Львы и розы ислама

Зийад полностью оправдал доверие Муавии, успешно подавив волнения иракцев и прибегнув для этой цели к невиданным прежде суровым мерам. В Басре, где бунтовали хариджиты, ненавидевшие Муавию еще больше, чем Али, он ввел комендантский час. После вечерней молитвы горожанам давалось немного времени, чтобы успеть разойтись по домам («столько, сколько длится чтение самой длинной суры в Коране», то есть около часа). Если кто-то появлялся на улице позже, ему отрубали голову. Рассказывали, что в первую же ночь после указа было убито 500 человек, казнили даже какого-то несчастного бедуина, пригнавшего в город скот и ничего не знавшего о новых правилах. После этого напуганные басрийцы с такой быстротой покидали мечеть после молитвы, что часто забывали в ней свои сандалии.

Зийад закрыл все притоны и увеселительные заведения, где арабы предавались пьянству и разврату, и объявил войну преступникам. В городе стало так спокойно, что жители перестали запирать двери на ночь. Наместник лично ездил по городу на коне, прихватив с собой судью и начальника полиции, чтобы виновные сразу могли получить наказание. Его сопровождала многочисленная стража: куда бы он ни направлялся, она окружала его лесом из копий и щитов. Зийад получал подробные сведения от своих чиновников и частных лиц, наводнявших его дворец доносами. Строгий порядок был наведен не только в Басре, но и во всех провинциях. Наместник видел все и следил за всем. Он говорил, что если между ним и Хорасаном пропадет хотя бы веревка, он будет об этом знать.

Сразу по приезде в Басру Зийад обратился к горожанам со своей знаменитой речью, которую можно считать новой политической доктриной халифата. Смысл его выступления можно было свести к формуле: «Всякая власть от Бога, а поскольку я власть, то и я – от Бога». «Мы управляем вами властью, данной нам Аллахом, – объявил наместник, – и вы обязаны слушаться и повиноваться нам в том, что нам угодно, а мы обязаны обеспечивать вам справедливость в том, чем нам поручено управлять». В обмен на повиновение и верность он обещал даровать справедливость и порядок. «Знайте, что я могу в чем-то совершить упущения, но в трех делах я не сделаю упущения: не укроюсь от того из вас, у кого будет нужда, даже если он постучится ночью, не задержу выплату вам содержания и жалованья позже положенного срока и не затяну вашего пребывания в походе».

Но наказание за любое неповиновение сурово и неотвратимо. «Берегитесь созывать сородичей на помощь, как во времена язычества: если я найду кого-нибудь, издавшего такой призыв, – отрежу ему язык. Вы придумали небывалые преступления, а мы введем для каждого преступления наказание: кто кого-то подожжет – того сожжем, кто кого-то утопит – того утопим, кто сделает пролом в стене дома – тому проломлю сердце, кто ограбит могилу – того закопаю в нее живым. Если вы уберете от меня свои руки и языки, то и я удержу мою руку от наказаний. Как только кто-то из вас окажет противодействие тому, на чем стоит большинство, так отрублю ему голову».

Зийяд ввел в Басре не слыханную прежде вещь – круговую поруку. «Клянусь Аллахом, что буду требовать с опекающего за опекаемого, остающегося за уезжающего, приехавшего за приезжающего, здорового за больного». Раньше считалось, что каждый араб отвечал только за себя: это следовало из учения Пророка, и блюстители веры не преминули указать на это Зийаду. «Аллах сказал нам лучшее, чем ты, Зийад», – заявил один из них. Но Зийад ответил прямо и без ссылок на Коран: «Такие вопросы решаются только через кровь».

С той же целью Зийяд нарушил племенное формирование армии. Он разделил арабское войско на арафы – отряды, в которые входили воины разных племен. Теперь во главе каждой арафы стоял арифа, староста, лично отвечавший за своих подчиненных перед наместником. За проступок одного из членов арафы староста-арифа мог поплатиться своей головой.

Заключение его речи прозвучало как угроза: «Я вижу много качающихся на плечах голов – пусть каждый побережет свою!»

Все это было новостью для свободолюбивых и не любивших подчиняться арабов. Хотя в Куфе Зийяд обратился к горожанам с более примирительной речью, возмущенные куфийцы закидали его камнями. Тогда он окружил мечеть солдатами и заставил каждого из собравшихся по очереди поклясться Аллахом, что он не бросал камень. Всем, кто не дал такой клятвы, он отрубил правую руку.

