«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том V. Для кого – Вторая Польская кампания, а кому – «Гроза 18

Все эти малоприятные проблемы вынудили Бонапарта-полководца притормозить движение вперед, заставив Бонапарта-администратора (императора) задержаться в Вильно на целых 18 дней (очень большой срок для него, привыкшего к динамичному ведению войны на чужой территории) ради решения всех неотложных политических, социальных, хозяйственных вопросов, и упорядочивания действий всех соединений своей столь великой по размерам армии. Все это время пришлось ожидать пока подтянутся все маршевые батальоны и отставшие бесконечные фуры из тыла с обильнейшими запасами из колоссальных магазинов.

…Кстати, потом немногие из выживших участников Второй Польской кампании рассказывали, что уже тогда – в самом начале похода – только-только овладев Вильно, Наполеон вроде бы вдруг резко засомневался в целесообразности дальнейшего продвижения вглубь «страны чудес и непуганых медведей» в условиях начавшейся изнурительной жары. Свидетельством тому могла быть его брошенная сквозь зубы фраза кавалерийскому генералу Себастьяни: «Я не перейду Двины: хотеть идти дальше в течение этого года – равносильно идти навстречу собственной гибели!» Не исключено, что в тот момент Бонапарт вроде бы мог вернуться к идее осуществить поход в Россию в течение двух-трех лет: сначала в 1812 году овладеть Литвой, устроить свой тыл и только в 1813 г. совершить бросок дальше на восток (на Москву?), а затем в 1814 г – пойти на Петербург либо – наборот!? В тоже время праздное времяпрепровождение такой огромной массы войск могло бы очень неблагоприятно сказаться на их боеоспособности и было бы весьма трудно прогнозировать каково бы могло быть их состояние следующей весной. Тем более, что стоять на месте и ничего не предпринимать могло бы показаться русскому самодержцу признаком слабости французского императора, а объявить о «досрочной» победе «по очкам» и попытаться вернуться домой, как того уже тогда в самом начале похода желала немалая часть его маршалата-генералитета и вовсе выглядело бы моветоном. Впрочем, это всего лишь «размышления вслух» и пытливый читатель вправе сделать свои собственные предположения…

Вынужденная задержка дорого стоила Наполеону: кое-кто из пытливых военных аналитиков той поры (в частности, барон Жомини, состоявший тогда при штабе Нея) и более поздних времен, не без оснований, полагали, что если бы не этот простой, то Бонапарт успел бы первым оказаться у Минска, отрезать Багратиона от Барклая, уничтожить его и ход всей кампании мог бы развиваться иначе. Впрочем, история, как известно, не имеет сослагательного наклонения и случилось то,что случилось.

Интересно, что после жаркой кавалерийской «карусели» под Ошмянами 17 (29) июня между кавалерийской бригадой генерала П. К. Пажоля и Сибирским драгунским и двумя эскадронами Мариупольского гусарского полка под началом полковника К. А. Крейца, являвшихся боковым арьергардом 6-го пехотного и 3-го резервного кавалерийского корпусов под командованием Д. С. Дохтурова, Наполеон, еще не владея полной оперативной информацией, посчитал, что это вся 2-я Западная армия Багратиона пытается прорваться в Свенцяны к 1-й Западной армией Барклая.

Только после выяснения истинного положения дел, он решил использовать открывавшиеся перспективы для окончательного отсечения и разгрома 2-й Западной армии, превратившейся для него на тот момент в главную мишень. Во фланг князю Петру Ивановичу (т.е. – на Минск) он отправил сборное соединение маршала Даву (две дивизии 1-го армейского корпуса, Вислинский легион и 3-й корпус кавалерийского резерва – всего примерно 45 тыс. чел.), а части Жерома Бонапарта (5-й, 8-й армейские корпуса и 4-й корпус кавалерийского резерва) должны были наседать «на хвост» ретировавшейся 2-й Западной армии. В тоже время Наполеон продолжил преследование отступавшего Барклая де Толли. В догонку Михаилу Богдановичу были брошены 2-й и 3-й армейские корпуса, 3-я пехотная дивизия 1-го армейского корпуса и два корпуса кавалерийского резерва.

Вот так и началось вышеупомянутое рассредоточение сил, а заодно и потеря наступательного темпа, ударной группировки Великой армии.

