Записки художника

– Да, – не раздумывая ответил я.

– Я приду к тебе завтра не одна. Познакомлю с одним очень хорошим человеком. Он поможет тебе стать лучшим художником во всем мире.

Я промолчал. Просто никакого ответа на это странное заявления в моей голове не возникло. С каким человеком она собирается прийти? Каким образом он вообще может помочь? Да и не ставил я себе никогда цели быть признанным кем-то. Мне просто нравилось рисовать, я жил этим. О другом я даже и не думал. Но маме явно нужен был хоть какой-то ответ. Мои пустые, ни о чем не говорящие глаза ее не устраивали. Поэтому она сказала с еле заметным раздражением, явно подобрев после увиденной картины:

– Разве ты не рад? Я стараюсь сделать твою жизнь лучше, забочусь о твоем будущем. Ты ведь далеко не глупый ребенок и должен видеть отличную возможность для раскрытия своего таланта.

– Да, я бы хотел, чтобы меня научили рисовать намного лучше. Мне не нравятся мои рисунки, – немного помешкав, ответил я.

– Ну что ты. Для твоего возраста это просто великолепная работа. Я бы очень хотела посмотреть остальные, но… – тут ее решительность куда-то пропала, она начала искать причину, – у меня ужасно много работы. Ты ведь знаешь, что я дома нахожусь очень редко. Ладно, тогда договорились. Жди меня завтра после обеда. Можешь заранее отобрать еще пару твоих картин, тебе нужно произвести хорошее впечатление.

Она улыбнулась на прощание и вышла из комнаты. Отбросив все мысли, я сразу же побежал к холсту. Только к вечеру, перед сном, я еще раз обдумал мамины слова. Ничего в этом плохого нет. Само собой, она заботится обо мне, а учитель очень помог бы улучшить мои собственные картины. Ему я тоже не буду показывать то, что нарисовано не мной, в этом нет никакого смысла.

Снова утро, снова завтрак, снова я сажусь рисовать. Все, что меня волнует, – огромный образ прямо перед моим лицом. На этот раз появилась гигантская черепаха, ее панцирь был весь покрыт какими-то длинными тонкими растениями. Эти ядовито-зеленые веревки обволакивали все ее тело и были похожи на вены, росшие снаружи панциря – мне в самом деле казалось, что по ним бежит кровь. Веки черепахи были закрыты, спала она или была давно мертва – непонятно.

Спустя примерно десять минут после того, как я закончил первую картину, в мою дверь постучали. Я уже и забыл про вчерашний разговор с мамой. Мне стало страшно. Я уже и не помню, когда в последний раз смотрел в глаза незнакомому человеку. Вдруг тот, кого привела мама, окажется грубым и злым дядькой, который будет смотреть на меня сверху вниз и кричать, будет ругать меня за малейшую ошибку. Я однажды видел такого преподавателя в фильме, он кидался стульями в своих учеников. Поэтому перед моими глазами уже возникло лицо моего нового учителя, я и надеяться не мог, что будет иначе. Приготовившись к худшему, я замер посередине комнаты и не показывал признаков жизни. В дверь постучались еще раз, и она медленно начала открываться. Я увидел выглядывающее лицо мамы. Она словно просила у меня разрешения войти. Видеть ее настолько стеснительной и вежливой было непривычно.

За ней в комнату зашел пожилой мужчина в классическом черном костюме. Весь его внешний вид говорил о невероятном богатстве. Седые идеальное уложенные волосы и точно такая же борода делали его лицо довольно привлекательным, но тем не менее оно продолжало вызывать страх и уважение. Может, дело в грозном взгляде или в толстом шраме, разделяющем одну из его белоснежных бровей пополам.

К моей радости, этот мужчина оказался намного добрее, чем я себе представлял. Быстрым оценивающим взглядом он пробежался по комнате, при этом покачивая головой вверх и вниз, словно все это он и ожидал увидеть. Тогда он подошел ко мне. Мама бегала вокруг нас, что-то рассказывала обо мне, но ее никто не слушал. Мужчина улыбнулся, до этого я и представить не мог, что на таком грозном лице может появиться эмоция, подобная этой.

– О чем ты мечтаешь, мальчик? – спросил он тихим дружелюбным голосом, подавая мне свою огромную руку.

Я растерялся. Глупые разговоры ни о чем, унижение, лесть – я был готов ко всему, но какого рода это представление? Мечта? Я о таком даже и не думал, меня не заботили никакие мечты.

– Ни о чем, – неуверенно сказал я.

– У всех должна быть мечта или хотя бы цель, иначе жизнь станет невыносимой и потеряет всякий смысл. Плавая по течению, живя как большинство людей, ты теряешься в этом потоке, не чувствуешь хода времени и попросту ждешь своей смерти. Мечта возносит тебя над другими. Запомни! Человек отличается от животного именно тем, что отвергает свои желания ради достижения цели.