Иракцы ответили бунтами и мятежами, вспыхнувшими сразу с нескольких сторон.

В Куфе была сильна шиитская оппозиция, к которой некогда принадлежал и сам Зийяд. Он попытался договориться с ее вождями, прибегнув к обещаниям и угрозам. Какое-то время ему удавалось держать их под контролем. Не менее опасны для власти были хариджиты, суровые блюстители веры, считавшие, что все, придерживающиеся «ложных» взглядов на ислам, должны быть уничтожены. По сути дела, это означало, что уничтожать следовало каждого, кто не был хариджитом. Воспользовавшись отсутствием Зийяда, они подняли восстание в Басре и начали убивать подряд всех жителей, попадавшихся им по пути. Поднятая по тревоге стража, объединившись с частью горожан, окружила и уничтожила мятежников. Главари восстания были распяты на стенах города, а их жены розданы в награду победителям. Некоторых из сопротивлявшихся женщин распяли обнаженными – это был неслыханный позор и сильный акт устрашения для мусульманок.

В том же году восстали шииты Куфы (671 г.). Возглавил восстание Худжр ибн-Ади, бывший соратник Зийяда в войнах Али, ставший теперь его врагом. Его влияние и авторитет были так велики, что Зийяд, подавив мятеж, не решился судить его сам, а отправил Муавии, который после долгих уговоров и убеждений скрепя сердце приказал казнить Худжру и его сподвижников. Это был первый случай, когда благоверных и благочестивых арабов казнили другие такие же благоверные и благочестивые арабы. Муавия сумел задобрить недовольных щедрыми подарками, заметив, что «раздача денег заменяет справедливость». Но огонь шиизма не погас, и Худжр стал первым мучеником шиитов после самого Али.

Династия

Возможно, самым революционным деянием Муавии было введение династического правления. До сих пор халифом выбирали самого достойного и самого благочестивого араба: это подразумевалось само собой. Но Муавия, опиравшийся на власть государства, а не силу веры, не собирался следовать этой традиции. Он задался целью превратить халифат в наследственную монархию, соединив власть царя и имама. А для этого ему надо было убедить арабов присягнуть своему сыну.

Это невиданное прежде новшество столкнулось с сопротивлением всех явных и тайных противников Муавии. Оппозицию возглавили сыновья праведных халифов, считавшие, что они имеют больше прав на власть: Хусейн, второй сын Али, Абдаррахман, сын Абу Бакра, Абдаллах, сын Омара, и другой Абдаллах, сын Зубайра, ближайшего сподвижника Пророка. Муавии пришлось пустить вход все свое дипломатическое мастерство, чтобы после многолетних уговоров, угроз, маневров и интриг все-таки добиться своего.

Ключевой момент наступил в мекканской мечети, когда Муавия неожиданно объявил, что все сыновья халифов якобы уже тайно принесли присягу Йазиду. Окружавшие Муавию воины тут же выхватили мечи и предложили убить всех негодяев, которые отказываются присягать публично. Напуганная четверка не осмелилась возразить, а их сторонники, решив, что вожди действительно принесли присягу, последовали их примеру. Когда выяснилась правда, было уже поздно: Йазид стал наследником халифа.

Со временем правление Муавия приобрело все внешние признаки монархии. Он первым из халифов завел себе двор и построил дворец (правда, такой скромный, что византийцы в насмешку называли его «скворечником»). Он принимал поданных, восседая на троне, окруженном стражей. Его личный секретарь и доверенное лицо, хаджиб, имел огромное влияние, хотя был всего лишь слугой: только через него можно было получить доступ к халифу. По вечерам халиф устраивал богатые приемы, где гостей развлекали чтением стихов и занимательными историями из прошлого.

Царствование Муавии продолжалось двадцать лет. Перед смертью он завещал похоронить себя в рубахе, подаренной ему Мухаммедом, и с обрезками его ногтей, которые сам собрал при жизни Пророка. Йазида в этот момент при нем не было – тот уехал в свое имение в Хувварин, где развлекался, проводя время на охоте.