Правда, стремительный захват Наполеоном Вильно все еще давал ему хорошие шансы на благоприятное развитие кампании. Русские, покинув столицу Литвы без боя и отступя к Дрисскому лагерю, никак не успевали прикрыть дорогу на Минск и у французского императора появился реальный шанс окончательно разъединить русские армии.

Вот на Минск он и двинул серьзные силы Даву.

…Между прочим, очень любопытный факт! Направив весьма немало войск для преследования 1-й Западной армии, французский император не назначил единого командующего! Находясь на достаточно большом расстоянии от них, он пытался руководить ими лично издалека – из… Вильно! И только после ряда несогласованных действий своих маршалов он 3 (15) июля все-таки решился подчинить все эти части выдвинутые к Западной Двине, своему шурину Иоахиму Мюрату, бесспорно, удалому кавалерийскому начальнику, но никак не разностороннеодаренному полководцу, способному принимать правильные самостоятельные решения в ходе стремительно изменявшихся авангардных боев…

Тем временем, войска Барклая продолжили отступление к Дриссе.

Кавалерия Мюрата преследовала их и 23 июня (5 июля) вступила в схватку с русским арьергардом генерала Ф. К. Корфа под Кочергишками. 27 – 29 июня (9 – 11 июля) Тем временем, главные силы 1-й Западной армии заняли Дрисский лагерь, а 1-й отдельный пехотный корпус генерала П. Х. Витгенштейна, переправившись через Западную Двину, расположился 29 июня (11 июля) на ее правом берегу, а 6-й пехотный и 3-й резервный кавалерийский корпуса были оставлены для прикрытия левого фланга армии Барклая у Прудников.

Тогда же 1-я Западная армия получила подкрепления в виде 19 батальонов и 20 эскадронов запасных войск – всего ок. 10 тыс. чел.

Глава 10. Как лучший в русской армии мастер арьергардных боев уходил на восток

До начала военных действий командующий 2-й Западной армией русских князь Петр Иванович Багратион квартировал со своим штабом в Луцке. Поддержать его в случае войны могла только 27-я пехотная дивизия генерал—майора Д. П. Неверовского. Тогда как стоявший рядом под Гродно казачий корпус генерала от кавалерии (полного генерала) М. И. Платова, отношения к нему не имел, будучи приписан к 1-й Западной армии Барклая.

Против всех них действовала мощная, почти что 80-тысячная, правофланговая группировка Жерома Бонапарта, военачальника, правда, непервостатейного дарования. Ей следовало сковать демонстрационными действиями войска Багратиона на границе, пока главные силы Великой армии под началом самого Наполеона будут громить 1-ю Западную армию Барклая. Только после того как император расправится с ней, его младшему брату надлежало перейти к активным действиям.

Таков был план действий на бумаге, но в реальности все, как известно, происходит несколько иначе, поскольку – а la guerre comme a la guerre.

Багратион всегда был приверженцем суворовской манеры ведения войны – атаковать врага первым! – перед началом войны был готов к немедленному вторжению в герцогство Варшавское и навязыванию Бонапарту своего плана войны. Но он получил царское предписание категорически воздерживаться от наступательных действий. Ему полагалось сразу же после начала военных действий со стороны неприятеля начать отход на соединение с 1-й Западной армией, или, в случае иного приказа – продолжить отступление через Минск к Борисову.

Но уже 13 (25) июня Багратион с Платовым получили новый приказ от командующего 1-й Западной армией, где в ту пору все еще находился сам государь, а значит, Барклай предпочитал «брать под козырек». Платову полагалось действовать от Гродно во фланг и тыл неприятеля, а Багратиону – поддерживать первого. Правда, спустя несколько дней – 17 (29) июня – Платову была поставлена новая задача – более конкретная: начать движение на Свенцяны для соединения с армией Барклая. Казачий атаман пошел туда, куда ему указали, а войска Багратиона в тот же день стали отходить к Минску. Правда, уже в пути Багратиона «догнал» рескрипт самого Александра I: двигаться на соединения с войсками Барклая иным маршрутом. Повинуясь приказу своего императора (по сути дела негласного главнокомандующего), Багратион меняет согласно новому предписанию направление движения и 19 июня (1 июля) направляется из Слонима в Новогрудок. Туда же по его (Багратионову) приказу надлежало прибыть и уже бывшей на марше 27-й пехотной дивизии Неверовского. Пройдя 150 км за 5 дней, 21 июня (3 июля) 2-я Западная армия, прибыла-таки в Новогрудок, где соединилась с пехотинцами Неверовского, но с фланга ей уже грозил Даву, у которого была заслуженная репутация вояки, с которым лучше не сталкиваться один на один – даже если у тебя весомое численное превосходство и, тем более, когда силы примерно равны.

