Острова и капитаны: Наследники

После пятого урока Бутакова закричала про какое-то литературное собрание, но Егор махнул к раздевалке. Однако дверь ее оказалась на замке, и техничка тетя Шура заявила, что до конца шестого урока открывать не велено. Егор заорал, что одежда – его личная собственность и никто не имеет права прятать ее под замок. Подошла дежурная учительница.

– Ох, это опять Петров за права человека воюет…

– У нас пять уроков по расписанию! А всякие лекции – это не учебная программа, я там сидеть не обязан!

– А что ты возмущаешься? Это ваша Роза Анатольевна распорядилась, а не я. С ней и выясняй.

Егор завелся и ринулся в литературный кабинет, чтобы с порога нарушить чинность мероприятия. Пусть немедленно открывают раздевалку! То кричат о самоуправлении и добровольности, а то шмотки под замок…

Дверь в кабинет была распахнута. Егор увидел, что народу – битком: восьмой «А» и восьмой «Б» сели вместе. Сидели тихо, слушали внимательно. Егор сразу сориентировался: крик его сейчас не поддержат, сочувствия не будет. Он вошел, сердито дыша. Подвинул на скамье у крайнего стола грузного Артема Карасева.

Классная Роза вещала, стоя у стола:

– …для тех, кто не был на вчерашней встрече… Олег Валентинович пришел к писательской профессии не гладким путем. После окончания факультета журналистики он работал в разных газетах, жил на Севере, был геологом, рыбаком, строителем. Изъездил всю нашу страну, встречался со множеством интересных людей. Все это дало ему возможность создать книги, которые пользуются заслуженным успехом у читателей. В последнем номере журнала «Обь» вы можете прочитать его повесть о нелегкой работе сотрудников уголовного розыска. А в книжных магазинах недавно появилась книжка «Тайный звон металла». Это увлекательные очерки об истории Нижнеокского металлургического завода – старейшего предприятия нашего города. Кто еще не купил, советую поторопиться. Мы потом устроим обсуждение этой книги. Я думаю, всем нам интересна история нашего города, йи книга «Тайный звон металла»…

– «Тайны звонкого металла»… – с улыбкой сказал Олег Валентинович, стоявший рядом с Классной Розой.

– Ох, простите… Если я волнуюсь, то всегда…

– Ну что вы, что вы. Волноваться следует мне. Перед такой взыскательной аудиторией…

Впрочем, никакого волнения в нем не замечалось. Он поглядывал на сплюснутых за столами восьмиклассников с доброжелательной уверенностью. Сквозь большие модные очки. Это был рослый мужчина с пепельно-серой (может быть, седоватой) шевелюрой, с широкими плечами и выпуклым животиком под свитером домашней вязки. Его маленькая борода-лопатка торчала вперед с интеллигентной решительностью.

– Кто такой? – спросил Егор у сытно дышавшего Карасева.

– Писатель какой-то. Вчера еще выступал, да не кончил. Сегодня опять приперся.

– Какой писатель?

– А фиг его… Про Робинзона вчера рассказывал…

– Про какого Робинзона? Зачем?

– Ну, я-то чё?.. Про какого-то Робинзона Крузена…

Егор отвернулся. Карась был настолько туп, что не имело смысла его даже презирать.

Роза Анатольевна между тем еще раз выговорила «простите» – и с облегчением устремила взгляд в задние ряды:

– Чья там рука?.. Что тебе, Симакова?

Томная Симакова поднялась, качая запрещенными сережками:

– Олег Валентинович, вот вы сказали, что переехали в наш город… А я думала, что все писатели живут в Москве.

– Симакова… – на всякий случай осудила ее Классная Роза.

Олег Валентинович весело покивал:

– Да, это распространенное мнение. Но совершенно-совершенно несостоятельное. Я мог бы назвать много известных имен – тех литераторов, кто не стремится к столичному бытию и обитает в самых разных уголках страны… У меня все объясняется просто: я ведь родом из здешних мест, из Новотуринска, а к старости тянет обычно в родные края…

– Вам ли говорить о старости, – вставила Роза Анатольевна.

– Ну все-таки… Правда, в самом Новотуринске литератору трудно, небольшой городок, а здесь – все, что нужно: известное в России издательство, киностудия, журнал… А главное – темы, темы! Нижнеокский завод дал мне массу материала. Да и встретили меня там прекрасно. Создали, как говорится, все условия для творческой работы, дали прекрасную квартиру… Вы люди уже взрослые и понимаете, что писательское вдохновение весьма прочно переплетено с житейскими проблемами. Тем более, что для писателя квартира – это не только жилье, а прежде всего – рабочее место. Как цех для токаря или сталевара…

– А у вас большая семья? – пискнула с места похожая на пятиклассницу Любка Оршанская.

– Оршанская… Ох уж эти девочки. Их всегда волнуют подробности личной жизни знаменитостей.

– Да пожалуйста! Знаменитостью я себя не считаю, тайн из семейной жизни не делаю… Нас трое: жена – сотрудница научной библиотеки на Нижнеокском заводе и сын – ваш ровесник.

