Приговоренные ко тьме

– Свою награду за эту ночь вы найдете у этого молодца за поясом.

Сполетское войско начало свое продвижение по Риму. Согласно плану, ему предстояло в бодром темпе двигаться на север вдоль левого берега Тибра. При этом коннице на подступах к Замку Святого Ангела надлежало разделиться на две колонны – меньшая, в количестве сотни всадников, которую возглавлял сам Альберих, должна была достичь замка через мост Элия, большей, насчитывающей две сотни всадников под верховенством Максима, приказано было устремиться к городу Льва, перейдя мост Цестия и пройдя через ворота Септимия. Если, паче чаяния, будут открыты саксонские ворота Города Льва, этому отряду надлежало именно здесь прорываться к папской резиденции. В этом случае задача заговорщиков значительно облегчалась бы, но всерьез на подобное легкомыслие сенаторов навряд ли приходилось рассчитывать. Поэтому Максим со своими людьми настраивался на то, чтобы продвигаться далее, вдоль правого берега, к основным воротам Леонины. Ланциариям же, которыми руководил Марк, надлежало тем временем захватить все здания городского муниципалитета на Капитолии и с оставшимися силами прийти как можно скорее на подмогу к малому конному отряду сполетцев. Теодора, несмотря на возражения Альбериха, решила присоединиться к его дружине, которой в этой операции надлежало исполнить роль загонщика.

Эпизод 19. 1657-й год с даты основания Рима, 18-й год правления базилевса Льва Мудрого, 3-й год правления императора Запада Людовика Прованского

(03 января 904 года от Рождества Христова)

Тем временем Теофилакт и его люди расположились в полной готовности, всякий на своем боевому посту, в ожидании грядущего нападения. Теофилакт и Сергий не сомневались, что их враги из числа римских сенаторов непременно воспользуются уменьшением количества защитников крепости, чтобы попытаться штурмом овладеть ею, благо в подписании перемирия римский Сенат никоим образом не участвовал и был свободен от всех обязательств перед Теофилактом. Чтобы быть до конца объективным, необходимо сразу заметить, что Теофилакт и его сообщники ничем не отличались в своем вероломстве от Сената, и вошедший в Рим Альберих аналогично не испытывал никаких сковывающих его действия обстоятельств ни перед сенаторами, ни перед самим папой. Как ни парадоксально, но присутствие в Риме Адальберта Тосканского являлось до поры до времени гарантом мира в городе, с его уходом противоборствующие стороны начали спешно готовиться к решающей схватке.

Теофилакт и его люди сильно рисковали предыдущей ночью, когда сотня их солдат оставалась перед лицом противника, чуть ли не вдесятеро превосходящего их, и не было оснований надеяться, что Альберих успеет прийти к ним на помощь. Однако мятежные сенаторы, консультируемые и негласно поддерживаемые папой Христофором, не рискнули той ночью напасть на них, опасаясь, что Адальберт или, хуже того, Кресченций , узнав о боях в Риме, успеют оперативно вернуться в город. Получив следующим днем известия от своих лазутчиков, что Адальберт и Кресченций успели достичь на своем пути Чивита-Кастеллано, папа Христофор и Сенат решили, что, наконец, настал момент для установления в Риме единой власти.

Темнота, свойственная декабрьским бесснежным ночам в Риме, опустилась плотным облаком на городские улицы. Теофилакт приказал погасить все факелы, чтобы глаза его воинов побыстрее привыкли к темноте. Огонь горел только в комнатах Сергия и Ландона, где священники, не переставая, молились за успех сегодняшнего предприятия. Сам Теофилакт беспрестанно обходил стены замка, пиная ногами своих людей, дабы никто из них не заснул себе и прочим на погибель. Особое внимание было обращено на стены Города Льва, которые примыкали к крепостным стенам Замка Ангела, слегка уступая последним по высоте. Консул Рима очень сокрушался по поводу того, что в крепости практически иссякли запасы греческого огня, неоднократно выручавшие осажденных. Все разговоры были запрещены, защитники крепости напрягали свой слух, нервно реагируя на треск деревьев, плеск потревоженной рыбой воды, на появление возле крепости бродячих собак и, особенно, на тревожные тени городских грабителей, временами возникающие и пропадающие в римских закоулках. Так прошло несколько часов.

В тот момент, когда Теофилакт уже подумал, что, видно, обойдется и на этот раз и все получится само собой и как нельзя лучше, что Альберих и его люди без особых помех захватят город, его чуткое ухо уловило движение внутри стен города Льва и приглушенный лязг открывающихся ворот папской крепости. Легкий шум нарастал и определенно приближался. Теофилакт быстро перешел на противоположную сторону крепостной стены и здесь, со стороны моста Элия, также уловил несомненное приближение к крепости людей – слабое бряцание оружие, стук грубой обуви о камни дороги, шелест шептавшихся между собой людей. Граф Тусколо приказал нескольким лучникам зажечь стрелы и пустить их в стороны предполагаемого движения.