И вот 22 июня (4 июля), когда войска Багратиона уже начали было переправляться через Неман у Николаева, он получил неприятное известие от генерала И. С. Дорохова, вскоре подтвержденное мобильными казаками Платовым, что неприятель, причем, большим числом, уже перерезает дорогу его армии в Вишневе. На следующий день – 23 июня (5 июля) – неприятности лишь усугубились: возникла угроза и от войск Жерома Бонапарта, ранее совсем не активничавшего.

Уходя от двойного удара, Багратион меняет маршрут своего отступления. В тот же день его армия начинает отход назад через Делятичи, Негиевичи и Кореличи. Прикрыть свою поспешную ретираду он просит, уже находившегося хоть и не в «шаговой доступности», но еще не успевшего уйти далеко, всегда дружественного к нему Платова, хотя тот тогда и не был у него в подчинении.

Чехарда с высочайшими приказами продолжается и 25 июня (7 июля) Багратион получает очередной царский рескрипт. Ему надлежит идти на соединение с 1-й Западной армией через Минск.

Но уже через день – 26 июня (8 июля) – город был занят войсками Даву, который в очередной раз подтвердил свою расторопность и неуступчивость. При таком раскладе, Петр Иванович, узнав, что Даву его уже опередил, все же, решил продолжить свое движение на соединение с Барклаем. Правда, проделать его уже по-другому: на Бобруйск, а оттуда на Могилев. При этом, он ему следовало всячески избегать согласно царской воле любых «решительных столкновений с сильнейшим неприятелем». Не теряя времени, еще 25 июня (7 июля), т.е. сразу же после ознакомления с волей государя, Багратион с основными силами двинулся в путь.

…Безостановочным маршем по яростной жаре постоянно меняя направление – то сыпучими песками, то болотами, то узкими путаными проселками войска Багратиона упрямо выдиралась из стальных клещей неприятеля. Изнуренные полковые и артиллерийские лошади не могли двигаться дальше. Буквально валилась с ног пехота. В полках недосчитывались отставших. Санитарные фуры были переполнены больными. Но остановиться хотя бы на сутки для передышки было невозможно – грозило окружение. Поэтому Багратион требовал идти еще быстрее. Вдоль колонн скакали на взмыленных лошадях адъютанты с его строгим приказом: не задерживаться, ускорить движение. Багратион, лично, проезжая вдоль растянувшихся колонн, торопил: «Быстрее, ребята… Быстрее…»…

Уже на следующий день он был в Несвиже. Здесь его, стоптавшие ноги, а кое-кто и обувку (за десять дней солдаты отмахали аж 240 верст!), войска получили трое суток на приведение себя в порядок («покурить-оправиться»).

Пока «царица полей» (пехота) приходила в себя, казаки М. И. Платова в боях у местечка Мир «дали прикурить» кавалерийскому авангарду Жерома под началом дивизионного генерала Мари-Виктор-Никола Латур-Мобура де Фэ, нанеся ему 27 – 28 июня (9 – 10 июля) чувствительный урон, хотя и не без помощи регулярных сил.

Вот как это было по рассказам очевидцев.

…Шедшие в авангарде кавалерийских колонн полки польских улан горели нетерпением быстрее ринуться в бой. Их вела против России мечта о великой и неделимой Польше. На словах Наполеон поддерживал идею воссоединения польских территорий, но отнюдь не собирался ее воплощать. Считая, что русские в панике отступают, польские уланы двигались вперед беспечно, в полном пренебрежении к противнику. Именно на это и рассчитывал смекалистый и гораздый на уловки Матвей Иванович, решивший действовать внезапно и хитро.