– Наверно, тоже будущий литератор? – Классная Роза выдавила любезно-доверительную улыбку. – Так сказать, наследник литературной славы…

– Н-не знаю, – помолчав, сказал Олег Валентинович. Серьезно так сказал. – Наследник, разумеется. Но славы или чего другого, трудно пока говорить… Существует мнение, что дети наследуют у отцов славу и подвиги. А ведь они все наследуют – ошибки и слабости тоже… Поэтому надо стараться жить так, чтобы ошибок было меньше. Хотя бы ради детей… Об этом, кстати, я пытался сказать и в повести «Паруса «Надежды». В той, о которой мы говорили вчера…

– Да-да! – обрадовалась Роза Анатольевна. – Вы обещали почитать отрывки. Мы поэтому и собрались в таком вот… обилии.

Егор вспомнил замок на раздевалке и готов был уже встать и разъяснить причины «обилия». Тем более, что самоуверенная бородка неизвестного литературного светила Егора весьма раздражала. Но оба класса заинтересованно притихли, и, пока Егор вычислял, стоит ли переть на скандал, момент оказался упущен. Олег Валентинович поднес к очкам большие листы:

– Я прочту вам начало. Буду очень благодарен, если вы потом нелицеприятно выскажете свое мнение. Уверяю вас, комплименты мне не нужны, нужна истина. Очень хочется знать, удались ли хоть в какой-то степени детали и дух той эпохи…

Возможно, Олегу Валентиновичу удались дух и детали эпохи. Но эпоха эта ни в малейшей степени Егора не интересовала. Не интересовали его и дела директора Морского кадетского корпуса, пожилого адмирала Крузенштерна («Робинзон Крузен»! О, Карась-рыба!). И пока этот адмирал неторопливо шествовал по коридору вверенного ему учебного заведения, Егор начал потихоньку размышлять о том, о сем. В частности, действительно ли Роза накапала директорше о вчерашнем деле с Редактором. Ничего, конечно, за это не будет, но сама возможность нудной беседы в директорском кабинете не радовала. Тем более, что все было напрасно: Редактор оказался прочнее, чем думалось.

Занятый раздраженно-кислыми мыслями, Егор встряхнулся, когда назвали его имя. Что такое?

Нет, не о нем это. Писатель читал о каком-то кадетике, которого тоже звали Егором… Не сумел другого имени отыскать для своего сопливого героя? Впрочем, наплевать… Но отвлечься Егор уже не мог. Фразы, произносимые выразительно и отчетливо, лезли в уши. И Егор уяснил, что его тезке, жившему в прошлом веке, грозила беда. Этому воспитаннику резервной роты за какую-то провинность велено было явиться в специальную комнату, где его ожидали розги. Ибо в те времена воспитательная работа не сводилась к разговорам в директорском кабинете.

Егор сидел неподвижно и равнодушно, однако в душе съежился. Не от жалости к чахлому кадетику, а от воспоминаний…

У кадета, кажется, все уладилось: адмирал пообещал заступничество. Но чувство беззащитности и ожидание чего-то скверного не оставило Егора. И он даже не удивился, когда в открытой двери показался Мстислав Георгиевич – Поп-физик – и злорадно сказал в пространство:

– Прошу прощения у собравшихся, но восьмиклассника Егора Петрова требуют к директору!

…Предчувствие не обмануло. В кабинете Клавдии Геннадьевны, сбоку от ее стола, сидел милиционер в погонах старшего сержанта. Худой, светлорусый, с темным, будто припорошенным коричневой пылью лицом, с резко-синими глазами.

Тот самый мент, вчерашний попутчик Редактора! Значит, не случайный попутчик-то… Влип, Кошачок.

А впрочем, что ему сделают? И пусть сперва докажут!..

Егор подобрался и равнодушно отвел взгляд. Улыбнулся.

– Здравствуйте, Клавдия Геннадьевна. Физик сказал, что вызывали…

С директором Клавдией Геннадьевной Михаил решил дело моментально. Она подписала акт, сказала, что Мартышонок сегодня пришел в школу вовремя и сейчас на продленке, посочувствовала Михаилу по поводу его «каторжной» работы и со вздохом высказалась в адрес завуча Тамары Павловны и других своих заместителей, которые боятся всего на свете: детей, лишних трудностей, а пуще всего – ответственности. А какой смысл бояться поставить подпись на бумаге, если все равно каждый день ходишь, как по краешку обрыва? Того и гляди, что-то случится – не сейчас, так через час. Своей доверительностью она давала понять: «Я вижу в вас коллегу и союзника».

Лицо у директрисы было пухловатое, с какими-то домашними морщинками, вздохи тоже не строгие, не кабинетные. Глаза, правда, с «беспокоинкой», но что поделаешь – должность такая. Михаил, который с утра готов был к тому, что ему вернут акт и скажут: «Подписывайте у матери», сейчас обмяк и слушал Клавдию Геннадьевну с удовольствием и даже сочувствием.

После короткого стука шагнул в кабинет высокий парень лет двадцати пяти – тонкий, с римским носом и негодованием в очах.