Дом слёз

– Чем питается дом? Слезами? – удивленно переспросил я.

– Ты все правильно услышал. Слезами.

– Почему именно ими?

– Так решил архитектор, создавший это место. Если подвернется случай и ты с ним встретишься, Колин, то можешь спросить, почему он выбрал именно слезы.

– Не понимаю, господин Винсент. Это вы так пошутили?

Винсент ничего не ответил. Он резко остановился, повернул ручку одной из дверей и жестом пригласил меня внутрь. В комнате были широкая двуспальная кровать, два высоких стула, огромный длинный стол, подогнанный к углу комнаты, покрывало из натурального кроличьего меха, потолок и стены, выкрашенные белой глянцевой краской. Четыре старинные картины, по одной на каждую стену. «Дорога с кипарисами и звездой» Ван Гога. «Закат» Фердинанда дю Пюигадо. «Театр абсурда» Михаила Хохлачева. «Над городом» Марка Шагала. И в этих картинах было нечто живое и пугающее. В разноцветной краске шумела теплая кровь.

– Все комнаты похожи, – сказал Винсент. – Поэтому нет смысла останавливаться на каждой.

– Ну хорошо. Тогда я остаюсь здесь. Только все не могу понять, зачем мне давать в распоряжение целый этаж? Это же непрактично.

– Скоро ты все поймешь, Колин Вуд. Чтобы осознать свое место среди монстров, нужно провести некоторое время в доме.

– Просто отлично. Как видите, вещей у меня нет. И так как остальное я пойму сам, вы уже можете оставить меня одного?

Винсент кивнул и в следующую секунду испарился, оставив после себя противный запах горелой кожи. Как назло, здесь не было окна, чтобы проветрить комнату. Конечно, монстры ведь терпеть не могут солнечный свет. Эти поганцы все предусмотрели, я теперь даже не узнаю, какое время суток.

Побродив по комнате несколько минут и не найдя никакого дела, я вышел наружу. Нужно как-то пометить свое новое обиталище, чтобы не заблудиться в коридоре. Под рукой не оказалось ничего острого, поэтому как следует разбежавшись, я со всего размаху зарядил ногой по двери, надеясь ее несколько деформировать для видимости. Та распахнулась, ударилась о стену и вернулась обратно, влепив мне деревянную пощечину. Я отлетел назад, уронил картину.

«Черт побери! Какое же проклятье этот дом, – выругался я про себя. – Неужели мне придется каждый раз спать в новой комнате?»

– Эй, хватит шуметь! —раздался незнакомый голос в голове. – Разве Винсент не просил тебя ничего не ломать? Дом сейчас разозлится!

– Кто здесь?

Ответа не последовало. Я с подозрением взглянул на упавшую картину. Она называлась «Автопортрет». Ван Гог смотрел на меня с легким презрением, как бы намекая, чтобы я повесил его на место. Но не успел я моргнуть, как «автопортрет» преобразился в мое собственное отражение. Лицо художника стало моим. И тут мне захотелось закрыть глаза, подремать, забыться и уплыть в далекое-далекое…

Я сплю. Кудрявые облака заплетаются в снежные косы. Распускаются лиловые ирисы, синие волны вздымаются вверх. Ван Гог приветливо улыбается мне.

Я сплю. Звездная ночь заплетается в мягкую рыжую пряжу. Рыжая пряжа вытягивается в закатную нить. Сейчас тысяча девятьсот восемьдесят девятый год. Вместе Винсентом Ван Гогом мы лежим в клинике для душевнобольных. Прекрасный город Сен-Реми-де-Прованс укрывает нас от монстров. Назовите нас сумасшедшими, и мы весело кивнем вам в ответ. Ведь мы – не само сумасшествие. Но те, кто пытается его укротить. Превратить сон в реальность. Хотите знать, кто действительно сумасшедший? Тот, кто создает Ван Гогов и Колинов Вудов.

Мы перемещаемся в пространстве. Идем по протоптанной старой тропинке. Ветер гладит широкой ладонью золотистую гриву полей. Нам нужно успеть запечатлеть перезревшее солнце, которое упало на землю и разбрызгало повсюду свою мякоть. Винсент называет это явление простым словом «закат». Он говорит, что ночь уже близка, и мне пора возвращаться в дом слез. Я неохотно просыпаюсь.

Вы ничего не поняли и, возможно, даже ужаснулись. Не сошел ли Колин Вуд с ума? Спешу вас обрадовать, подобных наркотических снов в моем рассказе больше не будет. С тех пор я боялся причинять вред дому, так как понимал, что он может меня свести с ума – легким щелчком. Он действительно был живым, вот что меня пугало больше всего.

