В ожидании земных благ многие постарались провести время также с пользой для духа. Всякий раз, когда у Латерана останавливались носилки приезжего епископа или местного кардинала, несколько десятков людей бросались к ним за благословением, каковые церковнослужители, приятно улыбаясь или, напротив, изображая вселенскую скорбь за грехи мира, одинаково охотно им дарили. После того как глава поместной церкви скрывался за дверьми базилики, толпа начинала обсуждать произнесенные слова или замеченные жесты священника, вспоминать его славные деяния и хвастаться полученными от него дарами.
– Его преосвященство Петр из Альбано, строгий и справедливый пастырь, говорят, недавно лично накормил и приютил пять монахов, приплывших из норманнских земель, где они успешно сеяли слово Божие в сердца варваров.
– Пресвитер Иоанн из Тибура раздал весь хлеб своей церкви во время прошлогоднего голода и всю зиму питался, как и слуги его, замороженными ягодами и кореньями.
– Вы видели, благочестивый отец Сильвестр из Порто, не просто благословил нас и нашу семью, но и возложил на моего первенца свои святые длани!
Не оставались без внимания и светские правители. Особенной любовью горожан пользовался, конечно же, маркиз Адальберт, но трудно сказать, насколько эта любовь была бескорыстной.
К полудню приток гостей в Латеран закончился. Чернь начала томиться в ожидании результатов суда, а наиболее примечательной фигурой на площади в последующие несколько часов оставался Теофилакт, наблюдавший за толпой с небольшого, наспех построенного помоста и время от времени отдававший распоряжения декархам своей милиции.
Внутри базилики, посередине правого бокового нефа был установлен длинный стол, за которым расположились высшие чины Святой Римской Церкви. Между пилястрами стены, отделяющей судебный зал от главного нефа, а также ближе ко входу были установлены места для светских гостей. Особое внимание было уделено, естественно, сполетской герцогине Агельтруде, тосканскому графу Адальберту, камеринскому графу Альбериху, послам византийского императора, лангобардского Беневента и фриульского графа Беренгария, одного из итальянских королей.
Юный император Ламберт был извещен о готовящемся суде, однако Агельтруда умолчала о тонких особенностях предстоящего процесса и без труда уговорила Ламберта не ехать в Рим, благо она возьмет на себя все представительские функции. Не было и делегатов германского короля, их демонстративно не пригласили на судилище. Наконец, не было и Теофилактов, супруг исполнял свои непосредственные обязанности по обеспечению порядка, а Теодора сослалась на легкое недомогание и осталась дома. Адальберт не мог не признать в очередной раз дальновидный ум прекрасной гречанки, ему, также пытавшемуся устраниться от очевидно малоэтичного дела, повезло меньше. В итоге светскую власть в Риме олицетворял собой престарелый префект Григорий.
Присутствующие, томясь в ожидании папы, с любопытством разглядывали мозаичную роспись дворца, где редкой чести быть изображенным вместе со Спасителем и святыми удостоился сам Карл Великий, а также обменивались между собой новостями, услышанными ими из далеких земель и касающимися политических и религиозных споров. Многие отметили факт отсутствия кардиналов Теодора и Романа Марина и частенько поглядывали на Иоанна из Тибура, который старался хранить невозмутимый вид, несмотря на всю тяжесть, которую он испытывал на сердце. Еще больше изумляло отсутствие Сергия, верного напарника Стефана во всех предприятиях. По залу немедленно поползли слухи о вероятной ссоре между друзьями или о том, что Сергий, возможно, подорвал свое здоровье в служении. Также некоторое удивление вызывала правая часть трансепта базилики, в нише которого, как помнили все, стояло огромное распятие. Сейчас же она была наглухо задрапирована здоровенным полотном с изображением все того же Креста Господня. По всей видимости, папа затеял в своем любимом храме небольшой ремонт. На это же указывали и намного больше, чем надо, раскуренные по залу благовония, предназначенные, видимо, заглушить едкий запах строительных красок.
Наконец оглушительно прогремели трубы, глашатаи возвестили о приходе Его Святейшества Епископа Рима Стефана Шестого. Благословив собравшихся, и вместе с ними сотворив молитву о ниспослании присутствующим христианского смирения и озарения божественным разумом, папа сделал знак глашатаям зачитать следующее:
– Сегодня, в пятый год царствования Его Высочества Ламберта, императора Запада, в одиннадцатый год царствования Его Высочества Льва Шестого, императора Востока, в первый год божественного служения епископа Рима Стефана, божьей волею, с благословения апостолов Петра и Павла, Святая Римская кафолическая церковь производит суд над рабом божиим Формозом, родом из Остии, слугой святой Римской кафолической церкви, волею Господа нашего Иисуса Христа ставшего епископом славного города Порто!
