Каста предателей

129 люцию сравнивали с весной, с чарующей улыбкой прекрасной девушки; в честь революции слагались восторженные гимны. Царизм подвергался всевозможным проклятиям.

Но очень быстро облетели цветы и догорели огни революции.

Переворот, построенный на лжи и обмане, не мог привести ни к чему иному, как к «бессмысленному и беспощадному русскому бунту» и разрушению.

Генерал Алексеев и командующие армиями беспрекословно выполняют приказ № 1, написанный масоном Наумом Соколовым, которым уничтожается воинская дисциплина в армии. Армия разваливается. Временное масонское правительство князя Львова, составленное из масонов, безвольных и неумных людей, быстро приводит всю страну к разложению…

Этим роль его и закончилась.

С 1917 года центр, поддерживающий русских либералов и демократов, отказывает в этой поддержке.

Масоны Временного правительства сделали свою работу и должны были бесславно закончить свою карьеру.

Правительство князя Львова уступило свое место масонскому радикально-социалистическому правительству во главе с масоном Керенским.

Этот последний завершил разложение армии и страны, в октябре 1917 года передал власть большевиком без всякого сопротивления и противодействия.

130

После февральской революции центр мировой масонской политики переходит в Америку.

Из Америки идет моральная и финансовая поддержка большевистской революции.

Троцкий (Бронштейн) и Зиновьев (Алфель- баум) направились со своими соплеменниками из Америки. Троцкий, как немецкий шпион, был задержан английской полицией на пароходе около Галифакса. Его арест не был продолжителен. Масон Милюков, министр иностранных дел правительства князя Львова, предупрежденный по телеграфу Шиффом, потребовал у Бьюкенена, английского посланника, чтобы он освободил «брата» Троцкого. Троцкий был освобожден и мог продолжать свою работу.

Великий праведник Земли Русской о. Иоанн Кронштадтский предвидел грядущее царство Антихриста и призывал православных быть готовыми к принятию страшного события:

«Царь у нас праведный и благочестивой жизни, Богом послан ему тяжёлый крест страданий, как своему избраннику и любимому чаду, как сказано тайновидцем судеб Божиих: «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю» (Апок. 3, 19). Если не будет покаяния у русского народа, конец мира близок. Бог отнимет у них благочестивого царя и пошлёт бич в лице нечестивых жестоких самозваных правителей, которые зальют всю землю кровью и слезами».

Луначарский – министр просвещения у большевиков, однажды сказал: «Мы ненавидим Христианство и христиан. Даже лучшие из них должны

131 быть рассматриваемы как наши злейшие враги. Они проповедуют любовь к соседу и милосердие, что совершенно несовместимо с нашими принципами. Христианская любовь – это препятствие развитию нашей революции. Долой любовь к соседу. Что нам нужно, так это ненависть. Только так мы покорим вселенную».

Этой ненавистью, декабристским «психозом крови», а также интеллигентской гремучей смесью беспочвенности и идейности проникнута и знаменитая ленинская формула: «Пусть вымрет 90 % русского народа, лишь бы осталось 10 % к моменту всемирной революции».

И заплечных дел мастера вожделенно взялись за дело.

Началась «Работа ЧК в России».

Об этом забытом геноциде, русском холокосте первых послереволюционных лет члены Ордена антирусской интеллигенции предпочитают не вспоминать. Иные их представители из числа «шестидесятников» в разговорах между собой ломали головы, куда девать страшную убыль населения, случившуюся в те годы. И приняли решение: «перетащить» все жертвы в 30-е годы.

По сей день нижеприведённые свидетельства есть чуть ли не государственная тайна. Приоткроем её.

В России каждый город имел несколько отделений, задача которых состояла в уничтожении образованного класса; в деревнях и селах эта задача сводилась к истреблению духовенства, помещиков и наиболее зажиточных крестьян, а за границей – к шпионажу и подготовке коммунистических выступлений, устройству забастовок, подготовке выборов и к подкупу прессы, на что расходовались сотни миллионов золота, награбленного большевиками в России.