27 июня под Миром казаки применили свой любимый тактический прием – «вентерь» (рыболовная снасть – «верша» – с помощью которой рыба, попавшая в ловушку через узкое отверстие, уже не может выбраться назад). На самом деле это был давний монгольский прием, когда противника заманивали ложным отступлением, после чего внезапно наносился мощный удар из заранее выставленной засады.

…Над строгими синими мундирами и конфедератками, вознесенные на остриях пик в нежно розовеющее небо, плавно колыхались бело-малиновые флюгера. Заприметив на подступах к Миру казачью заставу, уланы немедля бросились в атаку. Казаки, изобразив великий испуг, кинулись от них прочь вдоль дороги. Передовой неприятельский полк, увлеченный погоней, почти проскочил Мир. Но на дальней окраине перед ним как из-под земли выросли лихие казацкие сотни. Круто развернув коней, обратилась лицом к неприятелю с пиками наперевес и только что стремительно отступавшая застава.

Как это часто бывает на войне, все решила внезапность.

Казаки, молча кололи пиками, а потом рубили саблями. Сеча была короткой и жестокой.

Оставшиеся в живых польские уланы в беспорядке отступили и буквально врезались в свои идущие следом полки, вызвав великую сумятицу. Тогда оставленные в засадах отборные казачьи сотни ударили с флангов и тыла. Ловушка захлопнулась.

Неприятеля прижали к болотистой речке. Кони вязли в зыбкой трясине. Казаки остервенело рубили и кололи заляпанных коричневой грязью и зеленой тиной польских улан…

Целых два польских полка улан из бригады генерала К. Турно оказались втянуты в «вентерь», в котором полегло 300, а в плен попало 248 человек! Платов, если верить его рапорту Багратиону, потерял не более 25 человек убитыми и ранеными. Справедливости ради скажем, что в том бою у казаков было подавляющее численное превосходство: 3500 человек против 1300 у поляков и при этом последние рубились отчаянно.

Такая же печальная участь ожидала на следующий день – 28 июня – и кавалерийскую дивизию поляков А. Рожнецкого.

На этот раз казакам помогли гусары с драгунами из отряда генерала Иллариона Васильевич Васильчикова 1-го (1775/1776 – 1847). Бой был намного упорнее и тяжелее, чем в предыдущий день: католический священник успел предупредить поляков о грозящем им очередном «вентере». Интерпретации случившегося весьма разнообразны. Сами поляки на этот раз действовали намного осторожнее, на рожон не лезли и, все же, снова проиграли. Подлинные потери сторон не известны: Платов в своем рапорте был очень «туманен», что впрочем, весьма присуще ему: «урон невелик по сему ретивому делу». Вроде бы поляки лишились еще 600 всадников, в том числе, 250 пленными.

Но казаков опять было больше: 6500 человек с 12 орудиями против 3600 с 3 пушками!

28 июня (10 июля) 2-я Западная армия уже снова шла форсированным маршем на Бобруйск и 1 (13) июля вошла в Слуцк.

Тем временем, после вступления в Минск силы Даву разделились на две неравноценные части. 21 тыс. штыков и сабель под началом самого Даву направилась на Бобруйск, чтобы вместе с Жеромом взять армию Багратиона в клещи. 9 тыс. солдат генерала Э. Груши надлежало первыми войти в Борисов и перерезать возможный путь отступления Багратиона. Не дожидаясь подхода французов 30 июня (12 июля) немногочисленный гарнизон Борисова (не более 400 человек), разрушив, спалив и уничтожив все, что только можно (вплоть до моста через р. Березину) покинул город и ушел на Могилев.

1 (13) июля авангард Даву занял Игумен, а передовые отряды его кавалерии уже достигли Свислочи, что в 40 км от Бобруйска, куда так рвался Багратион. Такой неприятный «пасьянс» вынудил Багратиона ускорить свою ретираду до предела. Для убыстрения движения, большая часть обоза 2-й Западной армии была отправлена в глубокий обход через Петраков в Мозырь (Минская губ.) под защиту войск генерала Ф. Ф. Эртеля (12.1.1768, Лабиау, Пруссия – 8.4.1825, Могилев), совершавшего рейды в местности, занятой неприятелем. Для прикрытия обозников Багратион вновь выставил против конного авангард Жерома казачий заслон Платова у местечка Романова. И снова донцы не подкачали: правда, опять при поддержке регулярных войск.

