Норильские судьбы. Повести, рассказы, мемуары

– У них сейчас заседание с участковым уполномоченным и парторгом района.

– Все вместе. Это хорошо. Здесь? – он показал на единственную закрытую дверь.

– Да. Но не знаю можно ли туда.

– Мне можно! – он ногой отрыл дверь.

В центре стола, отмахиваясь фуражкой от назойливых мух и обливаясь потом, в распахнутом кителе сидел участковый, справа в солдатской гимнастерке – председатель, слева в рубашке-вышиванке – парторг. Все вопросительно посмотрели на вошедшего.

– Тебе чево, моряк? – спросил участковый.

Андрей окинул взглядом сидящих и, уперев кулаки в стол, произнес:

– Что-то ни одного знакомого лица.

Глядя в лоснящуюся физиономию уже немолодого младшего лейтенанта, прохрипел:

– Как я понимаю, ты и есть тот участковый. Поэтому задаю вопрос тебе. Где моя жена и сын?

– О, как я понимаю, Широков? А мы сейчас как раз сидели и думали, как квалифицировать деяния вашей жены и сына. И получается, что сговор у них в хищении социалистической собственности. Статья серьезная.

– Ты о чем говоришь, младшой? Какой сговор у матери с сыном. Какое хищение? Люди опухли от голода, детям жрать нечего. Крапива, лебеда и хвощ.

– А мы не про крапиву с лебедой ведем разговор. А о хищении трех килограмм четырехсот шестидесяти грамм посевного зерна. Ты вдумайся, морячок. Почти четыре килограмма. Посчитай, сколько в них зерен, то есть потенциальных всходов, и умножь на количество зерен в новом колоске.

– Председатель, сколько в одном колоске зерен?

– Для нас самый оптимальный результат для хорошего урожая двадцать пять – тридцать.

Видно было, что председателю не хотелось участвовать в разговоре.

– Ты слышал? Умножь это на тридцать. Да это же почти полтора центнера.

От этой произнесенной цифры с участкового пот полил ручьем.

– Ты что, совсем уже здесь от жары распух, младшой? Я тебя спрашиваю про жену и сына. Когда ты их выпустишь?

– Это уже не я решаю. Суд будет решать.

– Какой суд? Пацану нет двенадцати. Мать, у которой еще двое детишек сидят голодные в хате несколько дней. Ты о чем думал, когда забрал мать, а детей бросил на произвол?

Андрей прошел вдоль стола ближе к участковому.

– Слушай, морячок. Ты, кажется, забылся. Я не нянька, а представитель власти.

Участковый поднялся навстречу. Его живот зацепил край стола.

– Да с такой жирной мордой и животом тебе бы хорошо в рукопашную ходить. Ни пуля, ни штык не возьмет. Но я понимаю, тебе на фронт нельзя. У тебя броня. Ты у нас специалист по подсчету колосков. – Андрей закусил зубами ленточки бескозырки, как это делали моряки, когда шли в атаку.

– А ну пошел вон отсюда. Вон пошел из помещения!

Младший лейтенант отодвинул стул, рукой нащупывая кобуру и тут же, получив сильный удар в лицо, со свинячим визгом упал на пол. Моряк несколько раз впечатал в лежащее рыхлое тело свои кирзовые ботинки, приговаривая:

– Мразь! Сволочь конченая!

Председатель и парторг, соскочили со своих мест, но помогать участковому не спешили.

Моряк приложил руку к груди. Через тельняшку просочилась кровь, открылась рана. Он с силой хлопнул за собой дверью и направился к своему дому.

Его арестовали вечером. На глазах детей заломили руки за спину и увезли в район.

На следующий день после ареста Андрея в кабинет секретаря райкома партии зашла девушка и положила на стол свежую почту. Сверху лежал конверт. Парторг вскрыл его. Внутри находилась газета «Боевой путь». С главной страницы на него смотрел улыбающийся моряк. Заголовок гласил «Наш земляк Андрей Широков – Герой Советского Союза».

Трое суток катер толкал перед собой баржу. Встречный ветер разгонял волну и с силой разбивал ее о металлическую обшивку. Через открытые люки наружу вырывался гул.

Справа на высоком берегу Енисея, показались мрачные строения. Вскоре солдаты закрепили швартовые у насыпной пристани.

Юный лейтенант вышел из рубки буксира и, поднеся рупор ко рту, прокричал:

– Уважаемые господа! Порт Дудинка! Катер дальше не идет. Просьба покинуть трюм и палубу с вещами, – и уже перейдя на откровенный крик: – Первый. Пошел! Второй. Пошел.

Как только ноги заключенных коснулись прогибающегося трапа, сторожевые собаки вскочили и, вырывая из рук конвоиров повадки, залились громким злобным лаем. Этот лай подхватили десятки собак поселка Дудинка.

Два национала, занятые ремонтом грузовых нарт, повернулись в сторону пристани. Им сверху было хорошо видно, как по трапу, словно муравьи, вниз сбегают люди и падают на колени.

– Опять железный тюрьма, однако, приехал!

– Та-та! Много уже тюрьма приехал.

Шел август 1953 года. В Норильске уже два месяца продолжалось восстание заключенных. Администрация лагерей пошла на некоторые уступки и послабления в содержании узников, но только для того, чтобы потом жестоко, расправиться. Расстрелы велись практически каждый день то в одном, то в другом отделениях. Пятое «каторжное» отделение было последним, где еще продолжалась забастовка.

Барак мирно спал. Совсем недавно разрешили переписку. Андрей сидел на нарах и дописывал письмо в надежде отыскать родных.

Отложил лист и взглянул на зарешеченное окно. Лучи солнца проникали, внутрь освещая противоположную стену. «Скоро полночь», – подумал он и хотел встать. В это время снаружи раздался треск, затем пулеметные и автоматные очереди. С нар начли вскакивать и метаться по бараку заключенные. Внутри все заволокло дымом. Пули прошивали стены со всех сторон. Послышались истошные крики и стоны раненых. Сильный удар в грудь опрокинул его на нары и лишил сознания.

Андрей открыл глаза. Два юных солдата в красных погонах тащили его за ноги. Голова постоянно ударялась о камни. «А где бескозырка?» – подумал он и сделал попытку приподнять голову.

– Микола. Так вин еще живой! Може, пристрелити цю сволоту? – сказал один из солдат.

– Вот же сука. Да ладно, все равно сдохнет. Тащим к мертвым.

Его погрузили в повозку, где уже лежало несколько тел. Сверху накинули мешковину.

– Но! Пошла, родимая.

Бесконвойный ударил вожжами по крупу лошади. Повозка, подпрыгивая на торчащих из земли валунах, оставляя за собой шлейф красной пыли, стала удаляться от ворот пятого каторжного отделения.

Налетевший порыв ветра задрал край мешковины, и откинул ее в сторону. Андрей увидел знакомый восточный склон горы Шмидта, который щетинился охранными вышками, сотнями столбов, связанных между собой колючей проволокой, ограждающей бараки. Он сделал попытку приподняться, но ни одна мышца не напряглась, тело его не слушалось. Лошадь остановилась, отмахиваясь хвостом от полчищ комаров, облепивших ее. Похоронная команда из числа заключенных быстро разгрузила телегу и подошедшую грузовую машину, кузов которой был заполнен телами.