Он жив. В… миг переплавления

Я не хочу обременять тебя и ни кого. Это самое страшное. Тогда мне не хочется жить.

Я чувствую, тогда, что в меня вонзаются рыболовные крючки, в мое мясо, в мою душу. А я пытаюсь угодить чувствам и потребностям других, но только не тем, кто мне по-настоящему дорог. Я, правда, очень привязалась к тебе. И не рассчитываю на многое.

Бред. Утром проснусь, и все к чертовой матери. Как хорошо летать. Давай прыгнем с парашютом. Парашут – через «у» или через «ю». Надо проверить.

вот такое дурацкое получается письмо. Это при условии, что между сточками я успеваю подумать. Приезжай поскорей. Скучаю. Когда ты меня обнимаешь. Я чувствую себя мягкой игрушкой. И это здорово. Если б так всегда. Ну, пойду прилягу.

Пиши.

Целую. Оля.

Надеюсь, что хотя бы раза два ты улыбнулся.

Письмо три.

Ненаглядная моя, какое же счастье что ты у меня есть: слышать твой голос, видеть твои глаза, удары сердца движения души тела. Боже, какое великое счастье ты мне подарил.

Оторвался от друзей и, наконец, с тобой. О, как я жду вновь возвращения того времени когда мы не расставались ни на секунду. Как вместе творили, вместе решали все проблемы, как вместе огорчались и радовались – все было вместе, и вновь жду это время когда это будет. Есть много прекрасных моментов в противоставлении и игре между мужчиной и женщиной, и то, что мы сейчас проживаем увлекательно и забавно, но огорчает, что иногда мы не приходим к результату этой игры и остаемся по разным позициям «баррикад», тогда это очень обретает форму уже не забавной игры а «серьезных отношений» а вот именно в это я больше всего не верю. Там где присутствует «серьез» всегда амбициозно и приближает к человеческой гордыни. Если б нам каждую игру завершать шуткой, то мы бы могли каждый раз прикасаться к божеству, а прикосновение к нему снимает всю усталость от нашей абсурдной жизни и чувство смертности. Мы это можем, я знаю, ты это можешь – я именно у тебя этому научился, этому восхитился и, поверь мне, тянусь к этому всей душой.

Ты пишешь очень хорошо – как говоришь, а это большой дар в литературе. Ты очень живая, что скоро такая же ты будешь и внешне. Хотя я могу ошибаться, предлагая тебе такую форму существования, вполне может оказаться, что тебе это как раз и не нужно. Ведь если Пушкин писал о тайной свободе, то видимо он имел основания хранить ее в тайне. Может быть, как раз моя внешняя свобода трагична, и дар свободы не стоит открывать публично. Но я уже выбрал этот путь, и он меня ведет и не сойти с него. Как бы это не обернулось.

5

Малыш, надо обрести цель, надо найти смысл жизни, тогда жизнь не станет проживанием и смерть освобождением, она станет жизнью дарованной нам свыше как единственный дар, который нельзя просто прожить как ужасное мгновение в вечности.

Прошло много событий, последнее я вновь один по собственному желанию «за столиком своих исканий». Неожиданно делаю покупку в магазине вдруг понял причину твоих привязанностей и привычек – тебе нужна опора, чтоб привязать свой воздушный шарик, то есть себя к чему ни будь иначе унесет высоко в небо, где будет одиноко и ветер будет бросать тебя из стороны в сторону. Может это и правильно, чтоб быть человеком надо быть на земле, но вот бояться отрываться и, подружившись с ветров кружиться играючись – это восхитительно, стоит попробовать. Надо только найти пространство, где твой полет будет всем интересен (ведь в жизни это обременительно для окружающих) Попробуй, и чувство смертности уйдет вместе с гравитацией. Дерзай, я помогу.

Шаг 2

Четвертое присутствие

Роман с Тенью

(театроведческое рассуждение)

Он появился перед ней и знал уже все ее желание и проецировал ее мысли как свои. В каждом слове он удивлял ее сходством и вскоре она отдалась полностью), он мечтает найти родственную душу и доверить ей самое сокровенное).

Здесь даже не надо было доверять. Они были подобием, он ловко вальсировал своей интуицией улавливая все ее движения души, она любовалась собой и кажущееся слияние (ее называют еще гармония) было на лицо.

