Последний ветеран. Роман в одиннадцати главах

– Под трибунал пойду?! – взвизгнул полковник, испуганно продолжая разговор. Его усы нервно дёрнулись. Сотрудник органов госбезопасности живо оживился при этом, хладнокровно прищурившись и уставившись прямо в глаза возбуждённому командиру.

– Все пойдём, – как-то странно подтвердил НКВДшник, кивнув головой.

– Чтобы начинать наступление, мне нужен Октябрьский вместе с его проклятыми танками! – гаркнул в трубку полковник, прекращая играть в гляделки с чекистом. Он вытер серым платком выступивший со лба пот. Тем временем старушка вновь появилась из тёмного коридора, принесла овощей, холодное мясо и самогон военным и снова удалилась. – Послушайте, я потерял огромное количество людей. Сейчас всё разбросано, разведка ни черта не действует. Немцы нас дожимают со всех сторон, я не знаю, куда мне бить! Найдите мне Октябрьского, пришлите Семёнова, тогда, может быть, мы сможем хоть что-нибудь сделать. Мы смогли разбить фрицев около Малиновки, но мне пришлось дать приказ об отступлении, чтобы не попасть в кольцо. А всё случилось потому, что кто-то сверху приказал Октябрьскому отступать первым…

– Передайте, что единственный способ остановить войска Рейха сейчас на нашем направлении – соединиться со всей дивизией в Старогороде, – впервые подал голос раненный майор. Он говорил очень тихо, но уверенно. Уцелевший его глаз покрылся слезой, которую он мигом вытер мощным кулаком.

– Послушайте… – махнул полковник свободной рукой, как будто бы невидимый собеседник стоял перед ним и в чём-то настойчиво убеждал. – Гагин… Гагин предлагает, чтобы все соединились в Старогороде и дали достойный отпор.

Тут черноволосому высказали что-то уж совсем нелестное.

– Что?! Да как так можно… Я же предложил самое лучшее! Что?! Сам пошёл, старое кошачье дерьмо!

И в приступе ярости полковник кинул трубку на стол. Карта слегка смялась.

– Я бы попросил уважительно относиться к казённому имуществу, – железно прочеканил НКВДшник.

– А вы, Исаак Иосифович, можете везти меня в свой чёртов ГУЛАГ прямо сейчас! – в изнеможении прошипел командир, выставив вперёд обе руки, чтобы чекист мигом накинул на них наручники. – Либо расстреляйте вовсе.

Однако гебист не стал арестовывать или убивать своего собеседника.

– Ой, ну что вы, Геннадий Викторович! – медленно развел руками НКВДшник. В его словах можно было ясно расслышать нотки сарказма. – Ваш военный гений мне ещё нужен. Необходимо как-то вывезти всю эту огромную массу людей, превратить снова в боеспособную армию… А вы тут сидите, Геннадий Викторович, слюни распустили, как детсадовец, старшего вас по званию командира посылаете. Товарища Сталина вы бы так же послали?

Кривые уголки его рта приподнялись, образуя наглую ухмылку.

– Он первый меня послал! – оправдывался полковник.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Предложение Гагина я передал, мне грубо отказали, в то время, когда немцы стоят в двадцати километрах от нас!!! – окончательно взорвался Геннадий Викторович. – Что ещё прикажите мне делать!?

– Ну, для начала успокоиться. – Исаак Иосифович продолжал ухмыляться, беря рацию одну рукой и поднимаясь. – Вот эта штука вам больше не понадобится. Октябрьский пропал, Семёнов ждет приказа сверху, а на самом верху ничего ещё толком не знают.

– Может, вы мне сами посоветуете что-нибудь дельное? – выпучил глаза командир. – Может, в душе не у меня, а у вас живёт Багратион или Кутузов?