…По словам очевидцев, тогда – 2 июля – в плен к русским гусарам чуть было не попал сам Латур-Мобур. За ним кинулась погоня генерал-майора Акима Акимовича Карпова, но чистокровный арабский скакун, стоивший целое состояние, в роковой для своего хозяина час унес изрядно потрепанного и помятого французского генерала от преследования…

Раздосадованный неудачами Латур-Мобур без разведки опрометчиво кинул всю свою кавалерию к болотистой переправе на Романово. Перед самым его носом казаки успели запалить мост. Один из любимцев Наполеона, согнавший в одно место огромные массы кавалеристов, метался по берегу, не зная, что предпринять…

Платов же, быстро сосредоточив на противоположном высоком берегу, срочно приданные ему Багратионом конные батареи, начал планомерный и массированный артиллерийский обстрел теснящейся в сомкнутых порядках вражеской конницы. Не решившись форсировать реку под прямым огнем противника, Латур-Мобур позорно ретировался…

…Один из самых известных кавалерийских генералов наполеоновской эпохи, дивизионный генерал (14.5.1807), граф Империи (22.3.1814), маркиз королевской Франции (31 июля 1817 г.) Мари-Виктор-Николя Латур-Мобур (де Ла Тур-Мобур) маркиз де Фэ, (22 мая 1768, Ла-Мотт-де-Галор, пров. Дофине – 11 ноября 1850, Даммари-ле-Ли, департ. Сена и Марна) происходил из дворянской семьи графа Клода-Флоримона де Фэ де Ла Тур-Мобура (1712—1790) и его супруги Мари-Франсуазы Вашерон-Бермон (1712—1793). А его старшим братом был известный в королевской Франции полевой маршал Мари-Шарль-Сезар-Флоримон де Латур-Мобур (1756—1831). Службу в армии Мари-Виктор начал 15 июля 1782 г., когда его определили в лейтенанты Бойольского (Божоле) пехотного полка. 24 марта 1784 г. он был переведён в Орлеанский кавалерийский полк. С 25 сентября 1785-го – уже в чине капитана служил в полку Дофина (лейб-гвардия). 6 марта 1789 г. был направлен в королевскую гвардию с чином младшего лейтенанта гвардии, что соответствовало рангу армейского подполковника. С 25 июля 1791 г. – подполковник 3-го конно-егерского полка. Некоторое время состоял адъютантом генерала Лафайета. 5 февраля 1792 г. произведён в полковники, а затем командовал авангардом Лафайета. 16/18 августа 1792 г., спасаясь от революционного террора, бежал вслед за старшим братом и Лафайетом из Франции, где 20 августа был включён в проскрипционные списки. Проживал в Голландии и Бельгии, в октябре 1799 г. был арестован в Брюсселе, но вскоре получил свободу и жил в Голландии, а затем на севере Франции. Порой, в популярной литературе утверждается, что он будто бы с самого начала участвовал в Егпетском походе генерала Бонапарта, но это не так. На Востоке полковник Латур-Мобур появился только 12 января 1800 г., когда был направлен в Египет с посланием к командующему французской экспедиционной армией генералу Клеберу, на которого ее остатки бросил генерал Бонапарт, ретировавшийся «дерзать во Францию», с известием об удачном исходе переворота 18 брюимера в пользу последнего, ставшего Первым консулом французской республики. С 22 марта 1800 г. – командир бригады (полковник) и адъютант Клебера в Восточной армии, c 22 июля – временно исполнял обязанности командира 22-го конно-егерского полка. Отличился в сражении при Александрии 13 марта 1801 г., где был тяжело ранен в голову осколком разорвавшегося снаряда. Долго лечился от раны. После возвращения во Францию утверждён 30 июля 1802 г. в должности командира 22-го конно-егерского полка. В 1805 г. вместе с полком участвовал в Австрийско-русской кампании 1805 г. в составе бригады Мийо. С отличием участвует в самой знаменитой битве Наполеона – под Аустерлицем и 24 декабря 1805 г. был произведён в бригадные генералы. 