«1-ю категорию» обречённых чрезвычайками на уничтожение составляли: 1) лица, занимавшие в добольшевистской России хотя бы сколько-нибудь заметное служебное положение – чиновники и военные, независимо от возраста, и их вдовы; 2) семьи офицеров-добровольцев (были случаи расстрела 5-летних детей, а в Киеве разъярённые большевики насквозь прокалывали штыками своих ружей даже младенцев); 3) священнослужители; 4) рабочие и крестьяне, подозреваемые в несочув- ствии советской власти; 5) все лица, без различия пола и возраста, имущество коих, движимое или недвижимое, оценивалось свыше 10 000 рублей.

По размерам и объему своей деятельности московская Чрезвычайная комиссия была не только министерством, но как бы государством в государстве. Она охватывала собой буквально всю Россию и щупальца ее проникали в самые отдаленные уголки необъятной территории русского государства. Комиссия имела целую армию служащих, военные отряды, жандармские бригады, огромное количество батальонов пограничной стражи, стрелковых дивизий и бригад башкирской кавалерии, китайских войск и прочее и прочее, не говоря уже о специальных, привилегированных агентах, с многочисленным штатом служащих, задача которых заключалась в шпионаже и доносах.Во главе этого ужасного учреждения стоял человек-зверь поляк Феликс Дзержинский, имевший нескольких помощников, и между ними Белобородова, с гордостью именовавшего себя убийцей царя. Во главе провинциальных отделений находились подобные же звери, люди, отмеченные печатью сатанинской злобы, а низший служебный персонал, как в центре, так и в провинции, состоял, главным образом, из подонков всякого рода национальностей – евреев, китайцев, венгров, латышей и эстонцев, армян, поляков, освобождённых каторжников, выпущенных из тюрем уголовных преступников, злодеев, убийц и разбойников.

Это были непосредственные исполнители директив, палачи, упивавшиеся кровью своих жертв и получавшие плату сдельно, за каждого казнённого. В их интересах было казнить возможно большее количество людей, чтобы побольше заработать. «Заработок» был велик: все были миллионерами.

Не подлежит ни малейшему сомнению, что между этими людьми не было ни одного физически и психически нормального человека: все они были дегенератами, с явно выраженными признаками вырождения, и должны были бы находиться в домах для умалишённых, а не гулять на свободе, все отличались неистовой развращённостью и садизмом, находились в повышенно нервном состоянии и успокаивались только при виде крови… Некоторые из них запускали даже руку в дымящуюся и горячую кровь и облизывали свои пальцы, причём глаза их горели от чрезвычайного возбуждения. И в руках этих людей находилась Россия! И руки этих людей пожимала «культурная» Европа!

В течение короткого промежутка времени были убиты едва ли не все представители науки, учёные, профессора, инженеры, доктора, писатели, художники, не говоря уже о сотнях тысяч всякого рода государственных чиновников, которые были уничтожены в первую очередь. Такое массовое избиение и оказалось возможным только потому, что никто не предполагал самой возможности его, все оставались на местах и не предпринимали никаких мер к спасению, не допуская, конечно, и мысли о том, что задача новой власти сводится к истреблению христиан.

