Часовая башня

Несмотря на то, что ветер не менял своего направления, лишь только усиливаясь, берег приближался катастрофически медленно.

Эффект приближения.

Им обладает не многий житель планеты, в отличие от тех, кто частенько проводит время в открытом море. Если, где-то в горах не ошибётся местный житель в определении расстояния до ближайшей деревни, то, здесь, на море с лёгкостью промахнётся миль на десять. Тут всё по-другому. И только глаза опытных моряков редко ошибаются в таких вопросах. Но, сегодня, когда погода, пусть и не так стремительно менялась, взоры каждого из членов команды непроизвольно приближали долгожданный ориентир, мыс Арконы, к которому так стремились их сердца и души.

Ни у кого из них не было часов. Слишком большая роскошь для простых рыбаков. Но, пока на небе виднелось солнце могли определять время, а по нему и расстояние, которое отделяло их от берега.

– Волна пошла, – как бы мимоходом, сам того не замечая, скорее прошептал, нежели сказал Альф.

– Разве ж это волна!? Не волна – это вовсе! Во всяком случае не та, что пришла за твоей душой, – дико улыбаясь прокричал Астор, так как ветер усиливался, унося слова в сторону.

– Хорошо, когда ветер в спину, – заметил Брунс. Сидел в корме лодки, поднимаясь, и опускаясь вместе с ней, попыхивая трубкой, которую решил раскурить пока ещё позволяла качка.

Астор ощутил сейчас неимоверную тяжесть. Показалось; весь небосвод давит на него свинцовостью облаков, постепенно заволакивавших собой небо, не давая возможности разогнуться, вздохнув полной грудью. Теперь вся его уверенность перед стихией, наглость и необузданность, словно отдавались ей самой – в ответ внушала ему страх. Этот обмен приводил к тому, что не в силах был больше оставаться уверен в своей победе над морем, являющимся кормильцем не только его семьи, но и многих, многих других. Мысленно обратился к Господу;

О Боже, единственный, кому я верю в этой жизни окончательно и безрассудно. Отдаюсь в твои руки, ибо только ты один вправе решить мою судьбу, имею ли я право оставаться на этой грешной земле, как человек, или никогда больше не ступлю на неё своей привыкшей к постоянной морской изменчивости ногой. Но, клянусь пред Тобой, что если Ты оставишь мне жизнь, никогда больше не притронусь к чарке с вином.

Вот он, такой знакомый им всем с детства, родной мыс Аркона, с развалинами древнего города. Маяком и старым храмом, сделанным из камней поморских святилищ. Теперь, когда солнце пропадало на небе, скрываясь за облаками прямо на их глазах, был уверен; до берега не более пяти миль.

– Надо убирать парус! Теперь он бесполезен. Нас гонит прямо на берег, – прокричал Ганс, отец Альфа. Раньше, частенько всматривался в лица старых рыбаков, в надежде разглядеть в них некий страх перед морем. Особенно внимательно, но, всё же так, чтоб не быть замеченным, разглядывал бывалых рыбаков, пьющих так же, как и он пиво, или, что покрепче, вечерами в кабачке у моря. И, всегда удавалось увидеть пусть и не страх, но, некое уважение, даже преклонение перед стихией, оставлявшей след в каждом.

Но, сейчас, не тратя времени на разглядывание знакомого ему, изъеденного солью и ветром морщинистого лица, видел; этот человек лишён страха. Когда успел приобрести уверенность в своих силах, и она ли это, не так важно было ему. Главное, кто-то всё же победил страх перед смертью. И это было очень значимо для него сейчас. Ибо тот край, что всегда рядом с нами, всегда страшит. И, только тот, кто сумел заглянуть за него, а может и побывать там, не боится увиденного однажды, ибо знает – этого не избежать.

Волны перекатывали через борта.

Астор сел за штурвал, так, как никогда прежде не был так уверен в своих действиях, и эта уверенность отражалась на его лице, тем самым не вызвав и лёгкого возражения со стороны присутствующих вместе с ним в лодке рыбаков. Ему даже показалось; передаётся окружающим, придавая и им веры в лучшее.

