Такси для Одиссея

– Что?

– Портрет посвященного высокого градуса.

– Не знаю, – сказал директор. – Я в этом плохо разбираюсь. Опыта маловато. Знаю, что он профессионал. И это меня устраивало, – директор взглянул на Эдуарда. – Зачем же вы от него оказались?

– Да в сердцах брякнул, не подумав. Целый день крутишься. Встречаешься со всякими… К вам это, конечно, не относится. Жизнь ведь такая штука! Есть способ никогда не ошибаться: это – рассчитывать на человеческое свинство! Мысль потом пришла. Я подумал: стоп, кажется, здесь другой случай. Пораскинул мозгами, что если не все так просто? Как он вообще-то? Не обиделся?

– На этот счет можете не беспокоиться. Короче, с сегодняшнего дня он просто военный пенсионер, и рад-радешенек, что уволился, потому, что давно хочет поехать к сыну: он ведь у него за границей живет, где-то на озере Эри.

– М-м-м. Шотландский обряд, значит?

– Эдуард Александрович, забудьте. Что вы, в самом деле? Прям идефикс какая-то! Я вам лучше предложу шотландского виски. Хотите? – директор подошел к столу и нажал кнопку. – Ирочка, принеси нам скотч и льда побольше.

Тем временем Максим, с легкой руки Эдуарда невольно ставший вольным каменщиком, полной грудью вдыхал сырой воздух. В воздухе висела водяная пыль, под ногами чернела вода, а наверху летели обрывки туч.

А Кофейников подходил к подъезду, где жила Кира, и недоумевал, почему по небу несутся тучи, а внизу нет ветра (он думал, что ветер поднимают летящие облака).

– Сы-ы-ы-р, – сказал он телекамере и достал бумажку.

У квартиры он еще раз повторил волшебное слово.

– Кто там? – спросили из-за двери.

Кофейников заглянул в бумажку.

– Это я, Кофейников. Я прибыл на смену Максиму Максимовичу, который получил расчет. Твое дело лишь с честью выполнить полученный приказ. Чи-и-и-з! В смысле сы-ы-ы-р.

Кира открыла дверь. Перед ней стоял Кофейников, демонстрируя, если не все тридцать два, то, по крайней мере, двадцать четыре крепких зуба.

– Мне послышалось, что вы сказали «сыр»? – с вопросительной интонацией приветствовала его Кира.

Кофейников выпятил грудь и подал вперед плечи, сделавшись шире самого себя. На его лице заиграла улыбка, достойная кисти Леонардо. Он сглотнул слюну.

– Выполнить полученный приказ, – повторил он. – С-с…

Кира посмотрела на него, и он запнулся.

– Давай, заходи, – сказала она. – А где Максим?

Кофейников украдкой заглянул в бумажку.

– Получил расчет…

– Получил расчет, получил расчет, – напевал про себя Максим, видя, как проясняется небо и в лужах отражается синева.

Внезапно вышло солнце и затопило улицу теплом и светом. Фу-у-у! Но солнце, играя, заскочило за облако, и вновь подул холодный ветер. Деловая Москва не замечала маневров солнца, и оно, обидевшись, вышло из игры, скрывшись окончательно за занавеской сплошной облачности. И не угадаешь, где его теперь искать.

Максиму вспомнилось, как однажды они вышли в море на опытовом судне испытывать новый чувствительный прибор для поиска подводных лодок. Сначала их сопровождала наша подлодка, положение которой они наблюдали по плавающему на поверхности шару, принай-тованному к корпусу лодки. Потом шар исчез из виду, лодка ушла. По радио сообщили, что больше в районе ни надводных, ни подводных судов нет. Можно возвращаться. И только им это сообщили, прибор поймал гидроакустический сигнал неизвестной подлодки. Это был очень слабый сигнал малошумной американской субмарины типа «Огайо». Видимо, лодка была достаточно близко. Вот всплывет эта «Огайо», высотой с пятиэтажный дом, длинная, как автобусная остановка, да заденет невзначай их корыто, и поминай, как звали! И тут, как назло, вышел из строя электрогенератор и вырубились все приборы, и радиосвязь, и навигация, и гидроакустика – все. Жутковато стало. Надо возвращаться, командовать полный вперед, а куда? Техника ослепла. Магнитный компас здесь бесполезен. Где берег, вообще неизвестно. Облачность, солнца не видно, куда править-то? Горючего – в обрез. Три направления из четырех ведут к точке невозврата. Старлей, штурман вышел на ют – сплошные облака. Наука тоже на палубу высыпала – ребята из «Морфизприбора»: все равно делать нечего без электричества в розетке. Надо бы спасжилеты надевать, да их всего три штуки, трофейные, времен войны. И что толку: вода ледяная.