Вот сведения о гибели русских учёных, оставшихся в Советской России. Приводим выдержку: «За 2 1/2 года существования советского строя умерло 40 % профессуры и врачей. В моём распоряжении списки умерших, полученные мною из Дома учёных и Дома литераторов. Даю здесь список имен наиболее известных профессоров и учёных: Армашевский, Батюшков, Бороздин, Васильев, Вельяминов, Веселовский, Быков, Дор- мидонтов, Дьяконов, Жуковский, Исаев, Кауфман, Кобеко, Корсаков, Киковеров, Кулаковский, Кулишер, Лаппо-Данилевский, Лемм, Лопатин, Лучицкий, Морозов, Нагуевский, Погенполь, Покровский, Радлов, Рихтер, Рыкачев, Смирнов, Танеев, кн. Е. Трубецкой, Туган-Барановский, Тураев, Фамицын, Флоринский, Хвостов, Фёдоров, Ходский, Шаланд, Шляпкин и др.»По сведениям газеты «Время» (№ 136) в течение последних месяцев 1920 года умерли в Советской России от голода и нищеты проф. Бернацкий, Бианки, проф. Венгеров, проф. Гезехус, Геккер, проф. Дубяго, Модзалевский, проф. Покровский, проф. Фёдоров, проф. Штернберг и академик Шахматов». Сведения эти, конечно, неполные, но если столько ученых погибло за 2 1/2 года, то сколько же их погибло за 10 лет?! Да и возможно ли теперь установить точную цифру, когда советская власть не пропускает за границу никаких сведений, могущих ее компрометировать, а эмиграция пользуется лишь обрывками, случайно попадающими в газеты?!

Террор был так велик, что ни о каком сопротивлении не могло быть и речи, никакого общения населения не допускалось, никакие совещания о способах самозащиты были невозможны, никакое бегство из городов, сел и деревень, оцепленных красноармейцами, было немыслимо. Под угрозой смертной казни было запрещено выходить даже на улицу, но если бы такого запрещения и не было, то никто бы не отважился выйти из дома из опасения быть убитым, ибо перестрелка на улицах стала обычным явлением.

Людей хватали на улицах, врывались в дома днём и ночью, стаскивая обезумевших от страха с постели, и волокли в подвалы чрезвычаек, оглушая их ударами, с тем чтобы расстрелять, а трупы бросить в ямы, где они становились добычей голодных собак.

Вполне очевидно, что отсутствие сопротивления, покорность и запуганность населения ещё более разжигала страсти палачей, и они скоро перестали обставлять убийства людей всякого рода инсценировками, а начали расстреливать на улицах каждого проходящего.

И для несчастных людей такая смерть была не только самым лучшим, но и самым желанным исходом. Внезапно сражённые пулей, они умирали мгновенно, не изведав ни предсмертного страха, ни предварительных пыток и мучений в чрезвычайках, ни унизительных издевательств, сопровождающих каждый арест и заключение в тюрьму.

В чем же заключались эти пытки, мучения и издевательства? Нужно иметь крепкие нервы, чтобы только вдуматься в ужас этих переживаний и хотя бы на очень отдалённом расстоянии представить их в своём воображении.

На первых порах, как уже было сказано, практиковались обыски якобы скрытого оружия, и в каждый дом, на каждой улице, беспрерывно днём и ночью, являлись вооружённые до зубов солдаты в сопровождении агентов чрезвычайки и открыто грабили все, что им попадалось под руку. Никаких обысков они не производили, а имея списки намеченных жертв, уводили их с собой в чрезвычайку, предварительно ограбив как самих жертв, так и их родных и близких. Всякого рода возражения были бесполезны и приставленное ко лбу дуло револьвера было ответом на попытку отстоять хотя бы самые необходимые вещи. Брали всё, что могли унести с собой. И запуганные обыватели были счастливы, если такие визиты злодеев и разбойников оканчивались только грабежом.Позднее они сопровождались неслыханными глумлениями и издевательствами и превращались в дикие оргии. Под предлогом обысков эти банды разбойников являлись в лучшие дома города, приносили с собой вино и устраивали вечеринки, барабаня по роялю и насильно заставляя хозяев танцевать. Кто отказывался, того убивали на месте. Особенно тешились негодяи, когда им удавалось заставлять танцевать престарелых и дряхлых или священников и монахов. И нередки были случаи, когда приносимое разбойниками шампанское смешивалось с кровью застреленных ими жертв, валявшихся тут же па полу, где они продолжали танцевать, справляя свои сатанинские тризны. Кажется, дальше уже идти некуда, а между тем изверги допускали ещё большие зверства: на глазах родителей они не только насиловали дочерей, но даже растлевали малолетних детей, заражая их неизлечимыми болезнями.