Господи, как это на каждом шагу! Мы ищем друзей и находим их только в собственных тенях. Сколько восхищения и умиления от подобных союзов, сколько удивительной горькой правды в своем собственном неисчерпаемом эгоизме самолюбия. Пишу я вовсе не для того чтоб уличить в этом человечество (на этом месте каждый оказывается периодически, и я в том числе – О, как я в этом числе!) а, сколько показать, что всякое приземление связанно с подобной встречей. И всякая связь есть всего лишь встреча с собственной Тенью, и что любим мы лишь, когда расстаемся, когда снова обретаем полет. И любим лишь на расстоянии. Это произведение одно из поисков духовной любви, и пусть каждый, кто прочтет – на секунду прозреет, что только в свободе есть подлинное, а все остальное приспособление, то мы так легко называем гармонией. Я знаю меня осудят как противника браков и все что строит человеческое общество. Я никогда не был сторонником подобное, и часто знал Любовь, в высшем смысле того слова. И если мне кто-то кинет – почему я одинок? Я не смогу ответить, но… разве вы в своей придуманной гармонии еще не страшнее и злее от – того, что это так. Что как не скрывать, а это есть. И бросать в меня камень только потому, что открываю подобную тайну. Но ведь эта опустошает вас и так далеко уводит от настоящего! Пусть те сердца что откликнуться – не бояться, вы сделали шаг, и значит страх уже позади, и смерть отступила и вы бессмертны. Да воссияют души, освобожденные ото лжи!

Порой мы освобождаемся еще для того чтоб слиться с высшим началом.

Человек дождя.

Она

называла меня так. Как славно подниматься по струйкам воды в небо, и так же спускаться вниз.

ИЗ ТЕМНОТЫ

Маленькое предисловие.

Все что здесь написано, не имеет жанра, но уж простите – как есть!

как есть моя жизнь – т е н ь.

Его мучила вновь охватившая тоска по свободе. Уезжал даже не попрощавшись. Ноги были схвачены милым домашним уютом. Трепетные чувства оставленной возлюбленной резали совесть. Но встречный ветер в лицо освежал мысли, выгоняя из них тлетворный ил. «Главное не дать себе вспомнить» – билось в сердце. Дорога, одна, вторая. Освободившись, он уже мечтал о нескованных обязательствами жизни, где не надо вставать рано и провожать ее на работу, ведь не хочется, хоть и нежна и заботлива была вчера вечером и ночью, и каждый – без тени упрека.. Вот только вчера, когда заключительный куплет был на пороге и мотив на гитаре звучал столь здорово – как Она стала бродить по комнате, доставать сигареты, чиркать зажигалкой, наливать вино, прижиматься щекой к его спине, отчего приходилось наклоняться к инструменту, и тот начинал фальшивить. «Нет только не вспоминать». Но потом Она

даже улеглась рядом, шепнув через плечо – ну, как скоро. Строчки прыгали у него перед глазами. Несколько уже было зачеркнуто, что никогда не было. Салфетка потеряла свежесть, четверостишие получилось выспоренное и неуклюжее. Он отложил все, она удивленно открыла глаза

Вот ведь.

он писал свой трактат воодушевленною, забыв и отодвинув все что мучило, и трепало его душу. Она,

воодушевившая его, сказала, что будет оппонентом и внимательно слушала его чтиво. Сказала, что представляла в другом виде и ушла. Он остался один с вопросом от нее, что хотел сказать, и невероятная злость вскипала в душе. Блаженство покинуло, надежда обрела захватнический характер – теперь предстояло бороться в одиночку. Опять. Кто-то его понял. Он чуть успокоился, но мучило, почему Она так поступает – ведь всегда понимала каждый шаг, сама толкнула и теперь сторониться. Через несколько месяцев Она

кинула вскользь – если б я осталось в этом пространстве я не была бы такой как сейчас. Он остался пригвожденным к месту, откуда услышал это.

Прошло прослушивание. Не все гладко, но напряженно и внимательно. Говорили об изобретенном велосипеде и что туда соваться не стоит, и что я не один такого создавал, она сказала несколько слов и ушла не взглянув, наблюдая лишь за реакцией других мэтров. Мне показалось что она

когда – то, не сделав подобного шага, теперь жадно впитывала – а что могло быть с ней.

Писал я много. Желая быть ей принятым. Не получал ответа. Третий роман не отослал. Исписал за год все что волновало. Я не был услышанным ей, а значит и никем. Этим я поставил точку и стал клоуном.

С некоторых пор я перестал любить, но позволял любить себя. Я знал, что такое не взаимность и всячески пытался скрыть свои подлинные чувства. Я произносил слова о любви с одним желанием не сделать человека несчастным. Здесь ложь была спасением от одиночества и бед. В этой видимой картине благополучия душа горела одним лишь желанием чтоб когда – ни будь это стала реальностью. Вытесненное чувство боли и обид на непонятные случаи отвержения слонялись в пространстве бессознательного докучая звонками быть принятыми, но автоответчик просил оставить сообщения. Когда память переполнилась, и красная лампочка мигала не переставая, они стали являться в жизни, не зная точного адреса, попадались на улицах, создавая ситуации охватывающие меня и привнося в реальность непонятность, пока я не мог в них разобраться. Иногда ума не хватало – тогда я уходил, они догоняли и вновь овладевали. Лишь чувство пол-ноты, от всего этого, мирило с подобными проявлениями. Когда я понимал – возвышался и парил над землей, когда не понимал, был подавлен их высшим тайным предназначением и падал пока не появлялся кто-то, кто давал этому вразумительную оценку.