Экспресс Варшава – Тель-Авив

И мы побежали в цирк.

После обеда ярмарка затихала, люди стали понемногу расходиться.

– Пошли скорее, мама нас к столу ждет!

– Подождите, – у Борека возникла какая-то идея. – Помните фильм про индейцев?

– Про Чингачгука?

– Нам нужно выкурить «трубку мира»!

– Ну ты и придумал!

– Это не я придумал, индейцы. Мы еще это в кино видели. Вы что, забыли?

– А с кем у нас будет мир?

– Между собой и навсегда. Чтобы скрепить «Блем». Я сейчас заскочу домой, там, у отца есть все, что надо, он и не заметит!

– Он тебе уши надерет!

– Надерет, если узнает. Ждите меня там, за сараем.

За сараем паслась привязанная к дереву коза. Она сонно посмотрела на меня и Марека и осталась равнодушна. Марек притащил какую-то доску, из нее сделали сиденье, а вскоре прибежал Борек.

– Вот! Принес!

У него в руке была трубка, кисет и спички. Борек набил трубку и сделал первую затяжку.

– Ну как?

– Здорово.

Трубка пошла по кругу, и через минуту мы все зашлись кашлем.

– Хватит, я думаю, мы уже заключили мир друг с другом на вечные времена и еще чуть-чуть!

Я не хотел продолжать. Во рту была горечь, немного кружилась голова.

– Неси все домой, нас уже у Марека ждут. Тетя Хася сердиться будет.

Через минут десять мы уже сидели за праздничным столом. Его мама не зря уже месяц обсуждала меню с обеими бабушками. На столе на длинном блюде королевская еда, гефилте фиш. В духовке томился чолнт[6 - Гефилте фиш – фаршированная рыба, чолнт – традиционное еврейское субботнее горячее блюдо, то есть блюдо на Шаббат, приготовленное из мяса, овощей, крупы и фасоли.]. Но это еще не все, своей очереди ждал покрытый золотистой корочкой гусь. Рубленая печенка с луком и яйцами, хала… Ребятам налили красного вина.

Мама опасно принюхивалась, от ребят пахло табаком, но ничего не сказала. Наверно не хотела портить праздник.

Что и говорить, в бар-мицве есть своя прелесть.

Глава 3. 1934 г. Костополь

Прошло шесть лет…

Меня уже не привлекали ярмарки, все свободное время я проводил в сионистском кружке. Друзья меня не понимали.

– Поймите, жить надо в своем доме! Не там, где тебе могут указать на дверь. Сионизм – это решение всех наших проблем, там в Эрец-Исраэль наш дом, там и нужно строить жизнь. Там, где тебя никогда не назовут пришельцем! – втолковывал я им.

Впоследствии оказалось, что я ошибался. Оказалось, что вполне могут назвать, но с оглядкой на оружие, что у тебя в руках.

Что это такое строить там жизнь, я, честно говоря, не знал, но был уверен, что это будет прекрасно в стране, текущей молоком и медом. Там будет гармоничное и справедливое общество, не то, что тут, в Польше.

Марек не соглашался. Ему оказался ближе социализм, где каждый получает свой пирожок, где за соблюдением прав рабочих следит государство социальной справедливости. Образцом для него была Россия! Его родители, а потом и он сам, стали бундовцами, и никакой Палестины им не было нужно. Марек повторял вслед за ними: где мы живем, там наша Родина, за нее нужно бороться, и в ней, а не в далекой турецкой провинции, добиваться социальной справедливости.

– Пошли на площадь? – предлагает Марек.

На площади было полно народу. Кое-кто с флагами. Пели песню, кажется, «Интернационал».

Мы стояли в кирпичном арочном проходе. Отсюда было все видно, но увиденное желания идти на площадь не прибавило.

– Что там толкаться? Там толпа собралась, нас только не хватает.

– Слушай, Лео, ты слова подбирай. Это не толпа, это рабочая демонстрация. Довели людей до предела, жить невозможно!

– Кто это, «довели»?

– Ну ты и вопросы задаешь. Кто – власть конечно! Им бы только прибыли, а на людей им плевать.

– Сейчас придет великий Марек и спасет всех от угнетения. Еще один любитель потанцевать на чужой свадьбе.

Марек взорвался:

– Ты… – Он не находил слов – Для тебя свет в окне далекая Палестина. Живешь здесь, вокруг такое творится, а тебе плевать на Польшу, да и вообще на все!

Я схватил Марека за грудки, поднял его и с силой прижал к стене. На рубашке у Марека отлетели верхние пуговицы.

– Ты это мне говоришь? Это мой отец просто чудом уцелел на войне, а два его брата погибли, защищая Варшаву от Тухачевского. Ты за свои слова заплатишь. Танцующих на чужой свадьбе всегда бьют первыми.

Борек бросился нас разнимать, но я Марека уже отпустил. Какая может быть драка, когда он много слабее меня.

В разговор вступил Борек.

– Уймитесь! Лео, не трогай его. Все это пустое. Вот помнишь, как в «Большой тропе»[7 - англ. The Big Trail.] Брек Коулман расправляется с убийцами друга? Вот так и надо бороться за справедливость. Брек на демонстрации не ходил.

Борек просил называть его Борисом, сионистский кружок его абсолютно не интересовал. Он увлекся американскими фильмами, да еще извел на стрельбище уйму патронов и заработал золотой харцерский значок, которым очень гордится.

Марек отряхнулся, поправил рубашку, но продолжил с тем же запалом:

– Тебе, ковбой, вестерны вконец мозги отморозили. То, что верно в «Большой тропе», не может быть общим рецептом. Да и вообще, это кино! Сейчас мы похватаем «Смит-Вессоны» и пойдем бороться за лучшую жизнь?

– Что за чушь несете вы оба… – я вконец разозлился. – Коулман с револьвером борется за что? Хочет убить одного бандита, это понятно. Да и то, если бандит задел его личного друга. А воевать с бандитизмом что-то не очень рвется. Для этого нужно идти в полицию, а там работа… Но все, о чем мы говорили в кружке, все слова об Эрец-Исраэль, получается – для вас пустой звук. Револьвер нужен, но для борьбы там, за свой дом, свою землю. Переехать в США, как мечтает Борек, стать таким же, как герои вестернов, смелым, сильным, независимым, вроде красиво. Но это все равно – чужая свадьба.