Сидя в луже, прямо на ещё шевелящейся сельди, отец Альфа вычерпывал воду со дна лодки своей просоленной насквозь дырявой, рыбацкой шляпой.

Брунс и Альф, присели рядом, взяв в руки; один старое, мятое ведро, другой нечто напоминающее тазик, в котором разделывали рыбу, перед тем, как приготовить, если приставали к берегу вдали от дома.

Теперь берег уже не был виден. Брызги от волн, казалось поднимались до самого неба, смешиваясь с воздухом, словно пытаясь поменяться с ним местами.

– Мы тонем, – спокойно, словно совершенно и не переживая по этому поводу, заявил старый Ганс, беспомощно опустив руку с шляпой полной морской воды на сельдь, что уже не билась на дне лодки, прикрытая водой.

– За борт всю! – проорал Астор, дико улыбаясь своим же словам. Они почему-то веселили его. Глаза, помутневшие с годами от алкоголя отливали голубым. Волосы, слипшиеся от соли, потемнев. казались каштановыми.

Альф и Брунс, бросились выбрасывать за борт рыбу, пытаясь брать её в охапки. Та же, в свою очередь, словно не желая покидать понравившейся ей лодки, уйдя вместе с ней на дно, что есть сил, выскальзывала из рук, била хвостами по лицам, запрыгивала обратно.

Но, было поздно. И вода, и рыба наполнили собой давно верой и правдой служившую своим хозяевам лодку. Справится с откачкой её содержимого, да к тому же скудными средствами, они не могли.

– Земля! – подпрыгнув от удара о камень дном лодки крикнул старый Ганс.

Все повернулись в сторону того места, где должен быть берег. Но, ничего не было видно за плотной стеной воды.

– На вёсла! – отпустив штурвал, отыскал первым одно весло, вытащив из-под плавающих на дне рыб Астор, тут же плюхнувшись у правого борта в полузатопленную лодку, принялся грести.

Второе отыскал Альф, так же упав слева.

Брунс не смог найти другую пару. Видимо была смыта за борт.

– Теперь не утонем, – скорее разочарованно, чем с ноткой радости, довольно тихо сказал Ганс. Но, как ни странно, все услышали его слова. Хоть и не видели земли, но верили старику. Считали – через него Господь посылал им спасение.

– Нас несёт прямо на берег! Я вижу его! Гребите, что есть мочи, иначе нас разобьёт о камни, которыми, как я помню, усеяно здесь дно – лёжа на носу лодки, на половину в воде, проорал Брунс.

Но, лодку не разбило.

Словно инородное тело, выплюнуло её из себя ощетинившееся море. Нет, не хотело сегодня топить ещё одну рыбацкую лодку, что могла легко присоединиться к другим, поглощённым им за многие века.

Не пил больше Астор. Через полгода купил старенькую лодку. С сыновьями ходил теперь в море. А, через год заказал новую шняву, с двумя мачтами. Помогал ему Господь. Выводил на рыбные косяки. Верил; не будет тот пить. В страхе Божием живёт.

Брал теперь в море с собой старшего сына Якова. Учил морскому делу. Способный был мальчик. Но, так же быстро, как схватывал на лету знания, росли в нём неимоверные амбиции. В кого был таким? В мать догадывался Астор. Слишком уж строптива была до замужества, да и после свадьбы не так просто сменила свой властный нрав на кроткий. Впрочем, если не одумалась, была бы бита нещадно.

Когда минуло Якову четырнадцать, признался; хочет учиться морскому делу в Амстердаме, хоть и удивлён был, не отговаривал сына, верил; не бросит его Бог. Да и оставался в семье его брат Конрад.

– Обещаешь, что отпустишь? – посмотрел в глаза отцу Яков.

– Не сразу. Когда подрастёт твой брат Конрад. И будет кого за штурвал вместо тебя поставить".

Так увлёкся чтением, что не помнил уже, когда именно уснула дочь. Не мог остановиться, не дочитав главу до конца. Теперь, окончательно и бесповоротно решил для себя – обязательно напечатает рукопись на печатной машинке.