Муваия оставил по себе хорошую память. Даже при Абассидах, его ярых противниках, старавшихся очернить все связанное с Омейядами, Муавию вспоминали с симпатией. Его называли «мурсал», то есть посланник Божий, и ставили наравне с первыми халифами. После прихода к власти Абассидов сирийцы ждали некоего «суфьянида» (отца Муавии звали Абу Суфьян) как мессию, который спасет их от новых правителей. Правда, абассидские халифы по-своему толковали эти пророчества, считая суфьянида чем-то вроде антихриста, который установит царство зла.

Смута

Когда умирает сильный лидер, долго правивший страной, нужен другой сильный лидер, чтобы удержать ее от волнений и неурядиц. После смерти Муавии такого человека не нашлось. Сын халифа Йазид был слишком молод и неопытен, а его вольный образ жизни отталкивал от него правоверных мусульман. Йазид любил роскошь и радости жизни. Он проводил время в компании певичек и танцовщиц, пил вино, сочинял стихи, ценил хороших собеседников и был знатоком псовой и соколиной охоты.

В Медине давние противники Муавии: Хусейн, сын Али, и Абдаллах ибн Зубайр, – отказались присягнуть Йазиду и демонстративно покинули город, перебравшись с семьями в Мекку. В Ираке, узнав о смерти Муавии, забурлили Басра и Куфа. Память об Али здесь была еще свежа, многие жители этих городов чувствовали свою вину за то, что в трудный момент отвернулись от своего предводителя. Теперь, когда Муавия умер, все взгляды обратились в сторону сына Али – Хусейна.

Из Куфы к нему посыпались письма с призывами прибыть в город и возглавить восстание против Йазида. Авторы посланий уверяли, что здесь его ждет целая армия почитателей, что Куфа готова вспыхнуть, а к ней немедленно присоединится и Басра. «Поторопись! Поторопись, о сын дочери посланника Аллаха! Приезжай, если хочешь, ведь ты прибудешь к своему собравшемуся войску». Хусейн долго колебался, но в конце концов дал себя убедить. Он отправил в Куфу двоюродного брата Муслима, чтобы тот выяснил обстановку на месте и привел к присяге сочувствующих горожан, а сам стал готовиться к отъезду.

Прибыв в город, Муслим действительно нашел множество сторонников Хусейна и привел их к присяге. Он написал письмо Хусейну, сообщив об успехе дела, и отправил послания шиитским вождям в Басру. Но в Басре его призывы не нашли отклика. Наместником Басры и Куфы был Убайдаллах ибн Зийад, сын сподвижника Муавии, человек энергичный и не любивший медлить. Узнав о приезде Муслима, он в тот же день в ярости бросился в Куфу, захватив с собой только маленький отряд. В город он въехал ночью, завернувшись в плащ, и куфийцы, приняв Убайдаллаха за Хусейна, приветствовали его радостными криками.

Зийад-младший немедленно направился в мечеть и обрушил на горожан громы и молнии. Он пообещал выполнить все распоряжения халифа, наградив повинующихся и наказав бунтовщиков. «У меня есть плеть и меч для тех, кто пренебрежет моим приказом и воспротивится моему распоряжению. Пусть каждый ответит за себя!»

Убайдаллах потребовал от военных старост составить списки всех приезжих в городе, пригрозив в случае саботажа и укрывательства врагов распять каждого виновного арифа на воротах собственного дома, а его солдат лишить жалования и отправить воевать на дальних рубежах. Муслиму пришлось прятаться в домах разных людей, пока один из них, авторитетный шиит Хани, не был арестован и жестоко избит Убайдаллахом. Только тогда, поняв, что терять нечего, куфийцы подняли бунт. Толпа из нескольких тысяч человек окружила дворец наместника, где укрылся Убайдаллах. В его распоряжении было всего два десятка соратников и тридцать человек охраны.

Но Муслим медлил, не желая открыто возглавлять мятеж и надеясь на стихийные действия толпы. Постепенно во дворец стянулись верные наместнику люди, и положение сил стало выравниваться. Убайдаллах снова пригрозил лишить жалования восставших и отправить их на окраины империи. Этого оказалось достаточно, чтобы пыл толпы угас и люд начали расходиться. Через несколько часов на площади перед дворцом уже не было ни души.

