Берсерк

Было холодно, в ботинках неприятно хлюпало. Предстоял подъем в гору.

– Продолжайте движение, не стоять! – подгонял сержант.

– Но просушиться-то хотя бы можно? – спросил подорвавшийся солдат.

– А как ты думаешь, солдат, бородачи дадут тебе такую возможность?

– Нет, сэр.

– То-то же. Вперед!

Миха пошел к лесу, отметив, что сержант ходит с расстегнутой кобурой. Камерун понимал, что многие при случае не упустят возможность его подстрелить. И хотя сейчас они шли с пустыми магазинами: патроны выдавали только на стрельбище, – но кто-нибудь ради такого запросто мог незаметно украсть пару патронов. Такое уже случалось; давно, но случалось.

Кемпл вошел в густой лес и, глядя прямо перед собой, старался, как их учили, замечать подозрительные вещи, будь то сухая веточка или блеснувшая паутинка. Впрочем, миной могла оказаться простая кочка, потому следовало остерегаться всего.

– Ты прям как кот ходишь.

– Чего? – Миха отвлекся, и тут же взрыв заляпал всю его спину краской. – Дерьмо!

– Говорю, как кот ходишь, – немного посмеявшись, повторил сосед и протянул руку. – Джеймс Бингер или Барбос.

– Миха Кемпл, второго имени нет, – пожав руку, соврал он.

– Это ничего. Потом что-нибудь прилипнет, тот же «Кот», например.

– Да мне без разницы.

Кемпл повернулся: следовало добраться до вершины в числе первых, при этом задев как можно меньше ловушек, чтобы не получить какого-нибудь неприятного наказания вроде кукарекания перед строем. Почему-то петух считался самой позорной из птиц, хотя почему так было, объяснить никто не мог. А кукарекать или блеять по-козлиному Миха не хотел.

17

Вокруг царила слепящая белизна, глаза плохо подчинялись ему, но белый цвет он различал явственно. Других цветов поблизости не наблюдалось. А сверху лился яркий, ослепительно яркий свет, бьющий прямо в глаза. «В бога я не верю, а значит, это не рай, – подумал Миха. – Ну а ад выглядел бы несколько иначе».

Миха Кемпл попытался повернуть голову, но вот странно – сделать этого никак не мог. Что-то препятствовало любому движению. Вскоре он стал различать звуки, послышались чьи-то голоса, но разобрать их значение Миха не мог: просто голоса, – как ему казалось, немного тревожные. Чья-то тень приблизилась, и наступила абсолютная тьма.

Миха рывком поднялся с кровати, так что потемнело в глазах. «Какой странный и неприятный сон, – подумал Кемпл. – Он даже пострашнее иного кошмара будет». Миху передернуло, ощущение беспомощности во сне не оставляло, что было крайне неприятно. Внутри стоял холод, будто кто-то вложил в грудь кусочек льда.

– Кот, что с тобой? – с тревогой спросил Барбос. – Ты когда лежал, на труп сильно смахивал.

– Почему? – спросил Миха. Сравнение его несколько покоробило.

– Ты лежал, не двигаясь, с открытыми глазами, не моргая, и глаза были какими-то стеклянными, помутневшими, что ли… в них не было жизни. Мне даже не по себе стало.

– Долго я так лежал?

– Секунд десять, может, пятнадцать. Я даже подумал, что все, кранты нашему Коту.

– Это я так тренировался, – нашелся что сказать Кемпл. – Так, на всякий случай.

– Ну-ну, – протянул Барбос. Было видно, что он не поверил Михе.

Кемпл трудно сходился с людьми, и Барбос попал в число тех немногих, с кем он постоянно общался. В роте Миха получил прозвище Кот за свою манеру двигаться по лесу. Он проходил всю полосу препятствий с минимальным количеством подрывов, испачкавшись за всю дистанцию краской раза два, не больше. Остальные продолжали цеплять по пять-шесть мин.

– Ладно, давай быстрее, на завтрак опоздаем.

– Уже иду.

Порядки в лагере несколько ослабли, теперь разрешалось не ходить строем, как требовали в самом начале. Дозволялось свободное перемещение по территории базы, но не за ее пределы. За соблюдением этого правила строго следили всевозможные датчики и сенсоры, чтобы никто не сбежал. Дезертиров ждало суровое наказание – немедленная отправка на фронт в штрафбат. Там люди долго не заживались, о чем знал каждый.