Я очнулся и обнаружил, что стою, уткнувшись носом в картину Ван Гога «Пшеничное поле». Как странно. Либо здесь картины и двери меняются местами, либо дом играет с моим воображением. На удивление мне было совсем не страшно, происходящее воспринималось как сновидение, в котором невозможно причинить себе вред. Поэтому я спокойно развернулся, открыл первую дверь и вошел в комнату. На письменном столе меня ждала зеленая тетрадка в клетку. Что-то подобное всем школьникам выдают на первых занятиях по письму. Я подошел к столу, взял в руки тетрадь. Маленькие буковки запрыгали на языке.

Дневник Джона Форда.

Запись первая.

Уже четыре дня я чувствую необычное головокружение. Никогда подобного не испытывал. Я вижу во снах отца. Он говорит, что разочарован во мне.

Запись вторая.

Головокружение не отступает, все стало гораздо хуже. Теперь я вижу не только отца, но и мать, постепенно собирая пазл своего забытого детства. Дом слез – это музей воспоминаний. Бесконечное количество дверей и коридор, которому нет конца.

Запись третья.

Я набрал достаточно информации о монстрах Виктора Бормана за два месяца пребывания в этом проклятом месте. Оказывается, нас разводят в мире людей, как маленькую тлю, чтобы потом выдавить все соки. В доме слез мы перестаем быть людьми, превращаемся в газированные напитки, шипящие и брызгающие слезами во все стороны, стоит нас только открыть. Стоит нас только встряхнуть.

Запись четвертая.

Прошло полгода, за это время я вспомнил все. Если мне удастся каким-нибудь фантастичным способом выбраться отсюда, первым делом я найду и убью отца.

Запись пятая.

Каждый раз, когда я обращаюсь к воспоминаниям, внутри меня все рвется. Тело сковывает паралич, из глаз струятся слезы. Мне невыносимо больно от осознания того, что в мире людей я был никому не нужен. Это сводит с ума.

Запись шестая.

Я долго гнал от себя эту мысль, но больше не могу. Мне кажется, я превращаюсь в монстра. Каждый раз, когда я теряю слезы, внутри меня происходят превращения. Сегодня я взглянул на картину под названием «Сын человеческий» и увидел в ней собственное отражение. Моя кожа стала мертвенно-бледной, гладкой, как глянцевые стены в этом доме.

Запись седьмая.

Прошел год. Я слышал, что на сто двадцать шестой этаж прибыл новичок по имени Дэнни. Дом его выпил за неделю. Дэнни больше нет, теперь он один из них.

Запись восьмая.

Не могу думать. Трудно писать.

Запись девятая.

Один. В пустоте.

Запись десятая.

Джон хочет есть.

Запись последняя.

Есть.

Бедный Джон. Прошло больше года, прежде чем он сошел с ума, хотя некоторым было достаточно и недели. «Нас разводят, как тлю». Что это могло бы значить? Дом слёз – это фабрика по производству монстров? Странное ощущение после дневника…

«Почему мне не страшно? – смутился я. – Я не хочу бежать и искать выход. Здесь нет выхода».

Я поднес дневник Джона к глазам. Обыкновенная бумага, ничего необычного. Кроме нескольких свежих разводов – вода? Или, возможно, слезы. Я дотронулся до одного пятна. У меня вновь закружилась голова. Стол с тетрадями рассыпался, превратился в пыль, комната поплыла перед глазами. Я зажмурился, сжал кулаки. Мое тело снова падает в темноту, его уносит время и пространство обратно в человеческий мир.

Через несколько секунд ноги коснулись твердой земли. Я открыл глаза и обнаружил себя… В учительской?.. Рядом Джон, его родители и завуч Шерли Гарлон. Они бурно что-то обсуждают. Ш-ш-шерли – так мы с одноклассниками протягивали ее имя, пытаясь придать ему форму огромного танкера, терпящего крушение в «тихом» океане нашей учебной деятельности. Если выразиться совсем просто, приход Шерли Гарлон в наш класс знаменовал конец света. Каждое ее появление я удачно пропускал, ссылаясь на то, что моя мама забыла выключить утюг и мне нужно как можно скорее вернуться домой.

Да, Виктор Борман подловил меня, когда сказал, что я люблю обманывать. Но вам, мои читатели, я никогда не лгал. Разве что упускал незначительные детали. Например, детали своей внешности. Но какая разница, какие волосы – рыжие или темные – будет трепать ветер, когда я сбегу из дома слез? Вы бы поменяли мнение обо мне, будь я чернокожим? Надеюсь, что нет.

Джону всегда плохо давалась учеба, поэтому он был частым гостем Шерли Гарлон. Сейчас этот девятилетний мальчик стоял в центре учительской, испуганно оглядываясь по сторонам, временами он пытался спрятаться за спиной Спенсера Форда. Мое же присутствие для всех осталось незамеченным. Я был чем-то вроде приведения.