Арсений Бабочкин. Повесть

– Не знаю, я ничего не знаю и не видел, ни брата, никого.

– Вот упрямец, себе же хуже делаешь, я вот возьму тебя за ноги, да подвешу к потолку, и будешь там мотаться до тех пор, пока не скажешь правды. А ну говори собачий потрах!

Тут Игнат опять взял своей ручищей Сеньку за горло.

– А ну поднимайся волчонок, поднимайся.

Испуганный мальчишка, держась за стенку медленно встал.

– Эй, Игнат, остынь маленько, остынь, ведь задушишь малого, – сказал, рядом стоящий мужик.

Игнат обернулся и увидел Степана Сальникова, бывшего середняка, служившего в своё время верой и правдой Щукину.

– А-а-а, Степан. Да чего ему будет, этому щенку, вон посмотри, как он смотрит на нас, прямо-таки готов накинуться и разорвать, правда, волчонок.

– Пропустите! Пропустите меня, дайте пройти, изверги, креста на вас нет! – Раздался женский голос.

– Да куда ты прешь шалава, сказали тебе, нельзя, что русский язык не понимаешь, нельзя, – выругался здоровенный верзила и оттолкнул её назад.

– Игнат! Прошу тебя, не губи дитя невинное, отпусти ты его, – продолжила кричать женщина.

Щукин обернулся и посмотрел в сторону открытой настежь двери.

– Игнат, не губи ты нас, ведь ты знаешь, я всю жизнь на тебя работала, стирала, убирала, любую работу по дому выполняла, ведь упрека не было, – умоляла она.

– А ну пропусти её! – Громко крикнул Щукин тому верзиле в дверях. Окинув взглядом бедную женщину, он всё-таки решил подойти к ней сам.

– Степанида, проходи в дом, проходи, никто тебе ничего в упрёк не ставит.

Игнат взял её за руку и помог подняться.

– Всегда я был рад тебе, и отец мой, Осип Давыдович, и матушка моя Матрёна Серафимовна, царство им небесное, тоже были всегда рады видеть тебя, – сбавив тон, проговорил Игнат.

– Вот только одного не могу понять, что не хватало детишкам твоим, чего они полезли против нас, кто их поил кормил, ведь жили-то вы лучше других, заметь Степанида, лучше!

– Да неразумные они ещё, неразумные, не понимают что делают, что творят…

Не дослушав до конца Степаниду, Игнат тут же её перебил:

– Что!? Что ты мелешь Степанида, что ты мелешь. Это они неразумные!?

Игнат подошёл к Арсению и ткнув в него пальцем продолжил.

– Вот это он неразумный, ему уже пятнадцать лет, а у него злость да ненависть, жизни, понимаешь ли, хорошей захотелось, равенства, это со мной равенства, со мной!? С Игнатом Щукиным!? – Опять словно зверь заревел Игнат, – ух, собачье отродье!

– Да что ты, что ты Игнат, у него и мыслей таких не было, дурачок он ещё – Степанида подошла к сыну.

– Сенюшка, дорогой, ну скажи, зачем тебе всё это нужно, зачем? Я ведь и Ваське говорила, просила, умоляла его не связываться с этими людьми.

– Ты иди домой матушка, иди, я сам разберусь, – тихо прошептал Сенька.

Его губа была разбита, а из рассечения сильно шла кровь. Стекая с подбородка, она каплями падала на пол, рядом с его босыми ногами образовалось кровяное пятно.

– И правда Степанида, шла бы ты домой, кажется, ему всё равно смотреть на страдания матери, – с ехидством высказался Игнат и похлопал слегка парня по щеке.

– А что, разберемся по-взрослому Сеня, ты ведь взрослым себя считаешь, вон и с красными общаешься, как и брат, твой Василий? – С улыбкой спросил Игнат и опять хлопнул его по щеке своей здоровенной ладонью, как будто играясь.

– Эй, Стёпка! А ну давай сюда лошадь и верёвку, да подлиннее, слышишь, подлиннее! – Взревел Щукин, обращаясь к одному из своих. – Посмотрим, какой ты мужик, краснопузый, эх, дурачок, ведь прощение будешь просить. Помилуй, скажешь, дядя Игнат, пощади, не лишай жизни, а я ещё посмотрю, помиловать тебя или нет.

Подняв голову, Арсений увидел как привязывают к лошади веревку. Верный и преданный слуга Щукина, этот отъявленный бандит Степан Сальников затянул большой узел на чересседельнике, а второй конец веревки предназначался ему, Арсению Бабочкину.

«Вот и всё, настал мой час, наверное, пришло время попрощаться со своей жизнь» – подумал Сенька. Он прекрасно понимал, что такого испытания он не выдержит.

Его немного подташнивало, кружилась голова, в ногах чувствовалась слабость, но главное, он ощущал беспомощность, безнадёжность. Казалось смерть медленно приближается к нему, она бродит где-то рядом, а может смотрит ему в глаза ожидая последние минуты, чтобы всё покрылось тьмой и вечной тишиной в этом Богом данным мире. Только в Бога он не верил, ведь его брат Василий был коммунистом и Сенька брал с него пример, хотел быть похожим на него, стать таким же борцом за советскую власть и до последнего сражаться с белогвардейцами.

Вдруг настала суета, все куда-то заспешили, забегали, солдаты стали громко переговариваться между собой. Щукина рядом не было, только его люди мелькали перед глазами.

Мимо сарая тащили пулемёт, послышались громкие команды:

– Завьялов!

– Слушаю ваше благородие, – следом раздался громкий ответ.

– Возьмёшь несколько человек и пройдешь вдоль огородов, ближе к речке, понял!?

– Слушаюсь ваше благородие!

– Эй, Сотников!

– Я ваше благородие!

– А ты со своими людьми выдвигайся навстречу, прямо по дороге, понял!?

– Так точно ваше благородие, будет исполнено ваше благородие, – отрапортовал второй.

Арсений поднял голову и осмотрелся, вокруг никого не было.

«Красные» – Пронеслась мысль в его голове. «Красные, в деревне красные, это спасение». – Ещё раз подумал Сенька.

И действительно, на какое-то время он остался один без надзора, это было его спасение, шанс.

Он подошел к открытой двери и еще раз осмотрелся вокруг, рядом никого не было.

Если быстро перебежать дорогу к соседнему дому, а там по огородам и к реке. Вдоль местной речушки росли высокие кустарники, там можно спрятаться и отсидеться, а потом, когда стемнеет, есть шанс сбежать из деревни, ведь около села начинались посадки, а там полями, оврагами и ищи свещи, – промелькнула мысль в его голове.

Он осторожно вышел из старого сарая, снова осмотрелся. Рядом никого не было, только метров за двести, триста от него, несколько человек второпях грузили повозку, вдалеке по проселочной дороге поднимая пыль, быстро удалялись несколько подвод. Они очень спешили и погоняли лошадей что-то выкрикивая вслед.

Арсений быстро перебежал дорогу и оказался у дома, который стоял напротив. Этот дом принадлежал Севостьяну хромому, старому солдату. Там он жил один, родственников у него не было, с людьми общаться не любил, на улицу выходил редко. Старые ранения его мучали ещё с первой мировой, а теперь вот и старость подошла.