Поколение судьбы

и мало кто, кроме самой шлюхи,
знает, что она —
правда;
она открывает рот, когда ест,
и языки пламени,
отраженные от фарфоровых бликов ее пасти,
прыгают,
как через скакалку,
с которой тренируется кенгуру,
обучая детей почти невесомых,
как сгнившая листва;
а рядом,
где ночь пирует на покрывале плотном,
на веселом метровом слое мха —
там ложится во всю длину своей глубины корень сирени
с раскрытыми жабрами,
сквозь которые появляются лица под маской,
которая стоит, как постамент
на перроне в самом углу и ждёт носильщика,
который подойдет шагами лани
по линии гениальной прямой,
вырвет массу веса из поклона Земле,
и встанет толпа,
на коленях живущая,
и рванет солнце из ладоней потных после лопаты,
с лезвия которой еще не упали комья земли цвета подвала
и света в нем.
Если забыть обо всём
или уйти из дома на войну,
где первой жертвой был череп Солнца,
или, если прокрутить рапидом пленку,
когда пленки в кассете много,
как струй в дожде,
то у Луны,
сделав поперечный срез ее скорлупы,
обнаружим пять слоев и разум,
брошенный на произвол судьбы в купель
и проверяемый на выживаемость,
плывущей по поверхности дощечкой,
такой полосатой,
как у кабана шкура —
она вся в шрамах и ссадинах,
которые свидетельствуют об очередном успехе —
первенстве в самой большой стае чёрного леса,
который еще чернее ночью, чем днём.

2.
Растет птенец,
как ветер,
набирающий силу и не думающий о себе,
как не думает музыкант или хороший артист,
который,
проникая в каждую пору и капилляры тела,
вдруг гаснет,
как гаснет внезапно кровь, что хлынула горлом коровы —
и умирает движение струй течения,
навстречу которому попался остов затонувшего корабля,
иллюминаторы уже давно закрыты ровным слоем соли
седой, как свежий алюминий.
Под кругом света,
как под голым лбом мыслителя,
сидят люди,
положив ладони жаркие,
как топки,
на скатерти;
они ещё не отмыли залитые битумом глаза бога Аб-У.
И свистят на манер китов соловьи,
лишённые жаберных щелей,
обречённые,
совсем как белка, убитая в парке на дорожке,
которая как хребет нужна старикам,
которые гуляют в тени деревьев,
вырастающих из медленных мест земли.
Так сугробоподобные люди вынесли на свет жирный свет —
свет света, дивные глаза, зелёные и не зелёные,
и поплыли в облаке нежном,
как земляника или мякоть хурмы,
они.

1982.

* * *

Есть только гения печальное искусство,
и третье ощущение поэзии одной дано —
пять чувств есть наши полюса,
и я тебе, господь, предался именем и чувством.

1983.

Чудачок

Волохову

Сын Данта в ботинках от «Гиганта»
подходит к нам с улыбкою ваганта,
приветствует: «О, демоны, о, маги!»
«О, Волохов, купи продам я краги!»
Он хитро замечает: «Владислав,
ты правнук Велемира, но не пиво,