В течение следующих десяти минут глашатаи перечисляли титулы и звания собравшихся слуг Церкви, после чего еще минут десять ушло на то, чтобы сообщить регалии присутствующих светских гостей. Церемониал был до невыносимости нуден, но несоблюдение его могло, как минимум, привести к ссорам среди собравшихся, а, как максимум, к непризнанию впоследствии итогов суда законными. Наконец, глашатаи перешли к делу:
– Святая Римская кафолическая Церковь вызывает на свой Святой суд раба божьего Формоза, родом из Остии, слугу Святой Римской кафолической церкви, волею Господа нашего Иисуса Христа ставшего епископом славного города Порто, дабы выдвинуть против тебя обвинения в нарушении Божьих заповедей и церковных канонов! Святая Церковь приказывает тебе явиться сию же минуту пред Судом своим!
Пауза. Многие из собравшихся машинально взглянули на входную дверь, как будто покойник и в самом деле мог сейчас появиться в проеме. Двери, к слову, на протяжении всего суда, согласно правилам, оставались открытыми, но тщетны были все усилия самых зорких глаз толпы что-либо углядеть из творящегося внутри базилики.
Глашатаи повторили:
– Святая Римская кафолическая Церковь вызывает на свой Святой суд раба божия Формоза, родом из Остии, слугу Святой Римской кафолической церкви, волею господа нашего Иисуса Христа ставшего епископом славного города Порто, дабы выдвинуть против тебя обвинения в нарушении Божьих заповедей и церковных канонов! Святая Церковь приказывает тебе явиться сию же минуту пред Судом своим!
И вновь тишина воцарилась в зале. Собравшиеся равнодушно ждали последнего третьего раза, чтобы перейти к судебным процедурам. Пара-тройка святых отцов кощунственно зевнула.
Глашатаи пригласили Формоза в третий раз. Спустя секунду после оглашения, в возникшей тишине внезапно прозвучало:
– Я здесь и готов ответить!
Шок! ШОК! Даже самые невозмутимые сердца содрогнулись, услышав этот голос. Многие вскочили со своих мест, кто гневно сверкая очами, кто испуганно озираясь по сторонам в надежде увидеть неуместного шутника. В эту же секунду ковер, закрывавший нишу с распятием, упал, и пришедшие судить увидели трон с сидящей на ней человеческой фигурой!
Снова шок, куда сильнее прежнего! Раздались сдавленные крики, в которых звучала странная смесь удивления и ужаса. Епископу Иоанну из Галлезе внезапно стало плохо, и только энергичные действия служки, вовремя сунувшему ему под нос нашатырь, вернули епископу ясность сознания. Иоанн из Тибура сидел бледный как смерть, бормоча молитву, он не верил своим глазам, а еще больше отказывался верить своему разуму, который в эту минуту растолковывал ему замысел Стефана.
Да, не зря всю ночь работал кубикуларий Адриан со своими помощниками, под покровом темноты доставивший из Ватикана прах покойного Формоза, содрогаясь от ужаса творимого им кощунства и от близости разлагающегося тела. За час до начала суда саркофаг с трупом был вскрыт, самого покойника одели в свежие папские одежды и усадили в кресло. Переодевая труп, служки при этом периодически сменяли друг друга, не чувствуя в себе силы бороться с приступами тошноты, и тут же, возле гроба, оскверняя святые полы содержимым своих желудков.
– Кто ты, грешник? Назови имя свое! – вдруг покрыл гул изумленных голосов трубный рык Стефана Шестого.
– Я недостойный раб божий Формоз, родом из Остии, слуга Святой Римской кафолической церкви, волею Господа нашего Иисуса Христа исполнявший при жизни обязанности епископа портуенского!
Многим с испугу голос, исходивший от покойника, действительно казался похожим на скрипучий голос Формоза, и они истово продолжали креститься с того самого мгновения, когда упал ковер с ниши. Иоанн из Тибура, совладав с нервами, а еще больше с гневом, душившим его, догадался первым:
– Сергий!
Иоанн взглянул в сторону папы Стефана. А тот уже давно не сводил с него глаз, наблюдая реакцию своего противника. Стефан добился своего – враг испытывал животный страх и невероятное унижение. Стефан начал обводить взглядом остальных присутствующих, наслаждаясь секундами своего торжества.
«О, это еще далеко не все, что я уготовил вам, предатели и лицемеры», – мстительно шептал Стефан.
Агельтруда мало в чем отставала от Стефана, это был миг и ее торжества тоже. Адальберт же, напротив, старался отвести взгляд куда угодно, лишь бы не видеть человека мертвого телом и человека только что умершего духом. Из всех собравшихся один Альберих, граф Камерино, сохранял хладнокровие и только мысленно завидовал своему приятелю и собутыльнику Теофилакту, который верно в этот момент щебечет с прекрасными горожанками, а не сидит в душной зале рядом со зловонным трупом.
Присутствующие все никак не могли прийти в себя. Папа дал знак глашатаям, но они молчали, также потрясенные происходящим. В довершении всего, слуги одной знатной дамы проявили преступную нерасторопность, и их госпожу шумно вырвало на ступени базилики.