Убайдаллах назвал Муслима «трусом и дураком» и потребовал немедленно привести его к себе. Через день Муслима, одинокого и всеми брошенного, настигли за городом в чьем-то саду и после короткой схватки доставили к наместнику. Никто не осмелился встать на его защиту. Вскоре он был казнен, его тело распято на базаре, а голова отвезена к Йазиду.

Гибель Хусейна

Хусейн в это время был уже в пути. Он выехал из Мекки со всеми своими женами, детьми и многочисленными родственниками. Караван почти достиг предместий Куфы, когда ему сообщили о смерти Муслима и разгроме мятежа. Пораженный этим известием, Хусейн остановился, не зная, что делать дальше.

Казалось бы, решение было очевидно. Весь отряд Хусейна едва насчитывал сотню человек, а в Куфе стояла многотысячная армия. Продолжать поход было безумием и самоубийством. И все-таки Хусейн решил идти в Куфу.

Позже было придумано много версий, объяснявших этот удивительный поступок. Говорили, что братья Муслима настаивали на кровной мести и убедили Хусейна, что как только он сам появится в Куфе, все изменится и горожане встанут на его сторону. Возможно, Хусейн был настроен фаталистически, как подобало истинному мусульманину, и хотел положиться на волю Аллаха, к чему бы это не привело. Возможно, он считал недостойным отступать с раз выбранного пути, тем более, что правда была на его стороне. Наконец, могло быть и так, что он сознательно стремился к мученичеству, собираясь принести себя в жертву ради справедливости и истины. В любом случае, Хусейн двинулся дальше. Он отправил своего гонца в Куфу, все еще надеясь переманить на свою сторону его жителей, а когда это не удалось (посланца казнили, сбросив с крепостной стены), обратился к своим спутникам и предложил всем, кто не хочет идти на смерть, оставить его и вернуться в Мекку. Многие так и поступили.

Следующие несколько дней Хусейн кружил вокруг города и пытался проникнуть в Куфу с разных сторон, но это было невозможно. Убайдаллах не пускал его в Куфу и выслал к нему разных людей с приказом привести его к себе и принудить присягнуть Йазиду. Хусайн объяснял посланцам, что поехал в Куфу только потому, что его просили об этом сами куфийцы, и в доказательство предъявлял два мешка писем. Он пытался убедить их в своей правоте и призывал благочестивых мусульман перейти на его сторону, чтобы сражаться за внука и наследника Пророка. Все было бесполезно: многие слушали его сочувственно, но жертвовать своей жизнью никто не хотел.

Наконец, ему поставили ультиматум: сдаться или умереть. Хусейн попросил один день на размышление и начал готовиться к сражению. Ночью он и его люди выкопали вокруг лагеря ров, плотно сомкнули шатры и обвязали их веревками, образовав защитную стену. В его отряде было всего восемьдесят человек, в том числе тридцать два всадника; еще один, некий аль-Хурр, перебежал к нему перед самой схваткой. На стороне его противников было пятитысячное войско.

Несмотря на столь чудовищное преимущество куфийцев, сражение началось и продолжалось несколько часов. Куфийская конница атаковала нерешительно и вяло, пехота вообще не пошла в бой, и только лучники издали обстреливали врага, постепенно сокращая и без того маленький отряд Хусейна. Когда защитников почти не осталось, всадники беспрепятственно подъехали к шатру Хусейна и подожгли его, заставив женщин и детей с воплями вскочить наружу.

Сам Хусейн, раненный мечом в голову, взял на руки своего малолетнего сына и молча сел у шатра. Враги окружили его, не решаясь напасть. Вскоре пущенная кем-то стрела убила ребенка. Хусейн, продолжая сидеть, попросил воды, и ему дали чашу, но когда он поднес ее к лицу, еще одна стрела пронзила ему рот. Мучимый жаждой, он встал и попытался подойти к реке, но ему не позволили. Наконец, один из солдат ударил его мечом, второй пронзил копьем, третий отрубил голову. Вместе с ним погибли пятеро его сыновей, семеро родных братьев и множество двоюродных братьев и племянников: пощадили только младшего сына Али, болезненного подростка.

