Студент 2

– Ну вот, знакомство начинается…

Гавканье приглушилось. Похоже, Макса загнали в какую-то из комнат и дверь закрыли. Я ступил в прихожую.

Меня встречал, покровительственно ухмыляясь, представительный коренастый мужчина средних лет, чья темная шевелюра была как бы припорошена артистически-благородной сединой, а миниатюрная бородка-эспаньолка, тщательно, с любовью ухоженная, была совершенно седая.

Вот почему художники все поголовно бородатые? Кисточки, что ли, халявные делают из своей волосни?..

– Здравствуйте, здравствуйте, – с барскими модуляциями заважничал живописец, – милости просим… С кем, с позволения сказать, имею честь?

– Василий, – я протянул руку, и он охотно ответил крепким пожатием.

– Василий! Превосходно. Прекрасное имя. Многие, с позволения сказать, наши мастера кисти… Верещагин, Суриков…

Не договорив, он вдруг обернулся и рявкнул:

– Нина Григорьевна! – так, что Макс за дверью, наверное, усрался от бешеного лая.

Из-за дальнего угла прихожей высунулась очень миловидная, но какая-то навсегда испуганная невысокая женщина.

– Да? – пролепетала она.

– Что у нас со столом?

– Все готово, Константин Валентинович… Здравствуйте!

Это она сказала мне, робко улыбаясь.

Во, блин! Какие высокие отношения процветают в этом богемном царстве.

– Прошу! – Константин Валентинович роскошно повел рукой в глубь квартиры, откуда не менее роскошно тянуло запахами пряностей и чего-то не то жареного, не то запеченного.

Про «глубь» квартиры – не метафора. Сталинская жилплощадь оказалась причудливо запутанной: извилистый длинный коридор, и двери, двери, двери… По мере продвижения аппетитные запахи усиливались, и вот, наконец, мы вступили в зал с великолепно сервированным круглым столом в центре.

Водка в хрустальном графине, молдавский коньяк «Дивин» в высокой изящной бутылке, красное «Саперави» с вишневой этикеткой. Холодные закуски: соления, салаты, фрукты, мясные и рыбные нарезки. А посреди стола на овальном блюде – запеченный до бронзовой корочки гусь. Похоже, с яблоками и черносливом. Ну, точнее вскрытие покажет.

Мой цепкий глаз мгновенно ухватил, что стол накрыт на пять кувертов. Несложный подсчет – присутствуют четверо. Макса выводим за скобки. Кого я еще тут не видел?..

Точно в ответ на мой вопрос вдалеке затрещал дверной звонок.

– Нина Григорьевна! – гаркнул хозяин. – Открой.

И загадочно ухмыльнулся.

Так – отметил я про себя. Продолжение обещает быть интересным…

Глава 6

Запертый Макс ожесточенно лаял вдалеке, но я и сквозь его брехню уловил неразборчивые звуки голосов: торопливо-приветливый – Нины Григорьевны; и незнакомый мужской, звучавший уверенно, вальяжно. Обычно такие голоса характерны для крупных, осанистых, солидных мужчин. Да вот хотя бы вроде хозяина этого дома.

Он вдруг не то чтобы засуетился, а энергично заруководил:

– Так! Давайте-ка рассаживаться. Дочь, вот твой прибор. А вас, Василий, прошу вот сюда.

Рассадка прошла таким образом, что Алиса оказалась между мной и отцом, сразу же приступившим к раскупорке «Дивина».

– Превосходная вещь! – объявил он. – Пусть дамы употребляют полусладкое, а мы с тобой… позволишь мне называть тебя на «ты»?

– Не возражаю.

– А мы с тобой вот этот мужской напиток. Кстати! «Ты» действует в обе стороны. Можешь даже звать меня по инициалам: КВ. Солидно звучит?

– Тяжелый танк?

– Точно! Ты знаешь, мне ведь и баталистом, с позволения сказать, приходилось быть… Ну ладно, об этом позже. А теперь – внимание!

И он вновь ухмыльнулся непонятно для меня.

Голоса и шаги из километрового коридора приближались.

– …я, Нина Григорьевна, давно впечатлен вашими кулинарными талантами… – прозвучало уже совсем близко.