Стрелы со свистом взмыли вверх и на мгновение осветили приближающуюся к крепости толпу пеших людей, предательски заблестело на воинах железо их шлемов и оружия. Теофилакт успел увидеть, что нападающие несут длинные лестницы и катят таран, колеса которого были, видимо, обернуты чем-то мягким, чтобы не вызывать излишнего шума. В то же мгновение, когда в небе Рима зажегся свет от горящих стрел, толпа нападающих издала звериный рык и кинулась к стенам. Защитники замка ответили сначала залпом стрел, затем выстрелами последних остатков греческого огня. Нападавшие отхлынули от крепости, однако, подстрекаемые своими вожаками, вновь бросились вперед. Лучники сенатских войск, в свою очередь, начали запускать во двор замка горящие стрелы, и Теофилакту пришлось освободить от боя дюжину своих ланциариев, направив их на тушение то там, то сям возникающих пожаров.

К стенам крепости в мгновение ока были приставлены с десяток лестниц, по которым начали резво карабкаться палатины римского Сената. Все свои усилия немногочисленные защитники теперь бросили на то, чтобы отпихивать от стены вражеские лестницы, сопровождая каждое их падение в сторону от замка радостными криками, заглушая даже обреченные вопли тех, кому на этой лестнице не повезло находиться. Теофилакт уже не раз за время осады порадовался тому факту, что его враги не имели возможности атаковать башню осадными орудиями – непосредственное соседство замка с Городом Льва, и, как следствие, стесненность места не позволили в свое время Адальберту, а сейчас сторонникам сенатора Григория воспользоваться стенобитными баллистами, иначе судьба Теофилакта и его семьи была бы решена уже давно.

Тем не менее, и без осадных орудий положение обороняющихся с каждой минутой становилось все печальнее: сказывался громадный численный перевес войск Сената. В довершение прочего в ворота начал методично бить подвезенный, наконец, таран и стены крепости завибрировали от его могучих ударов. Теофилакт снова начал всматриваться в сторону противоположного берега Тибра, на сей раз надеясь увидеть приближение подмоги своим быстро тающим силам.

Вот уже с десяток нападавших оказались на стенах крепости, и вместо свиста стрел окрестности башни огласил звон мечей. Теофилакт собственноручно сразил первого смельчака, проникшего в крепость, его воины сражались не менее доблестно, однако спустя несколько минут графу Тусколо пришлось принять печальное решение с минимальным боем оставить стены, отступить в саму башню и запереться там. Защитники крепости уже не контролировали несколько лестниц, приставленных к стенам крепости, и по ним муравьиным потоком устремились григорианцы. Теофилакт гибель каждого своего воина воспринимал с острейшей личной болью, как будто в этот момент ему самому отрезали какой-нибудь из органов, настолько мало у защитников крепости оставалось сил. Он отдал приказ отступать в главную башню, пока еще оставалась возможность подавляющему большинству его людей быстро укрыться в ней.

Защитники крепости бегом устремились в башню, что вызвало звериный рев восторга их противников. Один из находившихся на крепостных стенах григорианцев, ликуя, начал размахивать флагом с папским вензелем, торжествуя скорую победу. Его триумфальная песня оборвалась на полуслове, внезапно римлянин замолк, выронил флаг, и, вытянув руку в сторону Тибра, начал о чем-то истошно кричать, однако его вопль все еще тонул в победных криках его войска. Теофилакт также устремил взгляд в сторону старого Рима и увидел стремительно приближающуюся по мосту Элия лавину всадников с копьями наперевес.

– Альбееееерих!

Клин всадников врезался в спины нападавших, и крики радости последних сменились на предсмертные вопли ужаса. Толпа была рассеяна в момент, люди врассыпную кинулись кто куда, многие бросались в реку, некоторые, совсем ополоумев, бежали навстречу всадникам, находя там скорую смерть. Лишь спустя некоторое время архонтам сенатских войск удалось придать бегству хоть какой-то упорядоченный вид, основная часть григорианцев устремилась туда, откуда пришла, к городу Льва, надеясь укрыться за их спасительными стенами.

Теофилакт со своим людьми выскочил из башни. Его люди, горя местью за своих убитых товарищей, начали жестокую расправу над григорианцами, не успевшими покинуть пределы их крепости. Во двор сквозь ворота, разбитые тараном, протиснулся на коне Альберих, а вслед за ним также конные Теодора и ее слуга Климент, державший впереди себя Мароцию, но целиком прикрывая последнюю своим каплевидным щитом.

