Завет Адмирала

Впереди отряда суетился на резвом мерине сотник Кондратий Хватов, который вёл себя нервно, покрикивал на казаков и вертелся на своем коне, выбивая копытами снег.

На Хватове ладно сидела серая папаха с бело-сине-красной кокардой и овчинная армейская куртка-бекеша. Из-под папахи выбился длинный, свалявшийся в долгих скитаниях русый казачий чуб. В руке Хватов держал нагайку, сбоку висела шашка. Потертый боевой карабин был ловко приторочен к седлу.

Хватов был из местных.

Крепкий, коренастый молодой мужик, с круглым обветренным и обмороженным лицом, на котором красовались рыжеватые усы и гуляла улыбка, которая в сочетании с недобрым прищуром светло-голубых глаз, создавала образ симпатичный, но настораживающий.

И то, правда. Стоило вступить в разговор с сотником, сразу слышался в голосе скрежет металла. Губы кривила усмешка, в которой читалась ирония и недоверие к собеседнику.

Такая манера общения у Хватова сложилась за годы войны, в то время, что приходилось самому быть в числе рядовых и вынести многие тяготы окопной жизни, а, продвинувшись по службе, стать командиром над казаками и усвоить, что для влияния на подчиненных следует всегда быть придирчивым, жёстким и непредсказуемым в своих действиях. Жизнь научила – надеяться можно только на себя, а рассчитывать на реальную поддержку служивых и то же многому наученных казаков – дело пустое. Особенно теперь, когда погнали красные войска белые отряды и нужно было думать, и искать ту щель, в которую можно было забиться, сохранить жизнь и какую-никакую перспективу в этой самой жизни.

Таких как Хватов, опасались за резкость и непредсказуемость рациональных и жёстких действий, а значит уважали, ? точнее боялись, а потому слушались и спешили исполнить сказанное даже спокойно в полголоса, как просьбу, потому что, если ослушаться, в другой раз тебе это припомнят и обязательно накажут.

Повоевав с крепким германцем и более хлипким австрийцем, Хватов, вернулся в деревню после службы вахмистром, серьёзно продвинувшись по службе. А когда грянула революция, вскоре снова отправился на фронт по призыву уже в белую армию и при отсутствии достойных и опытных командиров вырос сразу до сотника. В белую гвардию Хватов отправился по убеждению. Как-то ему сразу было понятно, что все эти лозунги про свободу, землю и волю, просто козыри в руках шулеров, взявшихся перекраивать вековой уклад. Не верил Хватов, что кто-то кому-то отдаст хоть толику по доброй воле. Чтобы хоть что-то, хотя бы самую малость дать, это что-то нужно было отнять у другого. А в чем тогда смысл?

И как только в деревне возникли первые Советы с голытьбой во главе, Хватов не стал испытывать судьбу – собрался наспех и в ночь ушёл из деревни в войска.

Теперь, оказавшись во главе отряда, Хватов направил его в знакомые места, намереваясь выйти из западни, что устроили красные и белочехи, перекрыв железную дорогу и основные пути отступления на восток – узкое горлышко вдоль отвесных берегов Ангары и Байкала по знаменитой кругобайкальской железной дороге, что протянулась на сотню вёрст по вырубленному в скале карнизу вдоль обрывистого крутого берега к стылым водам великого озера.

Дорога эта изобиловала десятками протяженных и коротких тоннелей, множеством арочных мостов, подпорных и водоотводных стенок и даже в обычном своём состоянии и хорошую погоду представляла для поездов непустячное испытание: скорость движения была строго регламентирована, а машинисты внимательно смотрели вперёд, опасаясь камнепадов с отвесных скал.

Дорога предстояла не близкая и первый её этап предполагал выход по льду реки и таёжным тропам к южной оконечности Байкала.

Среди казаков выделялись добротной дорогой формой и осанкой три офицера и упряжь из двух лошадей, управляемые верховым солдатами, которые несли подвязанный между лошадьми груз. Сотник за ними присматривал особо по поручению штабс-капитана Соколовского, зная, что это офицеры со специальным поручением штаба, о сути которой они не скажут никому.

Штабс-капитан Соколовский, был личным порученцем Колчака и отвечал за груз в поезде, в том числе и за золото.

Внешность Соколовского сразу выдавала в нем старого служаку: подтянутый, всегда со свежей сорочкой, краешек которой выглядывал из-под ворота мундира, в выглаженных галифе и тщательно вычищенных сапогах. Лицо штабс-капитана, ухоженное, в пенсне, с небольшой бородкой клинышком и щеточкой усов указывало на хороший вкус, образование и принадлежность к представителям потомственных дворян Российской Империи.

Перед арестом адмирала в Иркутске Соколовский едва успел снять с поезда часть архива и вещей адмирала и с несколькими офицерами из окружения Верховного примкнуть к Иркутскому гарнизону в ожидании того, как решится судьба Колчака.

После известия о гибели Колчака штабс-капитан, офицеры и казаки из личной охраны Верховного стали выбираться из города, уже не рассчитывая на благоприятный исход событий.

Эскадрон, вымотанный зимней дорогой, был в пути уже вторую неделю, рыская в поисках выхода из окружения, в которое попали сопровождающие адмирала Колчака солдаты, офицеры и казаки.

Пришло время покинуть город тем, кто до последнего был с адмиралом. Самый короткий путь по железной дороге на восток был перекрыт, а соединиться с обезглавленными войсками генерала Каппеля, стремительным броском обошедших город и сминая заслоны красных, ускользнувших за Байкал, не удалось.

