Придорожник

Мне дважды повезло. Мне просто удивительно повезло. Я приехал в этот город. Сумел приехать, не мог не приехать. А это было трудно сделать – приехать. Трудно и – необходимо. Необходимо, пусть и трудно. Необходимое – всегда трудно.

Но я приехал. Я не мог не приехать.

Впрочем, не приехал – прилетел, хоть это и ничего не меняет. Я прилетел и вошёл в телефонную будку.

– Не могу ли я услы…

– Ох, это ведь ты… опять – ты! Ну конечно же – ты… Так можно ведь заикой стать – не ждала…

Ну конечно же – я. Приехал, прилетел. Примчался. Заявился, да? Да. Да-да. Прилетел в эту будку. Телефонную. Теперь все будки – мои.

Ты только говори. Всё, что угодно – говори. Молча – говори.

Да. Да-да-да… Чего я хочу? Действительно, чего я хочу…

Я хочу совсем немногого.

Совсем необходимого. Хочу так много. Счастья увиде… «Алло! Алло… Ал…»

Гудки.

Короткие.

Короткие. Как – свидание. Как – жизнь.

Возвращение

«Девушка, которая с первым лучом солнца положит на могилу Бируте цветок, найдёт его вечером в руках суженого…»

    (…в Паланге)

Осень осыпала золотом землю, но хризантемы на клумбе за соседской оградой ещё белели среди пожухлой травы. Последний Дар золотой Осени.

«АЛЛО, ты сейчас выйдешь, и мы поедем… мы уедем… совсем уедем!»

– Но…ты?! Здравствуй, для начала! Откуда…

«Конечно – здравствуй. ЗДРАВСТВУЙ! Я жду тебя, и она ждёт – Бируте. Ты ведь не забыла её?»

– Забыла-а?! Ты…

…Весталке нельзя любить. Только для Бога горит твой костёр. Ты забылась, Бируте? Ты не можешь – не должна – смотреть в глаза смертному. Даже – князю. Твоему – Князю. А ты – Любишь!

Бойся, Бируте, страшна месть за Твою любовь. Не Бога месть, нет – что Богу до маленькой весталки, закланной людьми Ему в невесты. Закланной людьми, чтобы откупиться за свои грехи. Страшна месть оскорблённого шептания, обиженной надежды на спасение. Чувствуешь, какие взгляды змеятся по твоим плечам?..

Оглянись: слабеет огонь, который тебя обрекли поддерживать. Вернись – и опустятся руки, уже поднимающие камни в пыли собственных маленьких страстей. Вернись… забудь Князя и заглуши биение своего сердца, успокой дыхание, так вызывающе обостряющее грудь. Вернись, забудь – тебе, как прежде, будет сытно и покойно – бесстрастно и ровнохладно. Вернись – это просвистел первый камень… его скоро назовут Громом, этот камень. Так удобно – взвалить на богов и гром от них… Они похоронят твою любовь… чтобы потом… позже… много позже петь о тебе, Весталка, грустные песни…

Шумит в соснах прибой. Что-то шепчут ветру дюны. Тает под луною выплеснутый морем янтарь…

«Послушай, зачем ты встаёшь так рано? Где нашла ты цветок такой поздней осенью? Вернись: ты заклана, по плечам твоим уже змеятся взгляды оскоплённых кастрюль. Вернись – тянутся руки за камнем, обёрнутым в сплетню…

– Алло, я ведь могу… могу поднять этот цветок!..

Тает поднятый тобою янтарь.

Почём нынче тот пуд соли?

Повесть в рассказах

– А море ещё солоней, чем я думал…

1

«Обнаружили баркас белого цвета,

Без хода, с самодельным парусом».

    (Из радиограммы с борта поискового самолёта)

… – Страшно мне, Дима, никогда я, видно не привыкну. Возвращайся быстрей… вернёшься – может, уедем отсюда. Уедем? Ты механик, везде работу найдёшь…

Они стояли у самой воды, по щиколотку в ползущем, прогретом с утра песке. Невдалеке, у хлипкого дощатого причала покачивался баркас. Солнце отражалось в его недавно крашеных бортах. На баркасе всё было готово к отходу. Бригадир, возившийся на борту, разогнул спину и махнул рукой.

– Пошли, Дмитрий! Прособирались, последние нынче отваливаем.

– Не верю я ему, морю этому…

Проходов провел рукой по щеке жены, успокаивая.

– Зря ты… Иду-иду, Николаич! Зря ты, Валюха, в море и так горькой соли много. Привыкай уж, к вечеру ведь вернемся. Вон какая погода отличная, далась бы рыба!

Баркас медленно отвалил. Дмитрий прибавил оборотов, и берег стал удаляться быстрее.

– Стоит твоя-то, не уходит, – кивнул бригадир. – Не обвыкнет все никак, моя вот меня с вечера к черту на рога послала и носу на прощанье не высунула, напрощалась за двадцать лет… Да тоже – вид один делает!.. Так, говоришь, Мить, квадрат вчера узнал?

– Корешок у меня на тральце штурманит: рассказывал, что там косяк тресковый жирует, они на пути засекли. Далековато…

– А нам чего – далековато, с мотором чать.

Мерно постукивал мотор. Оба матроса задремали – видно, вчера в соседний колхоз по девкам бегали. Николаич курил и в такт мыслям своим и ритму двигателя сплевывал за борт.

Проходов думал о том, что только в рейсе и можно помолчать: самое мужское дело – молчание о своем… И еще думал, что пора бы переходить на траулер, вон какие на днях еще два красавца-СРТ[1 - СРТ – средний рыболовный траулер.] пришли в управление. Поработал два года – хватит, а то и забудешь все, чему в мореходке учился. Вон, постукивает себе, у этого движка и мотористу скучно. Да-а, должна же Валюха когда-то привыкнуть к его рейсам… Если на траулере – это по три-четыре месяца, а здесь из-за одного дня в рев ударяется. Ребенок нужен, вдвоем бы и ждали. Привык же он, коренной смоляк, к Балтике, и она ничего – притерпится.

А лов удался. Не соврал ему штурман. Косяк попался плотный, баркас потихоньку оседал под треской. Сначала брали подряд. Дмитрий посмотрел на возбужденное лицо бригадира, шутливо крикнул в самое ухо: «Всю Балтику на берег вывернуть хочешь?..»

– Только крупняк беру!

И не заметили, как с вечера приползли от горизонта тучи. Как налетел ветер, который, впрочем, сразу и ослаб. Лишь сильная зыбь качала баркас, да изредка набежит волна покруче. Но какой же рыбак оставит сети за бортом, да еще с рыбой.