В двух шагах от горизонта

Мы с ней слишком разные.

Думаю, да. Хотя я не все знаю.

И зачем ты так о ней? В чем она виновата?

Она лишь как антипод – чувственная и счастливая.

Ты заметил?

Конечно. Несмотря на слезоточивые потоки.

Это плохо?

Это хорошо. Особенно для женщины.

Почему так?

Потому что у мужчины другое счастье, или почти не бывает никогда. У него всё через мясорубку, через битву, иногда смерть. А женщина рисует свое счастье в облаках и ждет его на земле.

Но иногда и находит его.

Иногда. Даже чаще, чем иногда. Потому что у вас оно слишком практичное, хотя и романтическое.

Но ты уж слишком. Потому что сам никогда не любил.

Вот и сказала. Он с любопытством заглянул ей в глаза. Но свет уткнулся через окно в ее затылок, когда она повернулась, и тень вуалью опустилась на ее глаза. Крашеные волосы, а были черные в школе, когда еще не могла краситься. Откуда тебе знать? Впрочем, она права, скорее всего.

Скажи мне, что это такое, и я отвечу. Да что там – отвечу сразу: зачем любить, если все равно кто-то останется страдать.

Это всё-таки был наш одноклассник. Может, давай тогда ещё станцуем?

И она еще хочет сказать, что не с разными знаками отталкиваются? Как бы не так! У тебя такой же, только женский, только без ненависти, потому что и сама не любила никогда, наверное.

Только не это, танцы не мой конек, могу наступить и оттоптать.

Тебе бы всё только топтать, – сказал Саша и хмыкнул.

Ну, тогда поплачь о нем, как о себе, – продолжил.

Что ты сказал?

А то, что плача об умерших, мы плачем о себе, – сказал он сухо. Возможно, так было нужно, и он хотя бы не узнает, что будет со всеми нами и его детьми в том числе вскорости. Как и мы не знаем, что будет со всеми нами. И тогда будем дивиться своей непосредственности и жалеть о многом не сделанном.

А ты фаталист, – задумчиво произнесла она. Нотка жалости потянулась сопливо вслед за звуком. – Ты не любишь жизнь.

Что ж, мне остается только жалеть об этом.

Она откровенно промолчала.

Тут Николай чихнул и надул носом пузырь. Наташа подала ему салфетку.

Возникла пауза.

Возьми левой рукой.

Тот повернулся, отвлекаясь от процедуры. Но схватил левой и прикрылся в пол-лица.

А вы с ним дружили с детства, – добавил Саша.

Я помню, это правда, – поддержала она.

Па-да-ба табадабада, табадабада; па-да-ба табадабада, табадабада, па-да-ба-да-а-а.

Сначала дружили. И даже сидели за одной партой, пока не рассадили к девочкам для соблазна, и короткая юбка не стала обольстительней домашнего пирога со свежей малиной, а на контрольной не пришлось искать шпаргалку под полным, упругим бедром, когда она прошептала ему кокетливо и томно, улыбаясь своей находчивости возьми там ну там же где еще я могу спрятать, под короткой плиссированной юбкой, раскрывающейся подобно японскому вееру, а может, зонту, потому что вверх и всё открывая снизу. Потом она тоже пришла попрощаться и долго плакала у него на плече, но на кладбище не пошла, а он гладил и прижимал ее холодной ладонью, растолстевшую и подурневшую в то же время, но вернувшую своим присутствием к той контрольной, когда он осторожно полез под влажное бедро, чтобы достать, а она приподняла невзначай колено, открывая доступ, но вместо этого обнаружил, что там нет ничего, даже того, что должно было быть, и с ужасом представил, как она может наклониться, не рассчитав степени подъема платья, или резким движением всколыхнет волну, а то и воздушный порыв занырнет под плис, и готова ли она к такому повороту, продумывала его и что решила делать в ответ, как тут же испарина выступила у него на лбу и кровь запульсировала под висками, а она повернулась тогда к нему с легким наклоном головы, улыбаясь, но не насмешливо, и не желанно также, сверкающими глазами. А потом они гуляли после школы, не совсем понимая, что нужно говорить в таких ситуациях, иногда одновременно срываясь в поцелуй, иногда провоцируя один другого, отвечая взаимностью, прижимаясь телами к стене или забору, всё равно темно и никого нет вокруг, он инстинктивно лез рукой к тому месту, где искал щпаргалку и уже оттуда поднимался вверх, туда, где ничего нет, но она уже придумывала новую игру, и всё было на месте, оставалось лишь проникать под упругие шелка, но и этого было достаточно, и так длилось и после выпускного, и даже дольше, а как-то и Косинов узнал про Таню, с которой он ни разу не сидел, потому что был ниже ростом и сидел через одну парту впереди с кем-то еще из девчонок, даже с Наташкой, этой дюймовочкой. Их игра в любовь продолжалась, усиливаясь и приближаясь к заветному действу, но между свиданиями он готовился поступать – какое-то время их встречи потеряли регулярность, хотя и стали более страстными, – когда, наконец, все звезды выстроились, пасьянс сошелся, время и место совпали идеально. И тогда он узнал. Оставалось тешить себя, что он был все-таки первым. Но было ли это осознание утешением? Был ли тогда надрыв, – он уже не помнил.