– Больше всего мне понравилась идея товарища майора. – Чекист кивнул на Гагина, вытирая рот рукавом. – Он единственный из нас сохранил ясный ум и может мыслить критически. Остальные трясутся за свои шкуры. В общем, товарищ полковник, действуете согласно его инициативе. Выходите к Старогороду и постарайтесь со всеми соединиться. Тем не менее учтите, что в этот населённый пункт будут метить все вражеские части. А рацию я сейчас повезу в Верхнеозёрское, там тоже нужна связь, не одни вы тут любители поболтать. Перед этим кое-куда заеду. И, кстати, запомните: вы мне нужны. Пока что.

С этими словами Исаак Иосифович двинулся к выходу, но вдруг резко остановился перед Станиславом.

– А вы часом не знакомы с Рудольфом Штальмом? – Гебист буквально пронзил его голову своим прожигающим взглядом.

– Никак нет… – Богатырёв растерянно пожал плечами.

– Вы уверены, товарищ ефрейтор? – как-то странно надавил Исаак.

– Так точно, – пробурчал солдат.

Хлопнула входная дверь в дом: НКВДшник немедленно удалился.

– Виноват, – Станислав запоздало отдал честь, – что стал невольным свидетелем вашей беседы.

– Да чего уж тут теперь скрывать, – вздохнул полковник, отрешённо уставившись на нетронутую пищу. – Что вы хотели, товарищ ефрейтор?

– Наш командир части Плигин предварительно покинул своих людей, отступив с чужими…

– Прям второй Октябрьский, – грустно улыбнулся Гагин.

– И Плигин туда же? – Геннадий Викторович долбанул кулаком по столу. – Да что сегодня за ненормальный день?

– Да вообще время сейчас настало ненормальное, – кратко, но точно отметил майор. – Бесовский бал, гроза кругом.

– Командование временно принял на себя капитан Панов, но управляться с подобной массой ему очень тяжело, – продолжал Станислав. – Меня послали найти Плигина, вот я подумал, что, может быть, он у вас.

– Нет у нас его, – прохрипел старший командир, наливая себе самогон в мутную рюмку. – Продолжайте двигаться вместе с остальной колонной и передайте Панову, чтоб продолжал руководить. У него хорошо это, видимо, выходит, раз большинство народа не разбрелось по лесам. А о «геройстве» Плигина скоро прознает особист, который только что здесь… – Полковник хотел сказать «надавливал». – Гм, беседовал с нами. Так что можете не беспокоится, не забудется.

– Так точно! – проговорил Богатырев, выходя из дома.

– Что касается битвы за Киев, товарищ Гагин, – за закрывающейся дверью еще слышался голос Геннадия Викторовича. – Считай, что ее мы уже проиграли.

***

Станислав и не заметил, как прошёл пешком почти что через всю деревню. Проплывали мимо убогие домишки, сонные местные жители, влажные берёзы, запачканные солдаты. Где-то высоко с гулом пролетели самолёты. В голове у ефрейтора всё смешалось: мысли о судьбе родных и близких, стремительное наступление Германии, неостановимое отступление советских войск, необходимость как можно быстрее попасть в Старогород, неприятный чекист, деморализованные и отчаявшиеся командиры…

В сумраке солдат вышел к старому железнодорожному полотну, уходившему в сторону брошенного завода по переработке угля. Совсем неслышно начинали петь сверчки. В темнеющей лесной чаще на юге тревожно ухнула сова. Свинцовое небо время от времени расступалась, и в появлявшемся пространстве можно было видеть бледно-жёлтый диск луны, а также ярко сияющие звезды. Мокрая трава шелестела под сапогами. Чрезмерная свежесть нынешней ночи стала неприятна.

Пройдя по старым растрескавшимся шпалам вперёд, Богатырёв уткнулся в ограду из колючей проволоки высотой в человеческий рост. Отделённый периметр охраняли непонятные люди с автоматами в руках. Ещё чуть впереди расположился железнодорожный состав. Находились в нём и товарные вагоны, а к окнам пассажирских были накрепко приварены решётки. Не спеша поднимался дым из трубы локомотива. Виднелись огоньки папирос.