Глава VI. Лёд тронулся.

Увидев заинтересованность дочери, читал теперь каждый раз, когда Лера оставалась с ним у бабушки на ночь. Понял – был не прав, дожидаясь взросления Леры. Всерьёз задумался о том, чтоб набрать рукописный текст на машинке. Но не имел на то времени.

Сегодня была глава про начало Петровского посольства в Европу.

– "Ещё в 1697 году, когда со своим многочисленным посольством в надежде узнать новое к чему стремился будучи пропитан рассказами своих друзей с Кукуя двинулся в сторону Европы, первым делом посетил Ригу.

Являясь русским царём хорошо знал о том, что многие земли были утеряны ещё при Рюриковичах.

Татаро-монгольское иго ослабило Русь. Немецкие и Шведские рыцари воспользовались этим подчинив себе не имевшую государственности, или хотя бы племённого объединения Прибалтику, двинувшись на Русь с запада. Крестоносцы были разбиты Александром Невским, но в 1237 году из остатков Ордена меченосцев образовался Ливонский Орден, ставший главной военной силой на восточном побережье Балтики.

Теперь переселившиеся германцы строили здесь города и церкви, обращая местное население в католичество. Уже к XV-му веку Ливония представляла собой объединение пяти государственных образований – Ливонского ордена, Рижского архиепископства, Дерптского, Эзель-Викского и Курляндского епископств. А так же пять самоуправляемых городов; Рига, Ревель и Нарва, под властью Ливонского ордена.

В глубине души считал утерянные земли, не только русскими но и тешил себя надеждой при случае вернуть их. Видел в себе силы на это, и некую избранность Богом. Мечтал построить великую империю став в ней императором. Найдя поддержку среди многих превратившихся теперь в единомышленников иноземцев, среди которых был Лефорт решился пуститься в путь на разведку, посмотреть насколько прочно закрепились на этих землях Шведы.

Выехав из Печорского монастыря, через несколько часов перейдя границу с Шведской территорией столкнулся с непониманием со стороны встречавших его нескольких офицеров и гражданских чиновников, присланных рижским генерал-губернатором Эриком Дальбергом. Не получив лошадей и подводы бесплатно, а только в наём вынуждены были добираться до Риги на своих. Тем самым, давая им отдых, на дорогу ушло пять дней. Более того; пропитание и корм для лошадей не были предусмотрены заранее и обо всём приходилось заботиться самостоятельно.

Это сильно рассердило молодого, горячего царя. Не рассчитывал на такую встречу. И даже тот факт, что по лифляндским землям ещё совсем недавно, в 1696-ом году прокатилась сильная волна неурожаев, не успокоил его гнев. Знал; все эти земли кормили Швецию хлебом, являясь её владениями. И, тот факт, что местные жители вынуждены были теперь голодать не в состоянии прокормить самих себя нисколько не был принят им в виде аргумента. Слишком уж надеялся на подобающую ему встречу и был ущемлён таким неуважением к себе, как к царю соседнего государства. Не только память о хорошем, но и обиду запоминал навсегда и прощал лишь при искреннем чистосердечном покаянии.

Накрывшая всю Эстляндию и Лифляндию, последовавшая за голодом эпидемия «чёрной смерти», не только существенно сократила численность населения, но и сильно подняла цены на продукты.

Эрик Дальберг, не зная о точном времени прибытия московского посольства неоднократно высылал на границу возчиков с подводами. Но, всё в пустую. Никак не мог определиться Пётр со временем своего визита, считая, как царя Московии будут ждать, в любой момент.

Лишь только в марте решившись перейти границу Пётр оказался в Лифляндии, как раз именно в то время, когда меньше всего ожидали.

Поняв, в итоге упустили на границе царя, шведские власти успели организовать соответствующую царскому посольству встречу в пригородах Риги. Уже за три версты от города ждали присланные за ним генерал-губернатором кареты. Но скрылся в рядах волонтёров. Так среди них и вошёл в город.