Следующим номером их программы после довольно плотного завтрака значилось стрельбище. Миха привычно, под присмотром ефрейтора, взял свой автомат из оружейного ящика в арсенальной. Тот же ефрейтор выдал ровно пятьдесят патронов в коробочке, которые Миха принялся сноровисто заряжать в объемистый цилиндрический магазин.

– Ну покажите, на что вы способны, – предложил на полосе сержант.

Сто человек подошли к стартовой линии и по сигналу сержанта Камеруна бросились вперед. Сначала под колючую проволоку, которая тянулась добрых десять метров. Солдаты обдирали амуницию, но лезли вперед, придерживая автомат, чтобы тот не застрял в коварных квадратах затейливо натянутой колючки.

Миха Кемпл выбрался из-под первого препятствия и шагнул на следующий рубеж. Здесь были разложены колесные покрышки. Миха бежал, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться и не упасть. На этот раз он прошел данное препятствие благополучно, не упал и даже ни разу не споткнулся.

Следующим препятствием служили сетка и канат. Кемпл забирался по плохо закрепленной снизу сетке, отчего ноги выскальзывали из ячеек, и все тело раскачивалось вместе с непрочной опорой. Двойной трос не представлял из себя ничего хорошего, требовалось пройти по нему, придерживаясь руками за второй трос над головой, медленно, словно двигаясь по узкому карнизу над обрывом.

Дальше начиналась следующая десятиметровка. На этот раз двигаться пришлось из стороны в сторону внутри железного каркаса. Приходилось перебрасывать свое тело рывками, подтягиваясь на руках: как показывал опыт, так было быстрее. Миха считал каркас самым глупым тренажером.

Еще десять метров ползком в изогнутой трубе, и остальные пятьдесят метров до финиша – просто быстро пробежать. Миха упал на стрелковую позицию одним из последних и, сняв предохранитель, открыл огонь.

Первые три пули ушли в семерку, почти в молоко, и все из-за пройденной полосы препятствий. Миха никогда не любил физическую культуру, считая ее абсолютно бесполезной и мешающей нормально жить. Не любил ее и сейчас.

– Что, Кот, совсем хреново? – весело спросил Барбос, упавший рядом немного раньше и уже отстрелявшийся на лежанке.

– Еще не совсем…

Кемпл собрался; в принципе, стрельба у него получалась хорошо, и, немного успокоив расшалившиеся нервы, он выпустил последние семь патронов, которые на сей раз попали в девятки, а парочка угодила в десятку.

Пораженная мишень упала, и Миха встал на колено. Следующая появилась в десяти метрах за первой. С этой было проще, и десять патронов выбили центр картона, образовав дыру.

Следующим и последним был «лес». Здесь требовалось подстрелить мишень, выскочившую из-за ствола дерева, но подстрелить именно бородача, а не какую-нибудь зверушку. Убитый зверек сильно снимал баллы. Мишени появлялись лишь на одну секунду, и за это время нужно было успеть ее снять, при этом оценив, кто есть кто. Иногда, очень редко, вместо бородача, но очень на него похожий, появлялся «свой», а его подстрелить – последнее дело, за такое снимали вообще все баллы.

Миха стрелял почти без промаха, поставив автомат для большей точности на двойной выстрел, и словно предугадывал, откуда появится следующая мишень. Компьютер выдвигал мишени каждый раз по-новому, не повторяясь. Кемпл всегда старался стрелять в голову, за что его чуть не прозвали Кочерыжкой, но как-то не прижилось.

– Класс, – сказал подошедший сзади Медведь. Он был здоровяком, довольно-таки выносливым, но вот со стрельбой у него не ладилось.

– Привет, Косолапый, – поздоровался Миха с Медведем. – Опять пятаки?

Миха удивлялся Медведю, здоровяку с добродушно-глупым выражением лица. «За что он вообще сел? – подумал Кемпл. – Может, нечаянно убил кого, не рассчитав силу удара?»

– Угадал.

– Тебе гранатомет нужен: куда ни попадешь, одни ошметки остаются.

– Да, сержант после пристрелки обещал походатайствовать о «гранике».