Максим тогда имел задание экспериментально проверить, можно ли с моря определить тепловой след подводной лодки. И был у него в наличии шведский тепловизор, которым он пытался оценить температуру морской поверхности. Предусмотрительные шведы снабдили тепловизор аккумуляторами, так что он мог работать автономно. И направил тогда Максим его око не на море, а на облака. И тепловизор точно угадал, где находится солнце, пронзив взором густые тучи. Опытовое судно взяло курс на юг, зная, что рано или поздно капитан упрется биноклем в берег, а там можно будет по старинке сориентироваться визуально.

Двигатель тарахтел исправно, судно, окрашенное в серую краску, как боевой корабль, с номером на борту, поспешило убраться из опасного района, где на глубине притаилось чужое чудовище. Максим водил тепловизором по студеному морю, и мнилось ему, будто почти неразличимые изменения температуры фиксируют галсы невидимой многоцелевой атомной машины, которая уверенно двигается в холодной мгле, акустически зацепившись за их тарахтелку. Максим понимал, конечно, что шестое чувство к делу не подошьешь, что нужны количественные характеристики для констатации факта обнаружения цели, и потому никому ничего не говорил.

Прошло немало времени, прежде чем нашли на борту полудохлый аккумулятор, к которому наука подключила свой экспериментальный прибор и опять запеленговала не отстающую «Огайо». Штатная аппаратура малошумную лодку не зафиксировала, поэтому обнаружение официально не подтверждалось: мало ли какие «глюки» могут возникнуть в ходе экспериментальных исследований. Прибор тоже постоянно терял акустический контакт с лодкой, однако алгоритм выделения сверхнизких частот указывал на присутствие огромной крадущейся за ними массы.

Наука, потная от гордости и страха, обсуждала возможности своего прибора обнаружить новейшую американскую субмарину «Морской волк». Все сходились на том, что «раз плюнуть», только немного доработать, но практически с «Морским волком» никто не сталкивался, и под него разрабатывался специальный комплекс обнаружения, на иных принципах, который носил название «Посейдон».

Наконец аккумулятор благополучно сдох, что породило чувство тревоги даже у тех, кто не верил науке. К счастью, до темноты успели восстановить подшипник генератора, и судно получило электричество. «Огайо» больше не появлялась: видно пошла своим курсом.

Когда стемнело, облака поредели, и на небе показалась луна. Она тускло светила сквозь дымку облаков, странным театральным фонарем вписываясь в морской пейзаж.

Лунная ночь на море у тех, кто привык к суше, вызывает странное ощущение. Будто зависаешь в безграничном пространстве. Границы неба и воды стерты. Кажется, что находишься в центре подсвеченной изнутри черной дыры. Днем ты видишь и радуешься морскому простору. Наличие далекого горизонта вдохновляет. Душа наполняется энергией пространства. Замкнутое пространство угнетает человека, давит на психику, клаустрофобия, как ржавчина, разъедает сознание. Море, как песня, дает силы, как наркотик, зовет вновь и вновь испытать чувство окрыленное™. Люди, испытывающие привязанность к морю, зовутся моряками…

Когда показались огни на берегу, окружающий пейзаж вернулся к привычной норме. Огни мирно, по-домашнему мерцали на взгорках. Суша – это проза. Море – поэзия…

Солнце все еще дулось на людей, и Максим спустился в подземный переход.

Утром следующего дня его физзарядку прервал телефонный звонок. Звонил директор охранного агентства.

– Слышь, Максим, ты как? Хорошо? Молодец! Знаешь, я вот тут мучаюсь вопросом, а не поспешили мы с тобой? С увольнением. Чего ты, в самом деле? Молодой мужик. Чего тебе увольняться? Может, вернешься? А, Макс? Хоть на месяц.

Максим молчал.

– Э, Макс, ты где?

– Что-нибудь случилось? – после паузы спросил Максим.

– Нет, типун тебе на язык. Ничего не случилось.

– Тогда будем действовать согласно прежним договоренностям. Не вижу причины менять решение.

– Ты что, обиделся?

– Отнюдь… Я так понимаю, что ты делаешь мне новое предложение, так?

– Так, – сказал директор, чувствуя ловушку.

– А я отказываюсь. Это ведь не то предложение, от которого нельзя отказаться?

– Погоди, я не пойму. Все будет, как раньше. Что изменилось? А, Макс?

– Как раньше не будет. И вообще, я готовлюсь к отъезду. Я уже сыну сказал.

– Повремени, Макс. Что тебе, деньги не нужны?

– Деньги нужны. Но, как сказал Гамлет, замыслы погибают от долгих отлагательств.

– Ну, извини… Раз Гамлет сказал! Куда уж нам с ним тягаться? Значит, не согласен?