Легионер. Книга четвертая

– Ну что ж… Рад был повидаться, господин Ландсберг! Пожелаю счастливой дороги в столицу и откланяюсь!

– Благодарю, сударь!

– Да-с! Совсем забыл! Полагаю, что обязан проинформировать вас, как бывшего клиента! Пустячок, но все же…

– Слушаю вас.

– Изволите ли помнить мадам Мешкову, справки о которой вы мне в 1902 году поручали навести?

– Разумеется, господин Стадницкий! А что, собственно?..

– Тогда, в 1902 году, получив о мадам Мешковой нужные вам сведения, вы увезли ее с собой на Сахалин, не так ли? Помнится, прежде я добыл для вас и фотографическую карточку мадам!

– Кажется, да, – Ландсберг начал догадываться, куда клонит Стадницкий.

– У сыщиков цепкая профессиональная память, сударь! Впрочем, я уже упоминал об этом – так вот! Через несколько месяцев после нашей встречи с вами, провожая в последний путь свою тетушку, я увидел на здешнем кладбище фамильный склеп Мешковых. И ее фотопортрет на обелиске – и тут же невольно вспомнилось ваше поручение! Это была она, несомненно! Мадам ведь умерла?

– Кажется… Да я, собственно, не интересовался этой дамой после выполнения своей благотворительной миссии, – состорожничал Ландсберг, пока точно не понимая, куда клонит собеседник, однако не ожидая от этого разговора ничего для себя хорошего.

Повисла многозначительная пауза. Стадницкий не уходил, и Ландсберг вынужденно поинтересовался:

– А для чего вы мне про мадам Мешкову и кладбище рассказываете?

– Да уж не просто так, – коротко хохотнул сыщик. – С полгодика назад мне снова было поручено разъяснить ее личность.

– Вот как? – поднял брови Ландсберг. – И кем же поручено, ежели не секрет? Кто заинтересовался безобидной старушкой?

Заметив, что сыщик заглядывает в свою опустевшую рюмку, Карл подал знак официанту, и тот немедленно принес полную.

– О-о, благодарю, сударь! Так вот: с полгода назад в мое детективное бюро обратился известный в городе ювелир, господин Мейер. Он рассказал, что накануне к нему в магазин зашла приличная с виду дама в возрасте, и попросила приказчика показать ей несколько вещиц. Она долго их перебирала, и в конце концов ушла, так ничего и не купив. А приказчик, убирая в витрину золотые украшения, обнаружил исчезновение дорогого браслета. Он выскочил вслед за дамой и обнаружил ее садящейся на извозчика. Приказчик предложил даме вернуться в магазин и разобраться в неприятном происшествии. Дама стала, как водится, возмущаться, но, не желая публичного скандала на улице, все же вернулась в магазин. Приказчик тем временем втихомолку послал за хозяином и полицией, а сам принялся убеждать даму вернуть браслет, взятый ею, видимо, по ошибке. Дама все отрицала. Явилась полиция. Дама, приказчик и господин Мейером были препровождены в участок. Там дама предъявила для осмотра свой ридикюль, а специальная сотрудница полиции произвела ее личный досмотр, который ничего не дал. Личность дамы сомнений у полиции не вызвала. Она сообщила, что во Владивостоке проездом, и нынче же отплывает на пароходе в Европейскую Россию. Ее с извинениями отпустили.

– И что же дальше, сударь?

– Ваше здоровье! – Стадницкий опрокинул в рот рюмку и продолжил. – Ювелиру в полиции сделали строгое внушение и порекомендовали поискать пропавшее украшение у своих приказчиков. А господин Мейер, как уже упоминалось, обратился ко мне. Приняв поручение ювелира, для начала я навел справки в полицейском участке. И с удивлением узнал, что пожилая дама, заподозренная в краже, предъявила бумаги на имя Мешковой.

– И вы хотите сказать, господин Стадницкий, что госпожа Мешкова оказалась воровкой?