Его речь меня нисколько не воодушевила, тогда я попросту не мог проникнуться ей. И все, что я слышал, – всего лишь слова.

– Для чего вы мне все это говорите? Мне нравится моя жизнь. Для счастья мне не нужна никакая мечта.

– О счастье я и не говорил, его вообще не существует в этом мире. Но есть свобода: свобода мыслить и действовать. Это все, что тебе нужно. Отстранившись от всего, что тебя окружает, идя наперекор природе и обществу, ты сможешь стать кем угодно. Ты сможешь творить! Тогда и сам Бог будет для тебя наравне с нелюбимой учительницей.

Когда он говорил все это, его глаза пламенели подобно солнцу. Он казался мне самым живым из всех людей, которых я когда-либо встречал. От него исходила невероятная воля, пронизывающая всех вокруг. Этот человек искренне верил в свои слова, и мне хотелось поверить вслед за ним. Однако, когда он увидел мое безразличное выражение лица, его пыл тут же погас. Мужчина стал говорить четко и по делу. Его воодушевляющий голос превратился в грубый и повелительный.

– Наверное, для тебя пока сложно понять всю суть. Я пришел к вам, чтобы сделать из тебя Человека. Твои родители дали согласие на то, чтобы я забрал тебя в мою частную школу.

– Хорошо, – не раздумывая ответил я.

Мужчина удивился, но не выдал себя ничем, кроме глаз, и на секунду приподнятых бровей.

– Но… – он откашлялся, – я еще не решил, достоин ли ты присоединиться к моим ученикам.

Не спрашивая разрешения, он побрел прямиком в сторону шкафа с картинами, перешагивая груду бумаг, валявшихся на полу. Вся эта мазня его ни капли не интересовала. Он словно напоказ вытирал ноги об сотни моих работ.

– Все самое ценное вы всегда прячете. Хорошо, что прячете неумело.

Мужчина открыл сначала все шкафчики сверху, и там его ничего не устроило. До стопок в основном отделе он даже не притронулся. Тогда его руки потянулись к моему «тайнику». Я никоим образом не пытался защитить спрятанное. Во-первых, в этом не было смысла. Что сможет восьмилетний ребенок противопоставить двум взрослым людям? Во-вторых, меня это особо не заботило: это его дело, что с ним будет после того, как он увидит те картины. Я гордо сел на кровать, скрестив руки на груди. Не могу сказать, что его пренебрежение ко всем моим трудам как-то задело меня, ведь я сам считал, что рисую просто ужасно, но подобное бескультурье значительно опустило этого самоназванного учителя в моих глазах.

– Нашел, – победоносно заявил он, доставая все тридцать пять листов.

На первой картине его взгляд задержался надолго. Я внимательно наблюдал за его лицом, однако не смог уловить эмоций. Он замер. Двигались только его зрачки, периодически покачиваясь из стороны в сторону подобно маятнику.

Спустя какое-то время он все-таки убрал этот лист и взялся за другой. На каждую последующую работу у него уходило все меньше времени. Где-то после двадцатой он словно тасовал колоду карт. Вновь дойдя до первого листа, он поднял голову вверх. Ни о чем не говорящие глаза, неподвижные брови и губы. Я был доволен хотя бы этим, никакой больше надменности. Однако же крепкий оказался мужчина. Ни в какое сравнение не идет с моей матерью.

– Ты не такой, как все, – вдруг заявил он. – Как Кришна бог среди богов, ты особенный среди особенных. Я не знаю, какой дар в тебе сокрыт, и не могу этого знать, ведь не существует больше человека в этом мире подобного тебе. О, мой мальчик, ты не гений, не обольщайся. Пойми мои слова правильно. Гении рождаются и живут ради одной цели – творить. Именно таких детей я и ищу. Моя работа – распознавать юные таланты и развивать их. Этим я занимаюсь уже около тридцати лет. Я безошибочно могу определить потенциал любого человека, если угодно – я читаю людские судьбы. В тебе я не вижу ничего. Эти картины написаны не твоей рукой. Их не мог написать обычный ребенок. Да никто из ныне живущих неспособен на такое. Они живые, они дышат и несут в себе страх, величие и отчаяние. Глядя на них, можно поверить в Бога. Если бы мне просто показали всю эту кучу рисунков на полу, я бы вряд ли взял тебя с собой – разве что только из-за твоей болезненной одержимости искусством. Но в тебе сокрыта тайна, которую я должен разгадать. Так что идем со мной.