– Успешной охоты, мессер Теофилакт! Вам еще не опостылели стены этой крепости? – вскричал Альберих.

– Стены этой крепости навсегда останутся для меня родными, Альберих! Я готов их целовать, как святые иконы!

– Победа еще не наша, мой друг! Эти скоты бегут в город Льва, как мы и рассчитывали, и нам надлежит торопиться! Надеюсь, мой шустрый Максим прибудет вовремя!

– Но что за резон было разделять ваших всадников, Альберих? – кричала Теодора.

– Милая Теодора, пока Город Льва будет принимать всех бегущих и укрывающихся от нас, ворота его будут что? Правильно, открыты!

– Неужели кто-то будет жалеть эту несчастную чернь и давать ей убежище? – хмыкнул Теофилакт.

– Чернь, разумеется, никто жалеть не будет, но у нас теперь есть кое-кто повесомее. Мы захватили в префектуре нескольких ваших друзей-сенаторов, включая самого Григория, и в настоящий момент всю эту веселую компанию мои люди волокут к Леонине, так что никто не закроет ворота, если они не хотят, конечно, чтобы Сенат Рима уменьшился чуть ли не наполовину!

– А вот это удача, Альберих!

– Надеюсь, она нам не изменит сегодня, любезный граф Тусколо! Предлагаю вам немедля отправляться в Рим, дабы арестовать ваших основных недругов, остающихся в городе, раз уж вам клятвой запрещено приносить ущерб папе. Что до меня, то я никакой клятвы ему не давал, и мне не терпится увидеть этого почтенного старца в его покоях!

– Прекрасный план, Альберих! Прекрасная ночь, друзья! – крикнул подоспевший к воротам Сергий, – я умоляю вас, герцог, взять меня с собой!

– О, его преподобие хочет сполна насладиться своим триумфом?! Коня его высокопреподобию, живо! Прошу извинить, носилки Ландона прибудут сюда не ранее утра!

– Какие носилки, мессер Альберих?! Я готов бежать с вашим отрядом хоть пешим, лишь бы собственными глазами лицезреть падение Христофора!

И Альберих с Сергием устремились прочь из башни. К Теофилакту бросилась Мароция, глаза ее радостно блестели, она была в полнейшем восторге от такой безумно интересной ночи. Граф Тусколо расцеловал свою дочь и заключил в свои объятия Теодору:

– Как я рад видеть тебя, моя милая!

Теодора спокойно улыбнулась.

– Я тоже рада, мой господин. Но Альберих прав, мы еще пока ничего не добились. Отправляйся в Рим, а я останусь управлять замком.

На лице Теофилакта отразилось некоторое разочарование. Воодушевленный своей победой, в этот миг он как никогда был готов на восстановление прежних отношений, но эти холодные слова больно кольнули его сердце. Теодора заметила это и поспешила сгладить неприятное впечатление, поцеловав его в щеку и прошептав:

– Спеши! Я буду ждать тебя! – проводила она его, сказав ему в дорогу те же слова, что и несколькими часами ранее охраннику Гандульфу.

Теофилакт с полсотней людей спустя четверть часа направился в старый Рим через мост Элия, чтобы расправиться с теми, кто несколько месяцев назад поднял против него мятеж. Он не сомневался в своей удаче и по дороге только раздумывал, стоит ли ему этих мерзавцев предавать римскому суду или, заботясь о сохранении времени и сил, выступить для них в единой роли судьи и палача.

Ну а тем временем основные события разворачивались у ворот Святого Перегрина, главных ворот Города Льва. Всего два часа назад именно отсюда отошли основные силы сторонников сенатора Григория, которых напутствовал сам папа Христофор. С началом боя ворота, ведущие в Город Льва непосредственно от Замка Ангела, были наглухо закрыты, поэтому в момент атаки Альбериха нападавшие мигом очутились в западне, единственным спасением из которой являлось бегство по правому берегу Тибра. Естественно, что почти все предпочли бежать вниз по реке, обратно, к центральным воротам Леонины, и теперь под стены города Льва с восточной стороны начали прибывать сначала поодиночке, а затем все большими группами испуганные ланциарии городской милиции, требуя открыть ворота и оглашая окрестности воплями о том, что к грекам Теофилакта прибыло на помощь неведомое войско. Людей становилось все больше, но папская охрана не торопилась их впускать, пока, наконец, они не увидели сенаторов Адриана и Бенедикта, руководивших атакой на Замок Святого Ангела, а теперь примчавшихся на конях к городу Льва, видя в нем свой последний рубеж обороны. Ворота Святого Перегрина, по призыву сенаторов, загремели цепями и открылись, впуская в себя отступавших, которые лавиной хлынули в их разверстую пасть.

