Серебряный воздух

– Что положено? – громко спросила она. – Кем?

– Хорошо, – сдался Авдий. – Если не хочешь – не буду запирать.

– А ты…не боишься приезда сенатора?

– Я? Чего бояться. Луций Катон – умный и достойный человек. Он – старший брат моей мамы.

– Что от меня он хочет?

– Ясно, что. Познакомиться.

– А потом?

– Не знаю. Думаю, он решит это вместе с тобой.

Глаза Эстрль стали темнеть.

– А с тобой?

– Н-ну да, и со мной, конечно.

– Ты должен находиться рядом. Всегда. Я знаю тебя одного здесь. Я только тебе верю. Пока. Обещаешь быть рядом?

– Обещаю! – воскликнул Авдий.

– Когда он явится, наконец, твой сенатор?

– Уже совсем скоро. Я зашёл – тебя успокоить. Всё хорошо будет. Отдыхай. Я пойду встречать.

Он затворил дверь. Машинально протянул руку к щеколде. Не тронул её. Заставил себя отвернуться от фургона. Направился к выходу из лагеря.

Солдаты коротали время кто как. Дневные тренировки, обязательные работы закончились. Кто отдыхал, лёжа в палатках; кто занимался мелкими обиходными делами: подправлял свои доспехи, чинил одежду или обувь, брился, искал что-то в своих вещах. Некоторые играли в кости, многие просто болтали друг с другом, смеялись, отпуская нецеремонные армейские шутки. Всё ждали скорого ужина, лёгкий запах кипящей каши и жареного мяса доносился от кухонных навесов. Там стояли печи для котлов и сковород, вокруг них священнодействовали приготовители ужина от контурбениев. Ими привычно руководил главный повар.

Авдий дружески кивал своим легионерам, они охотно приветствовали его. Отрывались от своих дел, подтягивались, но не вскакивали в показном подобострастье. Он этого не любил. Он понимал их, они понимали его. Авдий Паулин был хорошим командиром. Его центурия считалась одной из лучших в легионе. Симеон Лей ценил его, несмотря на молодость и не слишком покладистый характер.

Тридцать лет для центуриона – не много. Но и не так уж мало, чтобы себя проявить.

Тридцать… и десяток из них он – в походах, вдали от Рима. Лучшие годы жизни. Или – не лучшие?…

Как всё сложилось с ним?

Миг вспомненного. Прилетел-улетел…пока Авдий неторопливо шагал от лагеря к пыльному побережью, где маячили в ожиданьи двое солдат.

* * *

В миге порой отсвечиваются годы.

Как далёк, как не похож на него – тот бледный худощавый юнец с восточной окраины Рима, где жил плебос среднего достатка, в основном, ремесленники, врачеватели, лавочники-торговцы!..

Его отец – владелец небольшой, но известной гончарной мастерской: он подобрал умелых и радивых работников, способных изготовлять очень красивую посуду, керамические статуэтки, настенные лепные украшения. Сам он был отменным гончаром и глазуровщиком, с особенным изяществом расписывал глиняные поделки, применял красные, жёлтые, синие лаки, цветное стекло – большую редкость по тому времени. Эти изделия стоили дорого и раскупались охотно, в том числе, и для богатых, прославленных домов патрициев: всадников и нобилей.

И однажды в его лавку зашла стройная нарядная девушка Люсия из родовитого дома Катонов, чтобы взглянуть на свежеизготовленные расписные кубки к праздничным церемониям. Помимо кубков, она взглянула и на рослого темноглазого улыбчивого хозяина Сида Паулина. Слишком пристально взглянула, и он на неё взглянул… И вскоре, вопреки недовольству знатных родителей и родственников, она стала женой безродного, хотя и не бедного, гончара, обладателя белозубой улыбки, а следом – и матерью родившегося Авдия.

И жили они втроём счастливо и улыбчиво, и всё было хорошо, если не считать прохладного отношения к их маленькой семье большой и надменной семьи Катонов. Они и не считали. Эта мелочь не могла покачнуть их простого спокойного лада.