По пути в мой новый дом я еще долго жалел о том, что не отказался от его предложения. Его слова сильно повлияли на меня. С одной стороны, мне было обидно за то, что он вот так спустил меня с небес на землю. Но как глубоко он смог заглянуть внутрь меня. Его однотонная, могильная речь зачаровала меня. Мне захотелось узнать, кто я, что за тайна во мне скрыта и каково ее предназначение. Только поэтому я решился отправиться в путь.

Мама собрала мне чемодан. Быстро и неуклюже сложила самые необходимые вещи и начала пихать картины пачками. Я остановил ее, сказав, что мне понадобятся только те тридцать пять, что лежат в руках того мужчины. В первую очередь мне нужно было забрать мои краски и кисти, однако оказалось, что все необходимое для рисования меня уже ждет в новой школе. На всякий случай я все-таки схватил парочку моих любимых кистей. Жалко было их тут оставлять, ведь завтра они бы уже превратились в груду пепла.

Так старая картина моей жизни была выкинута на свалку, и мне в руки дали новый холст.

Глава 11. Надрыв

Как только мы сели в машину, поведение Мужчины сразу изменилось. Его лицо казалось грубым с самого начала, но теперь оно не внушало ничего кроме страха. Он молча и неподвижно уставился на меня. Его взгляд выворачивал все мои внутренности наизнанку, дробил кости, рвал мышцы и с легкостью проникал вглубь моей души. Мне тяжело было дышать. Теперь понятно, почему его не сильно удивили мои картины, ведь он был одним из тех чудовищ, что украшали лучшие из полотен.

Не было в том мире звуков. Я был заперт в темнице с хищным зверем. Теперь уже моя гордость и беззаботность растворились в этом едком воздухе. Я уставился на собственные ноги, будто в них было скрыто спасение. В глазах темнело, голова гудела и начинала кружиться. Казалось, что эта поездка не закончится никогда, – я попал в плен навеки, и это мое наказание за эгоизм, за те муки, что я причинил родителям.

Но все-таки машина наконец остановилась и не на пару минут, как это было раньше, а насовсем. Мужчина открыл дверь, вышел и бросил на меня свой грозный взгляд. Дрожащими ногами я кое-как оторвал свое тело с сидения и выполз наружу. Яркий свет ослепил мои глаза. А ведь в самом деле – в этом мире существует и солнце.

Мужчина пошел к большим железным воротам, за которыми виднелась только высокая острая крыша с железной совой на конце. Мне не нужно было ничего говорить, за мной не надо было наблюдать. Он знал, что в моей голове не возникнет и мысли о побеге. Мои ноги сами плелись за ним. И вот ворота распахнулись. Передо мной появился огромное черное здание, не похожее ни на одно из тех, что мне доводилось видеть вживую, по телевизору или где-то еще. Железные прутья, по всей видимости, окрашенные сажей, оплетали все здание целиком. На первый взгляд дом выглядел старее всех построек этого города и прекрасно подходил для съемки фильмов ужаса. Однако, как я выяснил позже, этому зданию было не больше тридцати лет, а построили его по чертежам нашего Учителя.

Вокруг дома было посажено много ярких цветов, но вся их красота непонятным образом блекла и не вызывала ничего, кроме тоски. Алые розы казались увядшими, а зеленые деревья иссохшими. Эта серая аура пронизывала все вокруг. Территория школы, к слову, была внушительных размеров. Мы шли по каменной дороге мимо качелей, фонтанов, лавочек – все это можно было назвать целым парком. Там вдалеке, между ветвей плакучих ив, жило настоящее волшебство. Оно пугало меня, но в то же время манило. Я не знал, что ждет меня впереди, и впервые познал надежду. Мы молча приближались ко входу в школу, мое сердце билось все чаще, ноги дрожали и отказывались идти.

Огромные двери распахнулись почти без скрипа, я оказался внутри. Здесь было еще мрачнее. Сильно пахло лакированным деревом, все было чересчур большое и слишком красивое. За все время я не встретил ни единой души, за исключением кучи кошек, свободно слоняющихся повсюду. Единственные звуки, которые доходили до меня, – наши с Учителем шаги и мяуканье. Тяжело было поверить, что в здании находится еще кто-то помимо нас. Чем дальше мы уходили, тем страшнее мне становилось. Возникло желание убежать как можно быстрее, но дверь, к сожалению, уже захлопнулась. Да и бежать мне было некуда. Больше у меня не было дома, меня никто не ждал, я остался совершенно один.

