– Но, это невозможно!
– Что ж, в таком случае нам остаётся лишь уповать на помощь Бога. Так, как в ближайшие минуты будем все арестованы, и пущены в расход. Хотя, впрочем, можно ещё попробовать предпринять что-то, – встав, поправил мундир, застегнув последнюю пуговицу, сказал:
– Строить команду на палубе.
– Есть, господин кавторанг, – отдал честь перед тем, как в соответствии со штатным расписанием приступить к построению всего личного состава крейсера Алекс.
Через пять минут слышащихся боцманских, переливистых свистков, топота ног, лениво переступая с ноги на ногу, застёгивая только что надетые бушлаты, поправляя и без того неизвестно как державшиеся на затылках бескозырки, команда собралась на палубе, выстроившись не по прямой, а изогнутой, словно морская волна линии.
Судя по полным злобы лицам, легко можно было понять; скорее по привычке вышли на палубу. Не для того, чтоб исполнить приказ, озвучить своё недовольство сложившейся ситуацией, а, может и повторить попытку переворота.
Унтер-офицеры, с не выражающими особого рвения лицами, стояли в строю. В отличие от матросов не являя такого недовольства, что легко наблюдалось на лицах низших чинов.
Обер-офицеры, стоя в сторонке были тревожны и многозначительно напряжены, словно перед началом боя.
Штаб-офицеры, во главе с каперангом Вильковым, находились напротив самого центра построения. Их лица были спокойны, как у тех, кто уже не имеет возможности вернуться в прошлое.
– Пять минут назад, я был вынужден застрелить у себя в каюте предателя. В противном случае начался бы бунт, который не имел права допустить.
Для тех же, кто не изменил своему желанию, в надежде на то, что командование крейсером будет мною оставлено добровольно, заявляю – только в случае моей смерти.
Что же касается второго вопроса – возвращения в Кронштадт, – заложив руки за спину, медленно передвигался перед строем, – … могу сообщить следующее…
Вечернюю тишину порта нарушил сухой треск выстрела, раздавшегося откуда-то из черноты волнообразной шеренги.
С каперанга сорвало фуражку, капелька крови скатилась по его лбу. Качнувшись, схватился за голову рукой. Но, не упал. Какое-то время, словно пытался осмыслить, ранен ли, или пуля прошла вскользь.
– …возвращение в Кронштадт возможно только после приказа, нового, назначенного пятого апреля начальником Морских сил Балтийского моря каперанга Щастного.
Словно проснувшись от глубокого сна, в котором находились до этого момента, два унтер-офицера, боролись с матросом, заломив ему руки за спину, выкручивая из смертельной хватки ещё дымящийся наган.
Раздался ещё один выстрел.
– Сука! – скорее простонал, чем крикнул боцман, со всей силы ударив немалых размеров кулаком по лицу случайно выстрелившего в попытке отъёма у него пистолета матроса.
Тот сразу обмяк, и повис на руках всё ещё державшего его кондуктора.
– В ногу угодил мерзавец, отпустил руку потерявшего сознание и тут же рухнувшего на палубу матроса 2-ой статьи боцман.
Бунт был подавлен. Теперь дело оставалось за малым; дать команду унтерам начать расследование. А, они, были так же, как и остальные офицеры заинтересованы в пресечении беспорядка. Хотя бы только с точки зрения мести, не говоря уже о простой дисциплине.
Глава XVIII. Плюшевая игрушка.
Гордилась своим братом, веря; больших перспектив сулило его будущее. Чувствовала его душой и сердцем на расстоянии. На девять лет младше, тянулась к нему, даже, если не брали в свои игры девочек.
В тот день, когда случайно узнала от Вовкиной сестры, поспорили и угнали лодку, испугалась за них больше чем Варвара. Она, впрочем, и всегда была спокойна, что бы не происходило вокруг неё, не теряла душевного равновесия.
– Это же твой брат!
– Ну, и что с того?
– Если утонут?
– Не утонут. Лодку не дураки дырявую брать. Да и рыбачить не раз ходили, грести умеют.
– Но, ведь они ж поспорили. Не просто так поплыли.
– Глупая ты Лиза. Не понимаешь ничего в жизни. Разве ж этот их спор как-то увеличивает риск смерти?
– Но, ведь они же, я знаю, как пить дать далеко от берега отплывут.
– Не отплывут. А если и отплывут, то вернуться.
– А вдруг шторм?
– Вот тогда и посмотрим.
Но, уже перед обедом волнение её настолько возросло, что решилась сказать своей гувернантке, учившей французскому.
– Clara kondratievna, je vous demande de laid! (Клара Кондратьевна, я прошу вас о помощи (французский)), – как всегда нервно начала она.
– Ah Lisaveta, ne me faites pas peur! (Ах Лизавета, не пугайте меня (французский)).
– Они… они… – нахлынули слёзы. Дальше уже душили её не давая досказать фразу.
– Ах! Боже мой! – передавшееся волнение так же заставило перейти на русский гувернантку.
– Они уплыли в море.
– Кто?
– Alex et Vladimir, – теряясь в языках, вернулась к французскому Лизавета.
– Quand? (Когда?)
– Apr?s le petit dеjeuner! (Ещё после завтрака).
– Quel cauchemar! Il faut immеdiatement informer la m?re. (Какой кошмар! Надо немедленно сообщить матери), – уже бежала в сторону веранды, где обычно в предобеденный час отдыхала Торбьорг Константиновна.
– Ah Madame. Quelle horreur, Alex est emportе dans un bateau en haute mer. (Ах Мадам. Какой ужас, Алекс унесён в лодке в открытое море).
Любила эту дачу больше чем имение под Киевом. Но, осенью бывали там каждый год. Лето же проводили у Ладоги. Местная природа напоминала о Швеции, куда ездила однажды в детстве, но, помнила о ней, как о некоем месте на земле, где всегда царит лето. Бескрайние луга, равнины, местами ощетинившиеся скалами, озёра и реки. Сколько раз уговаривала Якова Карловича съездить в эту волшебную страну. Но, всегда у того находились отговорки. Оставалось лишь мечтать.
Вот и сейчас, когда её слегка разморило в тени веранды, куда не проникал даже лёгкий ветерок жаркого дня, мысленно находилась там.
Надо было покупать дачу под Санкт – Петербургом. Но, хотела уединения, спокойствия, свободы. В итоге было выбрано ею прекрасное место. Река Узерва, или по-фински Вуокса, впадающая здесь в Ладожское озеро.
Долго не соглашался, даже угрожая, из-за работы будет редко приезжать к ней летом. Но, знала своего супруга, не сможет долго без неё. Пусть и раз в неделю, но, обязательно окажется рядом. Большего и не нужно. Ведь всегда была спокойна за него.