– Ладно, давай по-походному! – согласился солдат-инструктор.
Дальше следовали по-походному. Различая в кромешной мгле только контуры деревьев. Вдруг путь осветило что-то очень яркое сверху, выглянув из-за угрюмых макушек деревьев. Свечение словно наполнило пространство вокруг. Влад поднял голову. Какая огромная луна! Невероятное что-то! Машина уверенно рассекала ночную темноту сибирского леса без фар и прожекторов, как и положено при ночном вождении с приборами ночного видения. Тимофеев напряжённо всматривался в темень, которая уже и не была кромешной вовсе. Спасибо луне! Она здорово заменила вышедший из строя прибор каким-то чудесным образом… Но некогда рассматривать небо. Нервы напряжены до предела…
***
Прозвучали последние доклады о выполнении учебных заданий, о показаниях спидометров и температуры масла в системах… всё по Уставу. Взвод был полностью построен и готовился, после завершающёй преподавательской речи и разборок со стороны «замка» (замкомандира взвода), погрузиться в тёплое чрево БТР. БМП выстроились в отдельную колонну, ими управляли солдаты-инструкторы, они же механики-водители. Сопровождающий колонну танк уже ожидал в её голове. Гусеничная техника, в отличие от колёсного БТР, не могла передвигаться по цивилизованным дорогам, без ущерба для оных, поэтому их пути на этом расходились! Курсанты пристукивали валенками, желая разогнать хоть как-то застывшую в ногах кровь, которые уже теряли свою чувствительность от обморожений. Вытягиваясь в «стойке пингвина», они глядели мутными уставшими отмороженными взглядами на своего препода, на уныло болтающуюся под фонарём брезентуху солдатской плащ-палатки с карманами для «наглядной агитации», где красным фломастером было аккуратно выведено «XXVII-й съезд КПСС»…[53 - На XXVII—м съезде КПСС в феврале 1986 года Михаил Горбачев впервые заявил о начале работы над планом поэтапного вывода советских войск из Афганистана.]
Под прожекторами бугрился снег. Ярко горели созвездия.
– Смотрите! Туда! – вдруг раздался возглас одного из курсантов.
– Да это обломки Шаттла[54 - 28 января 1986 – катастрофа американского космического корабля «Челленджер», взорвавшегося на старте с семью астронавтами на борту. М. С. Горбачев выразил соболезнование американскому народу в связи с трагической гибелью шаттла. Советские ученые предложили назвать два кратера на Венере именами двух погибших американок – Кристы Маколифф и Джудит Резник.]! – пошутил другой, демонстрируя остроумие.
– Что это? – все заворожено смотрели на темное в звёздах небо.
Словно из-за тумана. (И это-то на безоблачном то небе!) Над макушками деревьев нависла огромная луна! Яркое небесное тело двигалось прямо на них. Окружённое большой светящейся сферой, оно остановилось. Рывок. Остановка. Снова рывок. Медленно, но в то же самое время как-то мощно… Все замерли. Это была не луна! Чёрт побери! Ни кто не верил своим глазам! Все словно оцепенели.
«Так вот то, что мне светило в пути!.. – подумал Влад. – Невероятно!..»
Шар развернулся, превратившись в полусферу. Всё это словно чудо снизошло на землю! Будто ожил фантастический фильм. И тут неожиданная команда:
– По места-а-ам!!! – прервала это шокирующее зрелище.
Препод явно не разделял любопытства своих учеников. От объекта отделились несколько шариков светло-красного цвета, разлетаясь по сторонам… Но люки БТРа захлопнулись. Замороженных курсантов обдал желанный горячий воздух от двигателей и машина двинулась в училище. Владислав, как вероятно, самый любопытный, привстал, приоткрыл боковой люк, взглянул в последний раз на небесное представление. В ту самую минуту яркий луч света сверху ослепил его на миг… Он свалился в горячее чрево машины под ругань «комотда» (командира отделения), плотно захлопнув люк. Голова болела, от яркой вспышки, глаза, казалось, были наполнены песком. Под горячим теплом двигателей лица курсантов словно распирало горячими потоками крови изнутри. Они распухали. Тела с дрожью, отдавали тёплому воздуху, напитавших их тела до самых костей, холод. Веки тяжелели. И курсанты вырубались, сваленные как попало друг на друга. Никто не обратил внимания на корчившегося Тимофеева, вдавливающего ладонями свои глаза. Руки, ноги в обледенелых бушлатах, валенки, противогазные сумки. До новых встреч, танкодром! На этот раз ты всех поразил своим великолепным небесным шоу! Испытывая жжение, Тимофеев, следуя общей тенденции, сомкнул всё более тяжелеющие веки. В глазах медленно плыла снежная бугристая трасса. Так бывает всегда, когда перед сомкнутыми глазами проплывают картинки пережитого за день. Перед глазами Тимофеева траки БМП монотонно молотили снег… Вдруг яркий луч прожектора снова ослепил его…
***
Сон
Влад вглядывался в прибор ночного видения, слышен был стрекочущий лязг траков БМП по асфальту. Фонари ослепляли, создавая массу светло-зеленых шлейфовых полос. Нос машины был задран, как у катера. И семнадцатилетнему курсанту с трудом удавалось рассмотреть улицу, с толпами каких-то людей, которые кричали ему что-то. Невозможно было разобрать что именно. В шлемофоне сквозь треск радиопомех, прозвучал голос командира с вышки:
– «Третий», доложить о выполнении задачи, я «вышка», приём!
Тимофеев почувствовал, как покрывается холодным потом его спина. Как «собака Павлова», он реагировал на голос преподавателя.