3 октября 1806 г. возглавил 3-ю бригаду 3-й драгунской дивизии. Участвовал в Прусской кампании 1806 г. С 31 декабря 1806 г. в связи с назначением Ласалля командиром дивизии легкой кавалерии принял командование его знаменитой «Адской бригадой» (фр. Brigade Infernale). 3 февраля сражался при Бергфриде, 5 февраля серьезно ранен пулей в левую руку при Деппене. 14 мая 1807 г. произведён в дивизионные генералы, и получил под своё начало 1-ю драгунскую дивизию у Мюрата. Отличился в сражении при Гейльсберге, был тяжело ранен в сражении при Фридланде (14 июня 1807 г.). Там он был особенно хорош: его тяжелые кавалеристы внесли большой вклад в разгром русских. Именно его драгуны сначала отразили опасную контратаку кавалергардов Кологривова на правофланговую пехоту Нея, а затем проломили оборону правого фланга генерала Андр. Иван. Горчакова 2-го. 14 октября 1807 г. отбыл на лечение во Францию. 5 августа 1808 г. вернулся в свою дивизию и в ноябре того же года во главе её отправился в Испанию, дабы принять участие в Испанской кампании Наполеона. Участвовал в следующих делах: бои при Медельине, Талавере, Оканье, Бадахосе, Геборе, Альбуэре, Кампомайоре. С 1809 г. возглавлял резервную кавалерию Армии Испании. В мае 1811 г. временно сменил маршала Мортье на посту командира V-го корпуса Армии Испании. Одержал победу при Элвасе 23 июня 1811 г. С июля командир кавалерийской дивизии в Андалусии у маршала Сульта. 5 ноября 1811-го возглавил всю резервную кавалерию Андалусии. 9 января 1812 г. Латур-Мобур был назначен командиром 3-го корпуса резервной кавалерии, но через 3 недели был заменен генералом Э. Груши. С 7 февраля 1812-го командовал 2-й кавалерийской дивизией, а с 24 марта – 4-м кавалерийским корпусом. В должности командира 4-го кавкорпуса дивизионный генерал Латур-Мобур принял участие в Русской кампании 1812 г. На момент начала кампании в составе его корпуса находилось 8 тыс. чел. 30 июня 1812 г. его корпус перешел на русский берег Немана у Гродно. Латур-Мобур, командуя кавалерийским авангардом Наполеона, одним из первых генералов Великой Армии столкнулся в этой кампании с противником. Его части схлестнулись с казаками в бою при местечке Мир и бою при Романове и дважды были опрокинуты и это еще литературно выражаясь. До начала августа 1812 г. Латур-Мобур преследовал Багратиона, дабы не позволить его армии соединиться с армией Барклая-де-Толли. Осуществлял в это время кавалерийские рейды вглубь русской территории и дошел до Бобруйска. Во второй половине Бородинского сражения вместе с кавалерией Э. Груши вступил в ожесточенный бой с русскими кавалерийскими корпусами Ф. К. Корфа и К. А. Крейца в районе Горецкого оврага (позади Курганной высоты), в котором обе стороны действовали с переменным успехом, но поле боя все же осталось за наполеоновской кавалерией, хотя она и потеряла здесь ранеными и Груши и Латур-Мобура. Со своими кирасирами он внес вклад не только во взятие Курганной батареи, но и Багратионовых флешей. Но цена этих тактических побед была очень дорогой: полсостава наполеоновской кавалерии тогда полегло на русских позициях. Сражался под Можайском. 15 февраля 1813 г. перед началом Саксонской кампании того года 1813 г. ему пришлось возглавить 1-й кавкорпус, но состав некогда превосходной наполеоновской кавалерии был уже не тот. Латур-Мобур сражался почти во всех боях и битвах той долгой кампании – при Баутцене, Рейнбахе, Гольдберге, Вахау. Особо отличился он под Дрезденом – последнем «звездном часе» наполеоновской кавалерии. В «битве народов» под Лейпцигом он получил тяжелейшее ранение пушечным ядром в бедро (правое колено?) в первый день «Битвы народов» под Лейпцигом (в Вахау), подвергся ампутации. По сути дела на этом боевая карьера отважного кавалериста закончилась, но не его военная биография.