Но однажды привычная улыбка навсегда исчезла с отцовского лица. Умерла от сердечного недуга любимая жена.

На похоронах отец с сыном стояли в стороне от многочисленнного семейства Катонов. К ним подошли её родители. Обменялись холодными соболезнованиями.

Около них задержался её старший брат – сенатор Луций Катон – крупный носатый здоровяк, в белой тоге с пурпурной отзолоченной каймой. Он окинул цепким взглядом юного Авдия, положил мощную ладонь ему на плечо.

– Парень, что надо, – громыхнул он. – Думаю, что взял лучшее у матери и у отца. Я в людях не ошибаюсь. Предлагаю – военную карьеру. А там – поглядим. Школа легионеров Свила Магнуса. Сильнейшая в Риме и в Италии. Подходит?

Так началась для Авдия другая жизнь – резкая, безжалостная. Почти без улыбок. Он быстро принял её и отвык от всего прежнего.

Через три года, отправляясь на восток в звании декана контурбения (восьмёрки пехотинцев) с легионом всадника Симеона Лея, он посетил своего строгого дядю.

– Ты оправдываешь мои предвиденья, – одобрительно сказал сенатор. – Отзывы о тебе хороши. Тебя ждёт блестящее будущее. Наверное, мы ещё встретимся. Вдалеке от Рима. Возможно, по особенным обстоятельствам.

– Каким таким особенным? – удивился бравый легионер.

– Ещё не знаю. Что явит судьба. А ты… ни в чём не сомневайся. Меньше всего – в себе. Всё будет, как должно быть. Есть вершители судеб, они всегда правы. Великий Рим – всегда прав. В этом – его могущество. И твой смысл. Проникнись.

Очень понравилось молодому Авдию – насчёт правоты. Рим всегда прав – какие могут быть сомненья!

Это была их прошлая встреча.

А теперешняя, по прошествии десяти лет, скоро состоится здесь, в Египте. Вот только теперь не всё так бессомненно в нём.

Отнюдь не минувшее десятилетие раскачало незыблемые основы. Одна лишь последняя неделя…

До Египта он побывал в Сирии, Иудее, Самарии, Парфии, Македонии, Греции…

Парфянская война отмерилась ему полной мерой.

Два похода в составе войска консула-суффента Вентидия Баса – полководца решительного, хитроумного и удачливого. Тяжёлое сраженье, трудная победа в горах у хребта Амаир. Большая битва при Гиндаре, где была разгромлена армия царевича Пакара, а сам он был убит.

Качающаяся, хрупкая грань между жизнью и смертью. Очарованье опасности. Ярость, сверхвозможное напряженье сил. Чувство неразделимости с боевыми товарищами, которые прикрывают тебя от гибели, чтобы ты прикрывал их. Неистовый восторг победителей…

Злая военная наука: Авдий проходил её подробно и прилежно, скрепляя познанное чужой и собственной кровью.

Двумя годами позже – третий парфянский поход, возглавленный самим триумвиром Марком Антонием. Высокие титулы и самоуверенность не заменили ему полководческого уменья. Поход бесславно провалился, столица Мидии Франсин не была взята. Парфяне захватили продовольственный обоз. Войско осталось без провизии, в горах, посреди зимы. С большими потерями от холода, голода, от внезапных вражеских нападений, римляне вернулись назад. То была другая, тёмная, отчаянная ступень военной науки для Авдия.

Он прошёл и третью, ещё более нелепую её ступень – войну римлян против римлян. Триумвир Гай Октавиан – против бывшего соратника, бывшего триумвира, сделавшегося врагом государства, Марка Антония.

Благодаренье богам – до большого сухопутного сраженья не дошло. Но было противостояние двух армий в Греции на берегу Амброксийского залива. Был морской бой у мыса Акций. Когда египетские корабли царицы Клеопатры внезапно повернули назад, на юг. Когда Марк Антоний бросил свои войска и, невесть зачем, поспешил в Александрию. Даже преданные ему легионы перешли на сторону Гая Октавиана.

Странные, неизбежные выверты войны: жизни тысяч простых солдат нередко зависят от вздорных прихотей сильных мира сего.