Тогда папа встал сам. Подойдя к трупу Формоза, с ненавистью глядя ему в уже сгнившие пустые глазницы, он возопил:
– Святая Римская церковь обвиняет тебя, недостойного раба Божия, в преступном захвате трона Святого Петра. Как мог ты, будучи епископом портуенским, взять в свои преступные руки ключи Святого Апостола?
За троном Формоза действительно прятался его высокопреподобие, епископ Чере Сергий. После долгих споров, Стефану пришлось уговорить своего друга исполнить эту неблаговидную роль. Никто другой не взялся бы за это дело. Немалых усилий стоило это и самому Сергию. Он уже битый час, скрючившись, стоял за троном, постоянно держа возле носа пузырек с нюхательной солью, выданной ему заботливой Теодорой. Его трясло как в лихорадке, он то и дело видел, как из-под трона падали и ползли по земле насекомые, нашедшие не так давно свой приют в теле скончавшегося папы. Сергий с трудом удерживался от того, чтобы, закричав от ужаса, не выбежать в середину залы. Он постоянно творил молитву, но слышал ли его Господь в это время?
– Мой разум, святейший епископ Рима, был помрачен увещеваниями Люцифера и слуг его, моя плоть корыстно жаждала материальных благ от должности епископа Святого Престола, моя гордыня призывала меня к попранию заповедей Божиих и канонов Святой Римской кафолической церкви!
– Как мог ты, ничтожный преступник, заняв Святой престол, править именем Божьим, повелевать слугами его, среди которых немало достойных сынов Церкви, тогда как ты сам грешен телом и преступен душой?
– Заняв престол, моя душа оставалась во власти дьявола, и я действовал по велению его, приближая к себя грешников и отвергая недостойных!
– Значит ты признаешь, что все твои действия, осуществляемые на троне Святого Петра, суть послушное исполнение воли Врага рода человеческого?
– Другим и не руководствовался.
«Прекрасно. Вот и очистил себя наш славный Стефан от греха, в котором он сам только что обвинил мертвеца. Стало быть, назначение Стефана на пост епископа Ананьи есть наущение дьявола. Клянусь, даже его назначение остиарием в свое время было нашептано Повелителем мух[91 - На иврите Бааль-Зевув, то есть Вельзевул, злой дух]», – подумал в этот момент Адальберт.
– Как смел ты, низкий грешник, преступно захвативший Святой трон, совершить императорскую коронацию над варваром Арнульфом из германских земель? – Стефан перешел к новой статье обвинений.
– По наущению дьявола и будучи искушаем дарами вышеназванного варвара Арнульфа из Каринтии, решился я на это, дабы внести смуту на земли святой Италии, дабы помешать роду благочестивых сполетских императоров, наследников великого Карла, возобладать над Римом.
«Часть истины в этом, однако, есть», – продолжал мысленно комментировать Адальберт.
– Насколько полно и точно преступная церемония коронации варвара Арнульфа соответствовала церемонии коронации римских императоров?
– Не соответствовала, святейший епископ Рима! Варвар Арнульф не подтвердил должным образом полномочия и привилегии святой Римской кафолической церкви, а в состав мира, по наущению дьявола, мною были внесены перемолотые волосы распутниц и капля крови неродившегося младенца, дабы был защищен вышеназванный варвар от угроз верных слуг Церкви и Империи! Сей способ практикуют последователи дьявола в царстве болгар, где мое тело и душа пребывали некоторое время с целями, должными быть миссионерскими.
«О, это уже на публику. Насчет первого не помню, но, кажется, что все было в соответствии с правилами, да и такие дотошные отцы Церкви, как Иоанн и Романо Марин, не допустили бы отступлений. Ну а насчет второго никто и никогда не предоставит ни подтверждений сказанному, ни опровержений».
– Как смел ты, вероотступник Формоз, будучи дважды отлученным от церкви святейшим папой Иоанном Гундо, вновь вернуться к отправлению церковных служб и таинств?
– Мой господин, всесильный Люцифер, смутил разум папы Марина[92 - Папа Марин Первый (?-884), римский папа (882-884)], и тот, поддавшись суетному искушению, вернул меня в лоно Церкви, дабы лукавым гласом моим я смущал сердца добропорядочных христиан!
– Испытывает ли твоя душа, нечестивый Формоз, муки раскаяния в совершении столь тяжких преступлений? – с каждым словом своим Стефан подходил все ближе и ближе к покойнику, лицо папы (живого, конечно) все более искажалось от переполнявшей его ненависти.
– Нет, моя душа по-прежнему находится во власти Люцифера, и только его я считаю своим господином, – сложно даже описать, что чувствовал в этот момент Сергий, заученно отвечая за покойника.
– Долг святой кафолической церкви заключается в спасении душ верующих и в отвращении от искушений сатанинских! – Стефан возвысил свой голос уже до какого-то истеричного визга. По всей видимости, в этот момент он уже начал терять контроль над собой.