По огромным ступеням мы поднялись наверх. Здесь не было кучи комнат, как внизу. Был один лишь длинный коридор, в конце которого виднелась дверь. Каждый стук, издаваемый каблуками Учителя, прояснял мой разум. Нет здесь волшебства – лишь боль и страдание. Весь путь для меня был подобен жизни, и вот теперь я встал у ворот смерти. Сильная рука схватила меня за запястье и забросила вовнутрь той единственной комнаты в конце коридора. Я не издал ни звука. Последний раз он с отвращением взглянул на меня, в его глазах не было жалости. Дверь громко захлопнулась, и тьма поглотила свет. Мне не было страшно, мне не было грустно. Одно лишь задевало мое сердце – я не мог рисовать, не мог даже видеть свои образы. Они бесследно исчезали во тьме, неузнанные, неуслышанные, словно люди. Я хотел их хотя бы увидеть, я бы запомнил их и обязательно нарисовал, но кто-то решил по-другому. Возможно, им было больно оттого, что мне пришлось их оставить. Возможно, они проклинали меня. Но я ведь этого не хотел. Не я их создал.

Не знаю точно, сколько я просидел, уставившись на то место, откуда в последний раз сочился свет. Хотелось реветь во все горло, как я делал это раньше, но страх перед Учителем брал верх. Еще эта непроглядная темнота. Она не особо пугала меня, но я был всего лишь маленьким ребенком и не решался двинуться с места. Кажется, начался дождь. Непрекращающиеся стуки отбили последнее желание что-то предпринимать. Я очень медленно согнул ноги в коленях, надел на них свитер и крепко обнял самого себя. В горло словно вонзили кинжал, по щекам потекли горячие слезы. Мне хотелось одного – исчезнуть из этого мира. Я не надеялся получить от кого-то помощь, не надеялся на чудо и жаждал лишь освобождения.

Но параллельно этой горечи внутри меня что-то рвалось наружу.

Такое уже случалось со мной, однако в этот раз оно не могло пробиться дальше моего разума, не могло завладеть моей душой. Я был в полусне. Происходящее не казалось мне реальностью. Даже некоторые сны кажутся правдоподобнее. Я прекрасно ощущал свои конечности: вот мои руки, вот мои ноги – я их чувствую, как чувствовал всегда. Холод, усталость, голод – все это было внутри меня, но где-то в глубине и не тревожило мои мысли. Жажда рисовать все усиливалась. Уже было невозможно терпеть. Я забывался и хотел кричать, однако удавалось лишь разинуть рот. Страх не давал моему истеричному воплю просочиться наружу. Все, что у меня получилось издать, – это жалкий шепот похожий на тот, что издает мумия, когда ей давят легкие. Я начал покачиваться взад и вперед, как умалишенный. Ни минуты, ни секунды больше я не хотел находиться здесь, но никакого выхода передо мной не возникало. Я был один: в этой комнате, в этом мире, в этой вселенной.

Я сам не заметил, как на моем лице появилась улыбка. Вместо того чтобы сидеть, поджав ноги, я принял максимально вызывающую позу и, вероятно, походил больше на какого-нибудь мачо, чем на испуганное дитя. Спустя какое-то время я уже заливался смехом, моя голова опрокинулась назад. Все это делал, несомненно, я, но все мои чувства оказались перемешаны. Вдруг мне стало так хорошо, что захотелось танцевать. Я встал, снял с себя кофту и бросил ее куда-то в сторону.

– Наконец-то! – сказал я в полный голос без капли стеснения. – Как же приятно чувствовать себя живым. Тело… Теплое тело. Хочу больше. Хочу увидеть весь мир, хочу слышать природу, хочу вдохнуть свежий воздух.

Я пошел к единственному проблеску света, исходившему от окна. Несколько раз я сильно ударился обо что-то твердое. Вероятно, снес пару стульев и перевернул светильник. Боль доставляла мне удовольствие. Не чувственное, нет. Мне было приятно, что я мог игнорировать боль, мог наплевать на нее и рассмеяться ей в лицо, прокусив себе палец до крови.

Мои руки сорвали тяжелую штору и распахнули окно с такой силой, что на стекле появились трещины. Удивительно, что никто не явился на этот шум. Я высунулся в окно, вдохнул полной грудью и чуть было не упал. Свежий, влажный воздух наполнил мои легкие. Ветер доносил капли дождя до моих щек. Захотелось бежать, выпрыгнуть из этой дыры и помчаться в сторону леса. Тогда я бы снял с себя всю одежду, мои ноги касались бы влажной травы, а тело все было бы покрыто каплями дождя. В полном возбуждении от моих мечтаний я забрался на подоконник и сел на самый край.

Покачивая ногами и головой из стороны в сторону, я вдруг подумал, что все эти вульгарные выходки не про меня. Может, кто-то незаметно завладел моим телом? Кто-то все это время прятался в углу комнаты и прокрался в мой мозг через уши? Мне так вовсе не казалось, но на всякий случай я все-таки тихо промямлил:

– Что со мной?