В этот момент с юга, со стороны Трастеверинского округа, показалась внушительная кавалькада всадников. Увидев ее, начальник охраны истошно завопил своим подчиненным:

– Закрыть ворота! Закрыть ворота для всех!

Но было уже поздно, отступавшие толпы григорианцев помешали оперативному исполнению приказа. Враждебная конница вихрем ворвалась в город Льва. Первые же влетевшие в Леонину всадники кинулись к воротам и заблокировали их спусковые механизмы, после чего начали яростно отбиваться от наседавших со всех сторон на них григорианцев. Среди последних ввиду появления нового врага скоро снова началась паника. Если до сего момента отступавшие бежали исключительно к Леонине, видя в ней надежду на спасение, то теперь поток отступавших от Замка Ангела рассеялся окончательно, григорианцы бросились кто куда, видя, что и Леонину теперь захватывает враг. А сзади них тем временем уже появились всадники отряда Альбериха. Их появление у главных ворот города Льва окончательно разрешило исход боя.

Григорианцы начали массово бросать свое оружие на землю, становясь на колени и простирая руки к противникам, умоляя тех о пощаде. Чтобы окончательно добить врага, сполетцы жестоко расправились с их архонтами, богатыми горожанами Рима. С разрубленными черепами у центральных городских ворот лежали Адриан и Бенедикт, римская чернь, словно страшные грифы, окружила их трупы и повела дележ их богатой одежды и вооружения. Покорно и со срывающимися испуганными литаниями встретили чужое войско папские слуги и многочисленные монахи, находившиеся подле престола Апостола Петра. Только спустя немалое время слуги Христофора сообразили, кто именно захватил город Льва, и хвалебные песнопения, дотоле направлявшиеся только в адрес самого Создателя, теперь получили и предельно конкретную адресность – духовенство приветствовало благородного герцога Сполетского. При этом монахи и рядовые священнослужители как бы само собой поспешили отстраниться и отойти подальше от базилики Святого Петра, толпа смиренного и покорного народа также отодвинулась от стен главной, наряду с Латераном, церкви мира, которая теперь робко ждала разрешения участи своего единственного оставшегося обитателя.

Сергий, подойдя к ступеням базилики, обернулся к народу, находящемуся на площади, и требовательно поднял руку вверх. Рокот возбужденной толпы затих, час Сергия пробил:

– Народ Рима! Господь призвал нас сюда и дал нам силы и удачу в борьбе с тем, кто преступным путем захватил трон Апостола Петра и надругался над Его Святейшеством Львом, законным главой вселенской церкви! В нашем лице вы видите карающий меч Вседержителя, направленный на всех, кто поддержал узурпатора! Наш долг состоит в восстановлении справедливости и закона и в покарании мятежников. Молитесь Господу о милости к вам, и, быть может, он смягчит нам сердца наши и даст указание пощадить вас!

Толпа жалостливо запричитала молитвы. Отдав необходимые распоряжения об изъятии оружия у побежденных, о пленении всех тех, кто атаковал сегодня Замок Ангела и выводе всех пленных за пределы города Льва, о строгом надзоре, которому теперь должны были подвергнуться руководители мятежа, Альберих и Сергий, наконец, обратили свои взоры на затаившуюся апостольскую базилику. Первые лучи восходящего солнца как раз в это время робко осветили ее фасад, как будто подсказывая нападавшим, где именно от них укрылась их главная добыча.

В притворе церкви Альбериха, Сергия и последовавших за ними десятка человек их стражи не встретил никто. Войдя в пределы базилики, воины перекрестились и убрали свое оружие в ножны. Они начали продвигаться по главному нефу, эхо гулко копировало их поступь. Базилика, очевидно, была пуста.

Внезапно из-за одной из колонн выбежал человек с двуручным мечом в руках. С отчаянным воплем он нанес удар, стремясь поразить Альбериха. Тот едва успел увернуться от удара, и человек с мечом, не удержавшись, упал на плиты базилики. Это был Христофор.

С рычанием смертельно раненного зверя папа римский вскочил на ноги и начал размахивать мечом, в надежде причинить вред хоть кому-нибудь из противников.

– Не трогайте его! Он должен быть пленен живым и невредимым! – заверещал Сергий. Эхо страшным образом многократно дублировало его крик.

Христофор продолжал наносить удары мечом, поражая исключительно воздух и рыдая от отчаяния.

– Сеть! Слуги, сеть! – крикнул Альберих.

Спустя несколько минут на папу была накинута сеть, и его повалили на пол. Христофор рычал, безуспешно рвал ячейки сети, бешено вращал глазами и извергал из груди адовы ругательства в адрес своих врагов.