Сыщик усмехнулся:

– Если бы я своими глазами не видел могилку мадам Мешковой, я так бы и подумал, господин Ландсберг! Но тут дело обстояло иначе. Нетрудно было догадаться, что заподозренная в краже браслета дама предъявила в полиции не свои бумаги! Косвенно это подтверждалось пояснениями допрошенной дамы: она не скрывала, что приехала с Сахалина и ожидала во Владивостоке пароход Добровольного флота, чтобы на нем отправиться в Европейскую Россию! Заметьте, сударь: она прибыла к нам с острова, на который вы ранее увезли настоящую Мешкову. Каким образом к самозванке попали бумаги покойницы? На сей вопрос могла ответить только она!

Ландсберг озабоченно щелкнул крышкой золотого брегета и покосился на остывающий обед. Словно не замечая нетерпения собеседника, сыщик продолжил свой рассказ:

– Разумеется, я не поделился с полицией своими выводами и намеревался отправиться в гостиницу, которую самозванка назвала. И у меня была ее фотографическая карточка, сделанная репортером местной газеты при задержании и разбирательстве с ювелиром.

– И все же я не понимаю, сударь, при чем тут я? – Ландсберг начал хмурить брови.

– Сей момент – я заканчиваю! Карточка оказалась не слишком высокого качества, однако, внимательно присмотревшись, я увидел черты лица другой дамы, некогда широко известной в России и даже за ее пределами.

– И что же? – не выдержал Ландсберг, который уже все понял.

– Ничего-с… Скажите, сударь: насколько я знаю из газет, известная аферистка и мошенница Сонька Золотая Ручка отбывала наказание на Сахалине?

– Это общеизвестный факт, сударь! Но позвольте вам возразить, господин сыщик! Вы хотите мне казать, что узнали на фотографии Соньку Золотую Ручку? Спешу вас разочаровать! Мне доподлинно известно, что упомянутая вами аферистка умерла еще в 1904 году, в период эвакуации населения перед высадкой на острове японских войск!

– Умерла? Вот как? Простите, сударь, а вы уверены?

– Сонька была отнюдь не рядовой преступницей, господин Стадницкий! Была, как говорится, на виду у властей и у обывателей. Должен заметить, что вы начинаете испытывать мое терпение, сударь! – Ландсберг всем своим видом показывал, что продолжение разговора считал неуместным.

Видя, что беседа становится для клиента неприятной, метрдотель насторожился. Он выдвинулся из-за портьеры и намеренно очутился в поле зрения Ландсберга, всем своим видом показывая готовность немедленно вмешаться и удалить назойливого посетителя.

– Я уже почти закончил, господин Ландсберг! – Стадницкий покосился на метрдотеля и прижал к груди обе руки. – В общем, для меня время было потеряно, и когда я явился в гостиницу для окончательного разъяснения личности самозванки, мне сообщили, что она съехала. Отбыла на пароходе Добровольного флота, как и сообщила в полиции, в Одессу.

– Вы так и не изволили сообщить, зачем вы рассказываете все эти ваши полицейские истории, сударь?

– Я полагал, что сия история будет вам интересна. Просто интересна, знаете ли…

– Вы ошиблись, сударь. Совершенно не интересна! Не смею задерживать, как говорится…

– Уже ухожу, уже! И последнее, господин Ландсберг! Весной следующего года, когда пароход снова оказался во Владивостоке, я все же поинтересовался у капитана судовыми документами относительно пассажиров. И с удивлением узнал, что мадам Мешкова не доехала до Одессы, а неожиданно для экипажа сошла на берег в Адене. Отчего бы, сударь? Чрезвычайно любопытно – не правда ли?

– Кому как! – сухо бросил Ландсберг. – Могу только повторить, что на Сахалине ни с мадам Мешковой, ни с Сонькой я не общался. Если вам не дает покоя это давнее дело, благоволите обратиться в соответствующие инстанции, господин Стадницкий! Ко мне у вас, надеюсь, больше вопросов нет?