…Кстати, рассказывали, что вроде бы эта потеря больше всех расстроила его денщика. В ответ на его причитания Латур-Мобур заметил: «К чему слёзы? Ты должен радоваться, ведь теперь тебе придётся чистить мне один сапог вместо двух». Впрочем, то ли быль, то ли солдатская байка…

После Первого Отречения Наполеона стал пэром Франции (4 июня 1814 г.) и членом Комитета обороны (18 декабря 1814 г.). После высадки Бонапарта с Эльбы во Францию ему было приказано оказать тому сопротивление: поручено формирование роялистских волонтёров в Венсенне. При приближении Наполеона он предпочел покинуть Францию и уехать в Гент к Людовику XVIII. После Второй Реставрации был осыпан королевскими милостями, хотя по состоянию здоровья и не мог занимать высокие посты в армии. Тем не менее, его влияние при дворе было очень велико. Голосовал за смертный приговор маршалу Нею! 23 апреля 1817 г. был введён в Административный совет Дома инвалидов. 31 июля 1817 г. получил титул маркиза. С 29 января 1819 г. – посол в Лондоне. С 19 ноября 1819 г. по 15 декабря 1821 г. – военный министр. С 15 декабря 1821 г. – государственный министр и губернатор Дома инвалидов. После Июльской революции 1830 г. последовал за Карлом X в изгнание в Мелён. С 1835 г. был воспитателем его внука герцога Бордосского. Незадолго до смерти – в 1848 г. – уже 80-летним стариком Латур-Мобур возвращается на родину, чтобы в 1850 г. уйти подобно своим многим «братьям по оружию» в «последний солдатский переход» – в мир Боевых Тревог, Трудных Походов, Славных Побед и Былых Поражений… Пятикратный кавалер орд. Почетного легиона (Легионер – 11 декабря 1803 г., Офицер – 14 июня 1804 г., Коммандан – 14 мая 1807 г., Великий офицер – 20 мая 1811 г. и Большой крест – 23 августа 1814 г.) скончался в 82 года и 66 из них он отдал армии, пройдя путь от мл. лейтенанта (15 июля 1782 г.) до див. генерала (14 мая 1807 г.) за четверть века…

Это были первые серьезные успехи русских в Отечественной войне 1812 года: они обеспечили отход армии Багратиона из приготовленного ей капкана.

…Кстати сказать, казаки Платова сыграли в ходе ретирады Багратиона очень важную роль. Помимо боевой силы, легкая казачья конница превосходно выполняла разведывательные функции и всегда держала князя Петра в курсе всех неприятельских передвижений. У Багратиона, находившегося в цейтноте, всегда была самая точная информация при принятии единственно верного решения. Именно это помогало ему избегать ударов превосходящих сил противника…

Пока арьергард, согласно принятому в таких случаях приказу «Всем лечь – врага не пропустить!», действительно ложился костьми, 2-я Западная армия после труднейшего марша 5 – 6 (17 – 18) июля пришла-таки в Бобруйск раньше неприятеля. Тут 7 (19) июля ее командующему был вручен очередной царский рескрипт-«молния»: прикрыть Смоленск. Следуя приказу, в тот же день армия снова двинулась к новой цели – на Могилев, через Старый Быхов.

Одной из причин успешного отходного маневра Багратиона, чьи солдаты, выбиваясь из последних сил, рвались к Могилеву, была труднообъяснимая нерасторопность Жерома Бонапарта. Младший брат императора вовсе не спешил «наседать на хвост» неприятелю. Наполеон, недовольный пассивностью «своего» вестфальского короля, 2 (14) июля подчинил его маршалу Даву. После этого младшенький, как им и полагается по возрасту и статусу (общих любимцев в семье) разобиделся и самочинно сложив с себя командование, покинул армию ради более интересных занятий, в частности, чувственных. Даву, славившийся бульдожьей хваткой, не стал «ждать корректировки прогноза погоды» от своего императора и 8 (20) июля своими силами занял Могилев. Но поскольку части Жерома еще не поспели к нему, то «железный» маршал оказался один на один с Багратионом, который недаром слыл лучшим в русской армии мастером арьергардно-авангардных боев. И уже 9 (21) июля к Могилеву с юга подошел багратионовский авангард в лице 5 казачьих полков полковника Вас. Алексеев. Сысоева 3-го (1772/74 – 1839). Напав на 3-й конно—егерский полк Даву, он взял в плен более 200 человек.