Вот почему, когда такие посещения ограничивались только грабежом или арестом, то обыватели считали себя счастливыми. Чрезвычайки занимали обыкновенно самые лучшие дома города и помещались в наиболее роскошных квартирах, состоящих из целого ряда комнат. Здесь заседали бесчисленные «следователи». Начинался допрос.

После обычных вопросов о личности, занятии и местожительстве начинался допрос о характере политических убеждений, о принадлежности к партии, об отношении к советской власти, к проводимой ею политике и прочее и прочее. Затем, под угрозой расстрела, требовались адреса близ- ких, родных и знакомых жертвы и предлагался целый ряд других вопросов, совершенно бессмысленных, рассчитанных на то, что допрашиваемый собьётся, запутается в своих показаниях и тем создаст почву для предъявления конкретных обвинений… Таких вопросов предлагалось сотни, и несчастная жертва была обязана отвечать на каждый из них, причём ответы тщательно записывались, после чего допрашиваемый передавался другому следователю.

Этот последний начинал допрос сначала и предлагал буквально те же вопросы, только в другом порядке, после чего передавал свою жертву третьему следователю, затем четвёртому и т. д. до тех пор, пока доведённый до полного изнеможения обвиняемый соглашался на какие угодно ответы, приписывал себе несуществующие преступления и отдавал себя в полное распоряжение палачей. Многие не выдерживали пытки и теряли рассудок. Их причисляли к счастливцам, ибо впереди были ещё более страшные испытания, ещё более зверские истязания.

Никакое воображение не способно представить себе картину этих истязаний. Людей раздевали догола, связывали кисти рук верёвкой и подвешивали к перекладинам с таким расчётом, чтобы ноги едва касались земли, а затем медленно и постепенно расстреливали из пулемётов, ружей или револьверов. Пулемётчик раздроблял сначала ноги, для того чтобы они не могли поддерживать туловища, затем наводил прицел на руки и в таком виде оставлял висеть свою жертву, истекающуюкровью. Насладившись мучением страдальцев, он принимался снова расстреливать её в разных местах до тех пор, пока живой человек превращался в бесформенную кровавую массу, и только после этого добивал её выстрелом в лоб. Тут же сидели и любовались казнями приглашённые «гости», которые пили вино, курили и играли на пианино или балалайках.

Ужаснее всего было то, что несчастных не добивали насмерть, а сваливали в фургоны и бросали в яму, где многих заживо погребали. Ямы, наспех вырытые, были неглубоки, и оттуда не только доносились стоны изувеченных, но были случаи, когда страдальцы, с помощью прохожих, выползали из этих ям, лишившись рассудка.

Часто практиковалось сдирание кожи с живых людей, для чего их бросали в кипяток, делали надрезы на шее и вокруг кисти рук и щипцами стаскивали кожу, а затем выбрасывали на мороз. Этот способ практиковался в харьковской чрезвычайке, во главе которой стояли «товарищ Эдуард» и каторжник Саенко. По изгнании большевиков из Харькова Добровольческая армия обнаружила в подвалах чрезвычайки много «перчаток». Так называлась содранная с рук вместе с ногтями кожа. Раскопки ям, куда бросались трупы убитых, обнаружили следы какой-то чудовищной операции над половыми органами, сущность которой не могли определить даже лучшие харьковские хирурги.

Они высказывали предположение, что это одна из применяемых в Китае пыток, по своей болезненности превышающая всё доступное человеческому воображению. На трупах бывших офицеров, кроме того, были вырезаны ножом, или выжжены огнём погоны на плечах, на лбу – советская звезда, а на груди – орденские знаки, были отрезанные носы, губы и уши. На женских трупах – отрезанные груди и сосцы и прочее. Масса раздробленных и скальпированных черепов, содранные ногти, с продетыми под ними иглами и гвоздями, выколотые глаза, отрезанные пятки и прочее и прочее. Много людей было затоплено в подвалах чрезвычаек, куда загоняли несчастных и затем открывали водопроводные краны.