Константин Валентинович заметно ускорился, поспешив наполнить наши две рюмки. И только он это сделал, как в комнату с тревожной улыбкой впорхнула хозяйка, а за нею, тоже улыбаясь, только совсем иначе – самодовольно и даже спесиво – вошел мужчина лет тридцати с пышным букетом розовых георгинов.

Правда, улыбка его тут же увяла, когда он увидел нас с Алисой, сидящих бок о бок. И даже георгины словно бы малость поникли – что, впрочем, чисто психологический эффект.

– А, Петр Геннадьевич! – с излишне показным радушием распахнулся папаша. – Проходите, присаживайтесь… А цветы давайте вот сюда, в вазу.

Он вскочил и чуть не насильно выхватил букет из рук пришельца, продолжая говорить:

– А у нас вот еще приятный сюрприз. Знакомьтесь! К Алисе тоже гость пришел, ее, с позволения сказать, друг. Но мы, конечно, рады! Это Василий, прошу любить и жаловать. Давайте-ка дружной компанией… э-э, в воскресный день… Василий, это мой коллега! Петр Геннадьевич. Портретист. Так сказать, виртуоз кисти и холста!

– Очень приятно! – щедро сказал я, на что насупленный виртуоз боднул воздух неясным словом.

Расклад мне стал совершенно ясен. Данный плюгавый коллега, видать, не вчера закружил похотливый хоровод вокруг Алисы, что по каким-то причинам очень и очень не нравилось и ей самой, и главе семейства. Который по другим сложным причинам не мог просто взять и послать вздорного ухажера поглубже. Отчего решил затеять комбинацию, в которую хитроумно вовлек меня… Ну ладно! Оценил. И готов сыграть.

Я так легко согласился на эту пьесу, потому что незадачливый кавалер у меня тоже вызвал резкое отторжение. Не знаю, в каком именно месте наши антипатии с КВ совпали, но совпали. Уж больно наглым вельможей ввалился сюда живописец. Уверенным, что все тут перед ним должны враз выстелиться ковровыми дорожками. А тут – на тебе! Обломись.

При этом фактура портретиста до крайности не соответствовала апломбу. «Я человек низенький и истощенный…» – слезливо говорил один из персонажей Федора Михайловича. Вот то же самое мог слово в слово повторить Петр Геннадьевич. Но мало этого: на хилом тельце нелепым шишом торчала несоразмерно большая лысоватая голова, разумеется, украшенная бородой.

И это была не какая-то заурядная бороденка, а замысловатое сооружение «под Франца-Иосифа»: усы, бакенбарды и защечная растительность при выбритом наголо подбородке. Зачем потребовался столь сложный выверт темы в сторону императора Австро-Венгрии, многократно осмеянного Ярославом Гашеком?.. Ну, он художник, он так видит – вот это, наверное, только и можно сказать. Надо однако заметить, что одет он был роскошно и щеголевато, «как денди лондонский», чего не отнять, того не отнять. Идеально отутюженные черные брюки, тонкий замшевый пиджак темно-горчичного цвета, белоснежная сорочка. И в ее расстегнутом вороте – вместо галстука шелковый шейный платок, подобранный в тон. С серо-бежево-белыми узорами. С точки зрения художественного вкуса все безупречно.

– Присаживайтесь! – Константин Валентинович указал рукой, и гость-неудачник вынужден был присесть вдали от Алисы. Рядом с ним робко примостилась Нина Григорьевна.

Опытный художник знал толк в утонченных дипломатических оскорблениях. И продолжил их.

– Ну-с, приступим, – с плотоядной усмешкой провозгласил он. – Спиртное наливайте по вкусу, без церемоний. Поднимем бокалы и отведаем. Нина Григорьевна у нас кулинар, с позволения сказать, экстра-класса!

Все это он произносил, поставив «Дивин» рядом с левой рукой – естественно, портретист не мог дотянуться сюда. И очутился перед выбором: то ли клянчить коньяк у хозяина, то ли гордо сделать вид, что ничего не происходит… Выбрал второе. Бросил обидчиво-негодующий взгляд на бутылку, помедлив, взялся за графин.