Победители добили раненных и разграбили лагерь, отобрав у жен Хусейна драгоценности и роскошные наряды. Самого Хусейна раздели догола, хотя перед смертью он нарочно надел дырявые штаны, чтобы избавить себя от этого бесчестья. Когда его голову привезли в Куфу и бросили к ногам Убайдаллаха ибн Зийада, тот пренебрежительно потыкал ее в зубы палкой и назвал убитого «лжецом и сыном лжеца». Подавленные и напуганные куфийцы, еще недавно сами призывавшие Хусейна в город, не посмели возражать.

Поход Хусейна и его гибель казались полным поражением шиизма, но, как ни странно, в действительности оказались его победой. Если бы Хусейн повел себя более благоразумно, возможно, это религиозное течение никогда не достигло бы такой широты и силы. Но безумный подвиг внука Мухаммеда поразил воображение современников и превратил его в главного мученика шиитов. Все участники битвы в Кербеле стали считаться святыми, а их имена обросли легендами.

Хусейн стал в глазах шиитов чем-то вроде мусульманского Иисуса: его страдания переживались как личная трагедия каждого верующего. Сопереживание его мукам, покаяние и чувство вины за смерть праведника, всеми преданного и покинутого, стали центром религиозной жизни шиитов-двунадесятников. Рассказывали, что когда отрубленную голову Хусейна везли халифу, она по дороге обратила множество неверных и даже одного льва. Из кербельской глины, пропитанной кровью Хусейна, делались защитные амулеты, которые клали на ночь под подушку: спавший с ними спал как бы в самой Кербеле под покровительством Хусейна. Паломничество в Кербелу приравнивалось к хаджу в Мекку, и совершивший его официально считался хаджой.

Жажда Хусейна. Фраза «жажда Хусейна» стала у шиитов нарицательной. Одна из легенд рассказывает, что его брат Аббас бросился к реке и наполнил бурдюк водой, чтобы напоить Хусейна. Враги отрубили ему обе руки, но он все равно принес воду, неся бурдюк в зубах. В праздник «ашура» шииты в память об этом» ставят на улице себилы – символические колодцы, в которых каждый желающий может выпить свежей воды. При этом пьющий обычно произносит: «Привет, Хусейн!»

Восстание Ибн аз-Зубайра

После отъезда Хусейна из Мекки Абдаллах ибн аз-Зубайр стал главным центром сопротивления Йазиду. Гибель Хусейна вызвала возмущение мекканцев и побудила Ибн аз-Зубайра призвать к выборам нового халифа. Все попытки Йазида договориться с ним ни к чему не привели; максимум, что ему удалось, это с помощью подкупов и подарков переманить на свою сторону нескольких его соратников. Посланный против Ибн аз-Зубайра и мекканцев двухтысячный отряд Йазида был разгромлен, а возглавлявший его Амр ибн аз-Зубайр (родной брат Абдаллаха, с которым они давно соперничали) – взят в плен и засечен до смерти.

Вскоре к возмущению присоединились и мединцы. Собравшись в мечети, они объявили Йазида низложенным: каждый демонстративно скинул с себя чалму или сандалию и воскликнул: «Вот так я низлагаю и Йазида!» Халифу ничего не оставалось, как отправить в город карательную экспедицию. Пятитысячная армия сирийцев подошла к Медине, жители которой углубили ров, выкопанный еще при Мухаммеде, и заделали проходы между домов, создав из них оборонительный вал. В завязавшейся битве перевес был на стороне мединцев, но их подвело отсутствие дисциплины: узнав, что небольшой отряд противника вошел в город с тыла, они бросились защищать свои дома и проиграли сражение. Сирийцы три дня безжалостно грабили город, убивая беззащитных горожан и насилуя женщин. После бойни оставшиеся в живых мединцев заставили не только присягнуть Йазиду, но и предоставить ему все свое имущество и собственную жизнь, то фактически есть объявить себя его рабами. Отказавшиеся были казнены, в том числе и старые сподвижники пророка Мухаммеда.

Покончив с мединцами, армия Йазида двинулась к Мекке, где Абдаллах ибн аз-Зубайр собрал своих сторонников. Во время осады города произошел невероятный для ислама эпизод: сирийцы начали обстреливать из катапульт Каабу, возле которой расположились Ибн аз-Зубайр и его люди. Некоторые историки сообщают, что удары катапульты и последовавший затем пожар повредили священный Черный камень. Словно в ответ на это кощунство, из Дамаска пришла новость о смерти Йазида. На очередной охоте он спьяну упал с лошади и разбился насмерть.