В Петербурге во главе чрезвычайки стоял латыш Петерс, переведённый затем в Москву. По вступлении своём в должность «начальника внутренней обороны» он немедленно же расстрелял свыше 1000 человек, а трупы приказал бросить в Неву, куда сбрасывались и тела расстрелянных им в Петропавловской крепости офицеров. К концу 1917 года в Петербурге оставалось ещё несколько десятков тысяч офицеров, уцелевших от войны, и большая половина их была расстреляна Петерсом, а затем Урицким. Даже по советским данным, явно ложным, Урицким было расстреляно свыше 5000 офицеров.

Переведённый в Москву чекист Петерс, в числе прочих помощников имевший латышку Краузе, залил кровью буквально весь город. Нет возможности передать всё, что известно об этой женщине-звере и еёе садизме. Рассказывали, что она наводила ужас одним своим видом, что приводила в трепет своим неестественным возбуждением. Она издевалась над своими жертвами, измышляла самые тонкие виды мучений преимущественно в области половой сферы и прекращала их только после полного изнеможения и наступления половой реакции. Объектом её мучений были, главным образом, юноши, и никакое перо не в состоянии передать, что эта сатанистка производила с своими жертвами, какие операции проделывала над ними.

Достаточно сказать, что такие операции длились часами, и она прекращала их только после того, как корчившиеся в страданиях молодые люди превращались в окровавленные трупы с застывшими от ужаса глазами. Её достойным сотрудником был не менее извращённый садист Орлов, специальностью которого было расстреливать мальчиков, которых он вытаскивал из домов или ловил на улицах. Этих последних им расстреляно в Москве несколько тысяч. Другой чекист Мага объезжал тюрьмы и расстреливал заключённых, третий посещал с этой целью больницы. Если эти сведения кажутся неправдоподобными, а это может случиться, до того они невероятны и с точки зрения нормальных людей недопустимы, то их можно проверить, ознакомившись хотя бы только с иностранной прессой за годы, начиная с 1918-го, и просмотреть газеты Victoire, Times, Le Travail, Journal des Geneve, Journal des Debats и другие.

Все эти сведения заимствованы или из рассказов чудом вырвавшихся из России иностранцев, или же из официальных сообщений советской власти, какая считала себя настолько прочной, что не нашла даже нужным скрывать своих злодейских замыслов в отношении русского народа, обречённого 142

ею на истребление. В изданной Троцким (Лейбой Бронштейном) брошюре «Октябрьская революция» он даже хвастался этой силой, этим несокрушимым могуществом советской власти.

«Мы так сильны, – писал он, – что если мы заявим завтра в декрете требование, чтобы всё мужское население Петрограда явилось в такой-то день и час на Марсово поле, чтобы каждый получил 25 ударов розог, то 75 % тотчас бы явилось и стало бы в хвост и только 25 % более предусмотрительных подумали запастись медицинским свидетельством, освобождающим их от телесного наказания.»

В Киеве чрезвычайка находилась во власти латыша Лациса. Его помощниками были изверги Авдохин, некая «товарищ Вера», Роза Шварц и другие девицы. Здесь было полсотни чрезвычаек, но наиболее страшными были три, из коих одна помещалась на Екатерининской ул., 16, другая на Институтской ул., 40 и третья на Садовой ул., 5. Каждая из них имела свой собственный штат служащих, точнее палачей, но между ними наибольшей жестокостью отличались упомянутые две жидовки. В одном из подвалов чрезвычайки было устроено подобие «театра, где были расставлены кресла для любителей кровавых зрелищ, а на подмостках, т. е. на эстраде, какая должна была изображать собой сцену, производились казни.

После каждого удачного выстрела раздавались крики «браво», «бис» и палачам подносились бокалы шампанского. Роза Шварц лично убила несколько сот людей, предварительно втиснутых в ящик, на верхней площадке которого было про-