– «Вышка», двигаюсь в городе, потерял танкодром! Я «третий», приём!
– «Третий», ориентир – «белый дом», как поняли меня, я «вышка», приём.
– «Вышка», я «третий», вас не понял, какой белый дом?..
– Это приказ! Но! Что бы там ни было, оружия не применять, сынок! Это от меня тебе лично! Понято?
– Ника-а-ак, – «полная белиберда»! – подумал про себя курсант, а вслух ответил. – Так точно!
Гулкий удар камнем по броне поставил точку в этой радиобеседе. Следом посыпались один удар за другим. Каждый раз Влад нервно вздрагивал. В щель прибора он слабо различал фигуры каких-то молодых людей, довольно агрессивно настроенных. Он остановил машину, обдав стоящую толпу людей облаком чёрного выхлопного газа.
В эту же минуту запахло гарью. Машину явно подожгли!
– Чёрт! Уроды! Да кто вы там такие!? Фашисты недобитые! Буржуи хреновы! – Влад рассвирепел.
БМП резко дёрнулась. Скрежеща гусеницами по асфальту, грозная машина развернулась почти на месте. Раздались вопли. Крики ужаса и ярости.
Сквозь прибор ночного видения прямо перед собой Влад увидел яркую зелёную вспышку горящего автобуса, лежащего на боку. В ту же минуту что-то снаружи накрыло прибор, видно накинули тент, и для курсанта наступила мгла. Лишь вонючая гарь наполняла корпус машины.
– Вылезай, сука! – орали снаружи.
– Врешь! Я вам щас задам! – Тимофеев поддал обороты и, ослеплённый, на полном ходу влетел прямо в горящий автобус. Яркая вспышка! И горячая волна обдала его…
…В следующую минуту он летел над городом. Это был большой город. Незнакомые улицы, шли отдельные группы людей. На крышах домов – так же сидели кучками люди. Некоторые смотрели на летящего над ними Тимофеева, но, к удивлению самого Тимофеева, их не сильно удивлял вид летающего человека.
Некоторые что-то кричали ему вслед. Влад опустился на крышу, которая напоминала собой жилую комнату. Люди внутри смотрели телевизор. Шёл какой-то балет. Наверное, «Лебединое озеро». Влад оттолкнулся от пола, расслабил тело и стал снова медленно подниматься вверх.
– Горбачёв отстранён от обязанностей по состоянию здоровья! – произнёс мужчина в летах, сидя в кресле.
– Он очень серьезно болен? – спросила его балерина, танцующая в телевизоре.
– Очень больна страна, которой он управляет. Близится крах. Крах всего!
– Товарищ Пуго, но ведь у нас перестройка! – балерина хлопала глазами из телевизора, – ведь у нас расцвет демократии! Ведь это он, тот самый, который и совершил перестройку!
– Милая наивная девушка! – пожилой человек, которого балерина называла Пуго, привстал, – перестройку совершил не он! И то, что вы называете громким словом «демократия», фикция, граничащая с анархией и беззаконием! Страна, огромная страна уже дышит на ладан!..
Тимофеев, плавая, как в невесомости, попытался заговорить, но на него никто не обращал никакого внимания.
Человек, который именовался Пугой, достал из стола пистолет…
Влад вылетел на улицу и услышал за спиной выстрел…
«Вместо тепла – зелень стекла, Вместо огня – дым, из сетки календаря выхвачен день, – громко звучала песня, – Красное солнце сгорает дотла. День догорает с ним. На пылающий город падает тень. Перемен! – требуют наши сердца. Перемен! – требуют наши глаза. В нашем смехе и в наших слезах, И в пульсации ве-е-ен: «Переме-е-ен! Мы ждем пе-ре-мен!»
– Если бы Ленин был жив! Может и не пришлось бы ничего перестраивать?! – негромко спросил кто—то из соседнего окна.
– Слава богу! Слава богу! Ну, наконец-то отстранили «меченного»! – причитала какая-то бабка на улице.
– Это Андропов начал перестройку. И то оттого, что вся страна этого хотела. Все были недовольны и понимали, что дальше так жить нельзя! – выступал какой-то мужчина.
– Вы арестовали Главу нашего государства! А он дал нам свободу! – перечил ему мужчина с бородкой в очках, – вы хотите лишить нас свободы!
– Свобода, любезнейший, это,.. да собственно, а что такое свобода?! От чего свободу!? Он продуктов на полках магазинов, от крыши над головой, от порядка на улицах? От чего, любезный?
– Он дал вам, неблагодарным, свободу. Он вас просил об инициативе и творчестве. Он давал вам возможность брать столько свободы, сколько вы сможете унести!
– Да! Точно! И вы, стоящие у «кормушки», этим пользовались! Тащили каждый столько, сколько кто мог заграбастать! Только вот обычные честные люди остались нищими! Перестройкой, уважаемый, нужно управлять. Людьми нужно управлять. Представьте себе, придёт ваш начальник сейчас на работу, и скажет подчинённым, – «делайте что хотите, вы, товарищи, свободны отныне! Хотите – работайте, хотите – спите. Гребите, кто сколько хочет! Кто и как может, а я пошёл!» – что тогда будет?!
– Да вы просто коммуняка! Вы все, коммуняки – фашисты! Красно-коричневые! – рыжеватая бородка нервно затряслась…
Тимофеева покоробила последняя фраза, он попытался возразить, но его язык словно прилип к нёбу. Лишь нечленораздельный шёпот. Рыжебородый посмотрел на него.