Дорога к цели «А»

– Что-о, напужался? – ехидно пропел старик. – А я ить сказывал – не ходи в лес на ночь глядючи. Ну что ж с тобой делать? Коль пришел – пожалуй в избу.

Он широко распахнул дверь, отпихнул ногой собаку и пропустил меня в сени, где пахло рыбой и сушеными травами. При свете свечи я заметил сваленную в углу сеть, бочку с водой, два деревянных ведерка, коромысло и деревянное же корыто. Старик открыл дверь в комнату, и я переступил через порог.

Небольшое помещение с низким закопченным потолком и бревенчатыми стенами освещалось коптилкой, стоявшей на столе. Слева помещалась печь, с которой с любопытством смотрело заспанное детское личико. Оттуда же свешивалась наглая кошачья физиономия. За печью тянулась широкая лавка, на которой сидела маленькая сухонькая старушка, держа на коленях огромную медвежью лапу с черными загнутыми когтями. Длиннозубым гребнем она старательно вычесывала шерсть, пучки которой складывала в берестяной короб. Я поздоровался – старушка приветливо кивнула головой. Дед взял у меня рюкзак, помог стянуть плащ и усадил за стол.

– Вы меня, пожалуйста, извините за вторжение, но я никак не предполагал, что здесь действительно водятся волки. Мне казалось, что их всех давно перебили, – проговорил я.

– Что ты, мил-человек, – ответил дед, – какой там перебили! Ходют и ходют, родимые, аж к самой избе подступают. Спасу от них нету. Прошлым летом у бабки козла задрали. Чуток отошел от огорода – козел-то – они на него и налетели. Одни рожки да ножки осталися.

– А какой козел-то был замечательный. Золото – а не козел, – подала голос старушка. – Уж как я его любила, как ублажала, болезного…

– Ладно по скотине-то убиваться, – прервал бабкины причитания старик. – Тут человек, небось, голодом мучится, а ты его прошлогодним козлом потчуешь. Мечи, давай, на стол!

– Да что метать-то? – всплеснула руками старуха. – Аль запамятовал, что ужина у нас нынче нету?

– И вправду, ужин у нас того… Поставили на окно студиться, да, видать, кто-то упер.

– Не беспокойтесь, ради бога, – поспешил я вмешаться. – У меня кое-что есть, вполне хватит.

– Ну, нет, – запротестовал дед. – Ты, мил-человек, гость, а гостей следует потчевать. А свои харчи оставь при себе. Может, они тебе еще и сгодятся. Бабка! Давай, что бог послал!

Старуха отложила медвежью лапу, стряхнула с подола шерсть и вышла в сени.

– У вас тут что – заповедник? – поинтересовался я, поглядывая на звериные когти.

– Ась? – не понял старик.

– Я говорю, зверей у вас тут много…

– Да-а, зверья и всякой нечисти пропасть сколько, – ответил дед, присев к столу и огладив бороду.

– Что – и медведи тоже есть?

– А как же! Вона моя добыча, – он кивнул в сторону лапы и горделиво приосанился. – Теперича отпрыгался, ясный сокол. Будет наперед знать, как за моими курями шастать.

«На какой это „перед“? – подумал я. – И что это за глушь такая в ста километрах от города, о которой я никогда ничего не слыхал?». Я было хотел расспросить об этом старика, но вошла бабка с глиняной крынкой и низкой вяленой рыбы.

– На, батюшка, выпей кваску с дороги, – поклонилась она с порога. – А ты, старый, ступай-ка на огород да в амбар загляни – авось, чем и разживешься.

Я с благодарностью приложился к крынке и осушил ее залпом. Кислый острый напиток окончательно привел меня в чувства и пробудил зверский голод. Вскоре на столе рядом с рыбой появились нарезанная кусками сырая репа, миска с холодной кашей и блюдце с солеными грибами. Я с тоской подумал о колбасе, лежавшей в моем рюкзаке, но предложить не решился, боясь обидеть хозяев.

Старуха, кончив накрывать на стол, снова отвесила поклон и со словами: «Не серчай, батюшка, что нечем больше угостить», – вернулась на лавку вычесывать шерсть. Дед занял свое место, окинул взглядом нехитрую снедь, вздохнул… Наступило неловкое молчание. Было слышно, как в углу скребется мышь.

– Отведай вот, мил-человек, наших грибочков, – спохватился старик. – Внучка собирала.

– Спасибо, дедушка, все очень вкусно, – заранее заверил я его и подцепил деревянной ложкой скользкую шляпку гриба. Тут светлая мысль пришла мне в голову. Извинившись, я встал из-за стола, подошел к рюкзаку и достал четвертинку водки, купленную накануне на всякий случай.