Сыщик, к явному облегчению Ландсберга и метрдотеля, откланялся и ушел.

Аппетит Ландсберга был безнадежно испорчен. Ковыряя вилкой сложный гарнир, он неотвязно размышлял о том, какая все-таки это прилипчивая вещь – прошлое. Не отпускает, проклятое! Вот и тут: времени сколько прошло – а, поди-ка, напомнила о себе Сонька! Клялась ведь, божилась, что с новыми документами и в новой личине о старых грехах позабудет! И что же? До Владивостока только успела доехать, да и «засветилась» тут с прежними своими проделками!

Судя по всему, сыщик не сомневался в том, что кражу в ювелирном магазине совершила Сонька. Тем более, что предприимчивые людишки на Сахалине сотнями тиражировали фотографии мадам Блювштейн. Наверняка ее портреты попали и во Владивосток – а значит, и к сыщику Стадницкому. Ландсберг усмехнулся: ей повезло и тут! Обратись ювелир к сыщику пораньше – уехать Сонька отсюда не успела бы…

Многозначительность Стадницкого Карла настораживала. Сыщик явно чуял, что коммерсант Ландсберг знает больше, нежели говорит.

Не решит ли он продолжить свои изыскания? Может, не надо было гнать Стадницкого, а попытаться выпытать у него всю информацию?

«С другой стороны, времени с тех пор утекло порядочно, – успокаивал себя Карл. – Все эти годы про Соньку никаких слухов не циркулировало. И запросов на Сахалин насчет нее не поступало. Для тюремной администрации острова она умерла».

«Нет», – решил Ландсберг. Нет, не проявив никакого интереса к «любопытной информации» Стадницкого, он поступил все-таки верно. Еще четверть часа – и поезд унесет его из дальневосточных пределов – как Ландсберг надеялся, навсегда.

Рассчитавшись за едва тронутый обед, Ландсберг выбрался из заставленного пальмами зала ресторана на дебаркадер и направился к своему вагону.

Ретроспектива-2

…Без малого сутки дружина Ландсберга, закрепившись на Жонкьерских высотах, сдерживала высадку японского десанта на своем участке обороны. Подпустив десантные баржи, спущенные с боевых кораблей, на расстояние ружейного залпа, дружинники открывали пачечный огонь. Баржи смешивались, замедляли движение, рассчитывая на поддержку корабельной артиллерии. Корабли окутывались дымом, снаряды рвались на берегу, выворачивали камни и деревья. Однако дружине, разбитой на небольшие группы стрелков и рассредоточенной под прикрытием каменистых склонов, огонь корабельных орудий вреда почти не причинял.

Поняв, что на этом участке десант несет большие потери, японцы изменили тактику. Баржи стали направляться к берегу севернее и южнее Жонкьерских высот, где огонь обороняющихся был не таким плотным. Высадившись на берег и закрепившись, японцы принялись яростно атаковать подразделение Ландсберга с флангов. Дружина начала нести первые потери.

Ландсберг, укрываясь за камнями и в складках местности, лично провел разведку. Соседи с флангов уже оставили первую линию обороны и перебрались в дальние окопы. Постреливали по противнику не то что бы вяло, – но как-то недружно. В сильные линзы бинокля Ландсбергу было хорошо видно, что огонь ведется неприцельный. Дружинники, выставив стволы берданок за брустверы окопов, палили по большей части в «белый свет». Два пулемета стрекотали где-то за сопкой почти без перерыва, однако позиция пулеметчиков была выбрана не слишком удачно. Японские солдаты, почти не пригибаясь, сыпались и сыпались с барж на берег.

«Где же основные силы обороны?» – недоумевал Ландсберг. Сейчас, по идее, надо бы переместить пулеметы на фланги, и под прикрытием их огня сбросить высадившийся десант в море. Однако генерал Ляпунов почему-то медлил. А с моря накатывались новые десантные баржи, на которых виднелись лошадиные головы конного японского десанта.