Новым халифом стал его слабый и болезненный сын Муавия II, передавший управление страной в руки своего двоюродного дяди Хасана ибн Малика. Это сразу изменило расстановку сил. Сирийская армия бросила осаду Мекки и вернулась в Дамаск. Египтяне списались с Ибн аз-Зубайром, предлагая признать его своим халифом. Даже младший Зийяд в Басре не проявил лояльности к Муавии и предложил басрийцам просто считать его своим правителем до тех пор, пока не закончатся неурядицы в столице. Но власть Зийада, державшаяся только на грубой силе и авторитете государства, была слишком шаткой; кончилось тем, он сбежал из дворца наместника, прихватив с собой казну, и укрылся в одном из кварталов Басры. В городе воцарились хаос и анархия.

Положение еще больше ухудшилось, когда Муавия-младший – благостный и тихий юноша, любивший размышлять о бренности земной жизни, – публично отрекся от власти и вскоре умер, не оставив преемника. В стране началось безвластие. Брат Муавии, Халид, на которого делали ставку Омейяды, больше интересовался наукой, чем политикой, и переводил греческие трактаты по химии. Начальник дамасской полиции ад-Даххак с трудом поддерживал порядок в городе. Тем временем Ибн аз-Зубайр неожиданно объявил себя халифом. Это вызвало недовольство многих его соратников: они считали, что халиф должен быть выбран всеарабским советом, как это делалось раньше. «Неужели ты не мог дождаться, когда мы тебя выберем и присягнем», – возмущались они. В стане Ибн аз-Зубайра тоже начались разногласия и раздоры.

Марваниды

Между тем весы постепенно начинали склоняться на сторону Абдаллаха ибн аз-Зубайра. Ему присягнули Египет и Палестина, позже к ним присоединилась Басра, измученная беспорядками, а за ней и весь восток. Даже в Дамаске у Ибн аз-Зубайра было множество сторонников. Возможно, и сами Омейяды в конце концов согласились бы признать его власть, если бы в Дамаске вдруг не появился Убайдаллах ибн Зийад, сбежавший из Басры. Его энергичное вмешательство убедило сирийцев собрать совет и выбрать на нем единого халифа. Им стал Марван аль-Хакам – глава влиятельного клана хакам. Марвану пришлось жениться на матери своего политического соперника Халида, чтобы встать выше него в правах на престол, и пообещать ему и его сторонникам, что Халид получит власть после его смерти.

Халиф был избран, но почти вся страна находилась в руках Ибн аз-Зубайра. Даже ад-Даххак переметнулся на его сторону и отобрал у Омейядов Дамаск. Поэтому первый удар Марван нанес по армии ад-Даххака. Битва у Мардж Рахит – точнее было бы назвать ее противостоянием – продолжалась двадцать дней. Исход сражения решила хитрость Убайдаллаха ибн Зийада: он посоветовал Марвану заключить с ад-Даххаком перемирие, а когда его воины расслабятся, сокрушить их внезапной атакой кавалерии. Тот так и поступил. Армия ад-Даххака была разгромлена, и вся Сирия перешла под власть Марвана.

Следующей целью халифа стал Египет. Это была стратегически важная провинция, откуда в Мекку поступали золото и зерно. Хотя египтяне присягнули Ибн аз-Зубайру, часть местной знати поддерживала Омейядов и обещала Марвану помощь, если он вторгнется в Египет. Так оно и произошло: когда его армия появилась у Фустата, городская верхушка договорилась о почетной сдаче города. Вместе с Фустатом в подчинении Марвана оказалась вся египетская провинция.

После египетского успеха Марван почувствовал себя достаточно сильным, чтобы объявить своим преемником не Халида, как это было решено на совете Омейядов, а своего собственного сына – Абд-аль-Малика. Его предложение почти не встретило сопротивления. Хасан ибн Малик по каким-то причинам решил отказаться от своего протеже Халида, а других сильных соперников у него не было. Вскоре после того, как сирийцы присягнули Абд-аль-Малику, Марван умер. Говорили, что ночью его задушила подушкой собственная жена, мать Халида, чтобы отомстить за унижение сына.