от того, как ты справишься, многое для тебя в дальнейшем будет зависеть. Я тебя торопить не стану, да ты и сам не спеши, разберись во всем обстоятельно. Да, вот еще что. Своему заву, Марку Михайловичу, об этом задании можешь не докладывать. Я сам его предупрежу. Отправляйся хоть завтра.

– А сегодня можно?

– Нет, сегодня нельзя. Я же тебе сказал, не торопись. Иди к себе, как следует подумай, наметь план проверки, и только потом поезжай. Ты уж постарайся, Олег, – добавил Рубен Акопович, заметно смягчив тон.

ПРЕВЫСИВ ПОЛНОМОЧИЯ

Колхоз находился у черта на куличках. Даже в редакционном отделе сельского хозяйства, мне не смогли точно объяснить, как туда добираться. Сначала я доехал до райцентра, потом до правления колхоза, оттуда на попутном грузовике до отделения, где еще долго месил непролазную грязь, в которую превратился растаявший за ночь снег. В письме неведомого мне правдолюбца назывались фамилии детей, чьи деньги присваивала бухгалтер. Я стал разыскивать родителей этих детей. Разговаривали со мной хмуро, явно неохотно. Родители детей, все как один, твердили, что деньги за работу старшеклассников, колхоз начислил и выплатил исправно. Большего мне от них добиться не удалось. Короткий зимний день стремительно переходил в сумрачный вечер, а в моем блокноте, кроме фамилий, ничего не было. И тогда я, узнав адрес, отправился домой к «воровке-бухгалтеру», как она была поименована в письме. «Воровкой» оказалась еще довольно молодая полная женщина, хлопотавшая у плиты и слушавшая меня, как мне поначалу показалось, довольно рассеянно. Она не возмущалась, не всплескивала руками и вообще не проявляла никаких бурных эмоций. Потом присела к столу и спокойным, даже каким-то равнодушным голосом устало произнесла: «Это Вильков».

– Что – Вильков? – не понял я.

– Это Вильков написал. У нас в колхозе только он пишет.

– Так может, он за правду борется? – уточнил я.

– Да ну за какую правду? Всю жизнь лодырем был, потом, бугай здоровый, выхлопотал себе инвалидность. Пенсию получает, из дома носа не кажет, неизвестно за что обижен на весь белый свет. Он на кого только не писал. От проверок и комиссий отбоя нет. Теперь вот до меня добрался.

– А вас с ним что, конфликты какие были?

– Ага, были, – охотно подтвердила она. – Я на собрании при всех ему сказала, что нормальным людям от него житья нет.

– А откуда вы знаете, что это именно он пишет жалобы? Разве другие письма он подписывает совей фамилией?

– Нет, письма все анонимные. Но у нас же здесь не как в городе, все на виду. Да он и не скрывает особо. Как напишет очередную кляузу, так ходит гоголем и грозит: «Вот, скоро приедет комиссия, разберутся с вами. А чего с нами разбираться, мы что, преступники какие? Ладно, пойдемте в бухгалтерию, посмотрите сами ведомости, Слова-то к делу не пришьешь, вам же факты нужны.

Бухгалтерия оказалась неподалеку. Из ящика стола женщина достала ведомости, показала их мне. Напротив каждой фамилии стояла роспись. Почерк везде был разный, но уж больно корявы были росписи.

– Что-то детишки как курица лапой карябают, – усомнился я.

– А это и не детишки вовсе, – спокойно ответила бухгалтер. – Школьникам деньги на руки не имеем права давать. Так что и деньги получают, и расписываются – родители. А уж они, поверьте, каждую копейку считают.

Мне ни разу до этого не доводилось изобличать расхитителей, так что опыта у меня не было вовсе. Но этой женщине я почему-то поверил сразу и безоговорочно. Выяснив, что остановка автобуса находится возле почты, я уж было собрался в обратный путь. Но тут вывеска «Почта» навела меня на одну крамольную мысль. Прекрасно понимая, что явно превышаю свои служебные полномочия, я уже не мог остановиться. Предъявив заведующей свое редакционное удостоверение, я попросил ее показать мне бланки телеграмм, отправленных за последний месяц. Расчет мой оказался верным, на сельской почте заведующей и в голову не пришла мысль поинтересоваться, имею ли я право на такую проверку. Красная книжица возымела свое действие и она протянула мне стопку телеграфных бланков. Всего две недели назад наступил новый год, так что бланков оказалось изрядно. Сверяя каждый рукописный текст с письмом анонима, я отобрал четыре бланка, почерки в которых показались мне схожими с письмом. На мою просьбу отдать мне эти бланки на пару дней, заведующая все также равнодушно покладисто согласилась. Она даже расписки с меня не потребовала, а только глянула в окно и сказала: «Если вам в район, то вон автобус идет».

Всю дорогу до Андижана я ломал голову над тем, что мне теперь делать с этими телеграммами, как сравнивать почерк. К тому же я понимал, узнай кто о моих явно незаконных действиях, по головке меня не поглядят, и тогда я уж точно, да еще и с «волчьим билетом», вылечу из редакции. Утешив себя известным «начал драку не бойся, боишься – не дерись», я уснул крепким сном и кошмары меня не преследовали.

Во дворе нашей редакции находился научно-технический отдел (НТО) областного управления внутренних дел. С одним из экспертов я уже был неплохо знаком, к нему первым делом утром и отправился. Всю историю изложил не лукавя.

– Точно дура-почтальонша сама тебе телеграммы дала, не спер?

– Честное слово, не спер. Сама дала и даже никакой расписки не потребовала.