– Мне нечем вас отблагодарить за хлеб-соль, – обратился я к деду, – так, может, вы не откажетесь со мной немножко выпить?

Лицо старика оживилось.

– Отчего же не выпить с добрым человеком? Это мы завсегда, с превеликим удовольствием, – ответил он, потирая руки и поглядывая через плечо на старуху. Та укоризненно покачала головой, но промолчала. Дед принес две стопки, мы выпили за наше здоровье, и я с легкой душой навалился на кашу.

Когда мы выпили по второй, старик крякнул, закусил репой и, утерев ладонью рот, задал вопрос, которого я давно ждал:

– А ты, мил-человек, кем будешь?

– Да я… как вам сказать? Ну… в общем, по бумажной части.

– Писарь, что ли?

– Да, что-то вроде писаря. Приносят мне всякие бумажки, а я их переписываю.

– Ну, что ж, – заключил он, – это дело хорошее. И людям польза, и себе.

Я посмотрел на деда. Глаза его блестели от выпитой водки, но были умными и добрыми.

– Это какая же польза себе?

– Так ить от людей мудрости набираться – вот тебе и польза.

– Это верно, конечно, – проговорил я, – только мудрости у меня что-то не прибавляется.

– Какую ж мудрость ты ищешь, мил-человек? – поинтересовался старик.

– Какую все… Ну, в общем, как жить… чтобы не было мучительно больно… за бесцельно прожитые годы.

– Так ить у каждого мудрость-то своя. Один живет силою, другой – богатством, третий – смекалкой, а иной человек через дурость свою счастье наживает.

– Это как же так? Ах, ну да! – догадался я. – Вы имеете в виду, что у дураков и счастье дурацкое?

– Ясное дело – дурацкое, – хитро улыбнулся дед, – потому как к дураку пристегнуто. Вот послушай, мил-человек, какую я тебе сказочку-то расскажу.

– Ну, понесло старого, – донеслось с лавки. – Он, батюшка, как чуток хлебнет, так завсегда бог весть что молоть начинает. До смерти может заморить своими байками.

– Нет-нет, что вы, – уверил я старуху, – мне очень интересно.

– А коли интересно, так слушай. А ты, бабка, не встревай, раз промеж мужиков разговор пошел, – отрезал старик.

Он помолчал, положил руки на стол, и мерцающий огонек коптилки слегка качнулся от знакомых с детства слов:

– В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, и было у него три сына. Двое умных, а третий – дурак. Старший сын к ратному делу прилепился, средний в грамоте толк разумел, и были они отцу опорой и первыми помощниками. А дурак все дни на печи валялся да клопов давил. И передавил он этих клопов видимо-невидимо, аж палец у него опух. И вот однажды лежит он на печи и ждет, когда какой клоп приползет, чтобы расправу над ним учинить. Только вдруг слышит – будто колокольца зазвенели. Завертел дурак головой, а откуда звон – в толк не возьмет. Так бы себе шею и своротил, кабы не окликнул его грозный голос: «Ты почто, дурак, моих людишек жизни лишаешь да по стенке размазываешь?!». Пригляделся дурак – видит: стоит у его головы карета, запряжена тараканом и двумя блохами, а в той карете – клоп. Ростом с вершок, брюшко в яхонтах, а на голове – корона царская.

Другой бы напужался, а дурак возьми да брякни: «А по то я твоих людишек изводил и изводить буду, что окромя этого дела другому не обучен, а обучаться да мозгу свою набекрень кособочить не желаю!»

Как услыхал клоп эти слова, так враз и уразумел, что наскоком да окриком дурака не возьмешь. И порешил он тогда с дураком уговор учинить. «Давай, – сказывает, – уговоримся: ты моих людишек не забижай, а я за то любые три твоих желания исполню». Поскреб дурак темя, призадумался – как бы не продешевить, да и согласился, только желания свои на потом приберег. Поведал клоп дураку слова волшебные, а напоследок сказал: «Только смотри, дурак, – ежели ты своего слова не сдержишь да хоть одного клопа изведешь – худо тебе будет. Постигнет тебя кара страшная, неминучая». С тем и исчез, и более его дурак и не видел.

На ту пору захворал царь-батюшка. Собрал он своих сыновей и говорит: «Сыновья мои любезные! Смерть стоит на пороге, зовет в дорогу дальнюю. Пришел черед передать мне царствие свое в руки крепкие, надежные. Все вы мне любы-дороги, да земля наша дороже. Посему порешил я избрать наследника не по праву первородному, а по справедливости. Кто из вас самый сильный, смелый и смекалистый – тому и трон, и держава достанется».