«Надо бы искать командира да сваливать отсюда», – нехорошие мысли прокрались в голову солдата, но что-то предостерегало его от ухода. Нечто ему необходимо было увидеть.

– Интересно, что сейчас с Катюшей? – вздохнув, пробубнил Станислав. – Где ты, милая, где ты, родимая? В какой край тебя занесло?

И тут он увидел арестантов.

Признаться честно, Богатырёв был прекрасно наслышан об этом явлении. Газеты постоянно писали об арестах «врагов народа», о «кулаках» и «классовых врагах», о «каэрах» и «троцкистах», которые могли загубить светлое социалистическое будущее. Государственная пропаганда представляла человека, пошедшего против советской системы, как безнравственного, бесстыжего, подлого дегенерата, который только и хотел навредить идеальному обществу СССР. Подобного человека, по мнению авторов советского права, требовалось безжалостно уничтожать, втаптывая в землю.

«Кто не с нами, тот под нами», – примерно такой был девиз рабоче-крестьянского строя. При этом строе стреляли в рабочих и душили крестьян.

Но кто из историков поправит нас и расскажет интересующемуся читателю, насколько этот строй пришёлся рабоче-крестьянским или социалистическим? А может быть, сейчас вылезут ортодоксальные коммунисты, обвинив всех читающих это произведение в «предательстве» и «власовстве»? Эти умники непременно начнут уверять, что репрессии полностью оправдали себя. «Так надо было», «граждане нуждались в железной руке», «всё это во благо народа». Короче говоря, всё оказалось хорошо и замечательно, а тот факт, что мучали и убивали сотни тысяч ни в чём невиновных, – это ничего страшного? Да, это сплошное ничто, всего лишь издержки большевистской системы! «А вы сошлитесь нам на официальные источники, что так действительно было», – проскрипят своими жёлтыми зубами наши безумцы. Ничего сложного, если будет необходимо, то пласт широких доказательств всегда можно будет предоставить. Жаль, что это не убедит искренне верующих в коммунизм.

Однако Станислав понимал, что такое большое количество людей, вся эта масса, уничтожаемая системой, не могла быть на подряд террористами, шпионами и вредителями. Он только осознавал, что губилось невиновное большинство. Богатырёв догадывался, что репрессии происходили не только в 1937—1939 годах. Они являлись постоянными и шли всё время с момента установления советской власти!

Но пусть эти люди действительно бы были ярыми и активными противниками данного государства. Что же это за такая кошмарная система, которую хочет свергнуть такое большое количество народа? Каким надо быть параноиком и душевным уродом, чтобы постоянно искать заговоры и сговоры?

Многих репрессированных Станислав знал лично. Он прекрасно знал характеры тех людей, которых увозили чёрные «воронки». Невозможно ему было представить, как тот или иной человек закладывает бомбу под кресло председателю колхоза или нарочно портит рельсы на пути крупного товарного состава. И стало совсем грустно, когда одноклассника Богатырёва арестовали лишь за то, что тот случайно, споткнувшись, вылил суп из тарелки на портрет Сталина.

Станислав ошибочно полагал, как и многие другие люди, наблюдавшие за зверствами системы, но не попавшие в её жернова, что он и дорогие ему люди избегут мучений и страданий, исходящих из гулаговской пропасти. К сожалению, он вогнал себя в наивную иллюзию, считая, что этот страшный мир существует не в его, а в другой реальности, и никогда эти две вселенные не соприкоснутся. Как же жестоко ошибался солдат!

Ефрейтор поглядел на «врагов народа». Он насчитал где-то человек тридцать. Все были запачканные, потрёпанные, злые, уставшие. Одни топтались на месте, другие сидели прямо на голой земле, копаясь в нехитрых пожитках. Много оказалось как старых, так и молодых. Некоторые уныло, без интереса уставились на пришедшего солдата. Поразительно: шла война, а у системы нашлось время заниматься «охотой на ведьм». Впрочем, она будет делать это и после окончания Великой Отечественной.