медленно в седле
всадник клонится,
припадёт к земле —
успокоится.
В зелени ольхи
и смородины
развяжи грехи
ему, Родина.
Скорых похорон
скорбь короткая,
хищный хрип ворон,
мгла сиротская.
Враг со всех сторон,
скачка начата,
завтра эскадрон
срубят начисто,
вдоль дорог в пыли
мусор да зола,
пушки бьют вдали,
бьют колокола.
Реквием
Зима. Безмолвные снега.
Ночные холода.
Сомкнуло льдами берега
в замёрзших городах.
Ночь стынет в ледяных тисках,
болезненно долга,
как циферблатная тоска
в бессмысленных кругах.
Мы тонем в вязких смолах тьмы
с огарками стихов,
под крики третьих, и седьмых,
и сотых петухов,
а время замкнуто стальной
ловушкою кольца,
и кружит ночь, слепая ночь,
без цели и конца.
Но прорываются в рассвет
стихи сквозь мутный снег,
хоть запропал поэт навек
на полпути к весне,
от стыни ледяных оков,
от мёрзлых февралей,
от миллионных петухов —
до первых журавлей.
Художник
Если гаснут краски, пав на мольберт,
как зола в потухшем костре,
я тебя научу, как чувствовать свет —
просто веки бритвою срежь.