Ангел, жаждущий крови. Криминальный детектив

– Да чёрт с ним, с пауком! Никуда он не денется, – огрызнулся Филимонов. – Даже если сорвётся с потолка, всё равно ничего плохого с ним не случится. Он аккуратно спустится вниз на тонкой паутинке…

Успокоившись, Валерий Яковлевич попытался продолжить допрос, тщательно завуалированный под ничего не значащее дружеское собеседование.

– Пока локализовали пожар, от Мариночки почти ничего не осталось, – заявил он, и тут же спросил: – Ты хоть это понимаешь? Маленький ребёнок, тонюсенькие хрупкие косточки и бушующее пламя…

– Костёр сгорит. Серый пепел будет… – безучастно промолвил я.

– Будет пепел, будет… – согласился Филимонов и тут же добавил: – Только другого содержания!

– У речки хорошо… – протянул я.

– У какой речки?

– Там птички поют…

– Какие ещё птички? – почти вскрикнул он.

У Филимонова определённо появилось дикое желание схватить меня за шиворот и грубо вытолкнуть из кабинета, но по долгу службы он был вынужден терпеть любые мои выходки.

– Толя, ты лучше вот что скажи… – размеренно, произнёс он. – Когда твой дружок Григорий Васильев убил жену, Мариночка ещё была жива?

Я нехотя оторвался от потолка и, вперив в него холодный, лишённый всякого смысла взгляд, уклончиво ответил:

– В кроватке лежала.

– Спала, что ли?

– Не плакала…

– Может, ты видел, как Григорий Леонидович дочку порешил? – продолжал допытываться Филимонов.

– Гришка?

– Он самый, – подтвердил Валерий Яковлевич.

– Не-е-е… – протянул я. – Гришка любил Мариночку!

– Любил, говоришь? – недоверчиво спросил Филимонов.

– Светку бил… – опять отчуждённым голосом сказал я.

– Смазливая была, – подметил Валерий Яковлевич. – Фотографии видел. Не исключено, что Григорий Леонидович зачастую её ревновал.

– Не-ка…

– Что не-ка-а-а? – передразнивая меня, спросил Филимонов.

– Любил Мариночку! – уверенно заявил я.

– Значит, не убивал?

– Любил Мариночку!

– Так именно поэтому он оставил её в детской кроватке, когда поджигал квартиру? Чтобы, как цыплёнка…

– Не видел! Спать ушёл.

– Да-да… Конечно спать, – согласился Валерий Яковлевич. – Была полночь и, разумеется, ты очень сильно хотел спать…

Я непроизвольно заметил, как он нервно сжал кулаки. Не трудно было догадаться, что будь его воля, я бы давно захлебнулся собственной кровью. Неважно, что он был с виду хлипким мужичком, наверняка одним резким ударом мог выбить если не все, то половину моих зубов.

– Человека на твоих глазах убили! А ты, как ни в чём не бывало, спать завалился? Даже в полицию не сообщил… – пытаясь пристыдить меня, укоризненно произнёс он. – Да кто ж ты такой есть, после этого? Даже подходящего слова для тебя подобрать не могу…

Филимонов ещё раз вытер рукавом пиджака вспотевший лоб.

– Кто убил? – желая довести его до белого каления, переспросил я.

– Григорий Васильев, приятель твой, человека убил! Даже двух…

– Кого?

– Светлану Олеговну вместе с маленькой дочерью.

– Жену-у-у… – многозначительно ответил я, и снова уставился в потолок.

Паук, за которым я так долго и внимательно наблюдал, всё-таки куда-то исчез.

– Жена, по-твоему, не человек? – поинтересовался Филимонов.

– Жена-а-а… – словно откуда-то издалека, повторил я.

Поковырявшись в носу указательным пальцем правой руки, я поспешно сунул его в рот и бесцеремонно обсосал.

– Тьфу ты… Дерьмо собачье! – гневно выругался Валерий Яковлевич.

Не скрывая по отношению ко мне откровенную неприязнь, он всё же решил продолжить заведомо никчёмный разговор:

– Васильев – старший, готов дойти до главы областной администрации, лишь бы только установить истину. Он до сих пор не верит, что Григорий смог поднять руку на полуторамесячную дочурку.

– Похоронили уже… – не уделяя особого внимания словам Филимонова, произнёс я.

– Да, похоронили! – подтвердил он.

Валерий Яковлевич более внимательно посмотрел на меня.

– Я уже действительно собирался закрыть это дело, – признался он. – Григорий Леонидович самостоятельно провёл судебное заседание, в котором одновременно был как обвиняемым, так же адвокатом, прокурором и судьёй. Несмотря на мораторий на смертную казнь, он вынес себе самый строгий вердикт. Кажется, справедливость восторжествовала! Но его дотошный отец…

Я опять начал ковыряться в носу.