Отставшие от основных отрядов казаки решили идти к станции Култук по льду реки Иркут с тем, чтобы уже за станцией выйти на тракт и железную дорогу в обход Байкала. Если же дорога будет захвачена врагом, оставалась возможность спуститься на лёд Байкала и идти вдоль берега на восток. В эту пору лёд на озере был еще крепок.

Вот в таком состоянии полного разочарования, раздумий и растерянности передвигались по льду реки казаки и офицеры из окружения Колчака, чтобы спасти себя, ведомые знатоком мест сотником Кондратием Хватовым.

В деревне, переполошив собак, изводящихся в лае, казаки разместились во дворах, на которые указал Хватов. Время было позднее и вымотанные дорогой люди, едва перекусив, уснули.

Казаков распределили по соседним избам, по два-три человека в каждую, организовав постели прямо на полу, на которых и разместились вповалку.

Господ офицеров с секретным грузом и охраной принял у себя староста в просторном своем доме.

В домах с прибывшими новыми постояльцами сразу распространился резкий мужицкий дух пота, табака, кожи и машинного масла.

При вхождении в Шаманку отряда колчаковцев деревня насторожилась, ощетинилась и затаилась. До глубокой ночи не спали мужики, всё ждали – не пойдут ли по дворам шкодить прибывшие. Но поначалу обошлось: ночь прошла спокойно и наступил морозный, в инее на избах и деревьях, в густом тумане, рассвет.

Утром, едва рассвело и дымы из труб выстроились, устремившись в высь и оживили зимний пейзаж, выспавшиеся и отогревшиеся казаки в одной из изб, взялись наверстывать упущенное: потребовали накрыть стол и подать непременно самогона, да затопить баньку.

На столе появился мороженный розоватый на срезе увесистый шмат сала с кристаллами крупной соли, аккуратно завернутый в белую ткань, пара хлебных караваев, десяток золотистых луковиц. В тазике торчала айсбергом и таяла большущая белая шайба замороженного молока. К столу хозяйка подала и чугунок свежесваренной, парящей и источающей аромат, картошки.

Усевшись за стол, казаки вопросительно посмотрели на хозяйку, ? вдову, уже не молодую, и та, быстро сообразив, извлекла из подпола бутыль с самогоном. Казаки дружно рассмеялись, отметив, что приятно остановиться у столь сообразительной хозяюшки. Женщина в ответ зарделась и смутившись, быстренько ушла с глаз долой разгулявшихся мужчин.

Под одобрительные и сальные шуточки казаков хозяйка скрылась за печкой, где и сидела теперь в основном с притаившейся там девкой лет пятнадцати, которой было и любопытно происходящее в их хате и в то же время одолевал страх: мамка наговорила строгостей и предостережений, требовала ни в какую не вступать в общение с пришлыми, опасаясь, что снасильничают малолетку.

Девчонка тем не менее храбрилась и порывалась все выскочить из хаты, показаться лишний раз пришлым людям, но мамка одёргивала девку и заставляла сидеть тихо.

? Не нарывайся, Ксюха, ? цыкала на дочь мамка, а молодая, ощутив одобрение казаков её показной решимостью, всё более вела себя так, как не подобает по мнению матери себя вести скромной девушке среди чужих мужиков.

К обеду нежданно прибывшие гости уже были изрядно пьяны и разбрелись по избам, в которых остановились казаки для общения и долгих разговоров.

Теперь сидя по хатам, казаки сокрушенно размышляли о том, что их ждет впереди. Ситуация складывалась так, что исхода их службе видно не было.

Заговорили было о том, что пришла пора кинуть эту службу и отправиться по своим домам, а то, не ровен час, господа офицеры заведут их в такую переделку, что и ног не смогут унести.

Но возникли сомнения.

Сомневающиеся заявили о том, что здесь среди тайги будет сложно найти нужную дорогу и следует довериться знающему сотнику Хватову, чтобы вывел он казаков к железной дороге, а там, за Байкалом атаман Семёнов со своими казаками сдерживает красных и они смогут или примкнуть к ним или двигаться дальше самостоятельно.

? А язык, как известно и до Киева доведет, ? завершил разговор урядник Запашный.

? И не только до Киева доведет, и до могилы проводит, ? продлил мысль урядника, как выдохнул, сидящий у печи, угрюмый с обвисшими усами казак Родион Хопров, который маялся который день желудком и от того имел крайне болезненный вид.

Казаки в ответ на остроту Хопрова, невесело рассмеялись.

Сокрушаясь над своим положением, старый казак Селезнёв тем не менее балагурил, понуро склонившись над столом:

– Раскудрит твою канитель – расплескали мы купель, прогневили небеса – нет нам веры, нет креста!

– Да, брат Селезнёв, тут ты прав, что-то в последний год у нас всё пошло не в лады. Красные потрепали за загривок да погнали нас, как белок по тайге гоняет добрая лайка, – понуро отвечал ему урядник Запашный, штопая порванную гимнастерку и прилаживая погон с широкой полосой.

– Раскудрит твою коромысло, как не гляди – все криво вышло, – продолжал свою унылую линию шуток-прибауток Селезнёв.

– Вот, что мы тут сидим? И куда нас завтра поведет сотник? Бегём от самого Омска. А далее куда? Гуторят в Китай. А что там я среди этой нелюди, смогу найти? Дома уж заждались. Тебе вот хорошо, ты забайкальский, чем дальше идём, тем ближе к твоему дому. А я-то, куда бегу, коли моя хата на Енисей-реке.