С о л о м о н. И ты – согласился?
К р а с и н. Я просил вообще освободить меня от переговоров, но Ленин стал уговаривать, а политбюро категорически потребовало, чтобы я подчинился.
С о л о м о н. И восторжествовала «партийная дисциплина», третирующая членов партии как безвольных и бесправных рабов, так?
К р а с и н. Увы…
С о л о м о н. Но это же издевательство над элементарным чувством человеческого достоинства! Не узнаю тебя…
К р а с и н. Я знал, на что шел…
С о л о м о н. Что же дальше?
К р а с и н. Буду работать. Новая власть совершает ряд нелепостей: уничтожает технические силы, спецов, заменяет их рабочими комитетами, беспомощными и безграмотными в простейших вопросах. Уничтожение буржуазии – еще одна нелепость. Буржуазия и в Европе еще не сказала своего последнего слова, а у нас тем более… Ей рано петь отходную.
С о л о м о н. Тем скорее большевики сломают себе шею.
К р а с и н. Сомневаюсь я в скоротечности их власти.
С о л о м о н. Вот как? Раньше ты говорил другое.
К р а с и н. Раньше и большевики были в растерянности от своего успеха в октябре. И верилось в силу населения, которому новый режим был отвратен, верилось, что у него есть силы для борьбы. Но разгон Учредительного собрания без всякого протеста со стороны демократов ввел меня в сомнения…
С о л о м о н. Они так сильны?
К р а с и н. Они организованны – в сравнении с неорганизованностью населения, его усталостью, инертностью, безвольностью, неспособностью к борьбе в данный момент.
С о л о м о н. Мрачная перспектива вырисовывается…
К р а с и н. Да… Они все прибирают к рукам – это еще можно понять. Но они бессмысленно тратят все, что было накоплено старым режимом. Боюсь, что затянется это лихолетье на годы, пока хватает старых запасов, пока можно реквизировать и хлеб, и деньги, и готовую продукцию и можно кое-как – хотя черт знает как – вести промышленность… Словом, скорого конца не предвижу скорого конца…
С о л о м о н. В хорошенькое время мы живем…
К р а с и н. Ты говорил, у тебя есть предложения?
С о л о м о н. Есть… Самостийная Украина предлагает мне возглавить Государственный банк. Отказался, конечно. Много предложений из-за рубежа. Но работать в Европе – это работать против России. Тоже отказался…
К р а с и н. Да, Россию нигде не любят, а новый режим – лишь повод строить козни против страны, которой мы всем обязаны.
С о л о м о н. И что?
К р а с и н. К сожалению, история развивается не так, как нам грезится в мечтах и теориях…
С о л о м о н. Это ты к чему?
К р а с и н. Имеем ли мы право при всех отрицательных деяниях новой власти оставаться в стороне? Ведь у нас есть связи, наработки, опыт…
С о л о м о н. Предлагаешь работать на новый режим?
К р а с и н. Может быть, в интересах служения народу русскому пойти на службу, внести в дело что-то здоровое? Может быть, удастся повлиять на большевиков, удержать от тех или иных безумных шагов? Надо бороться хотя бы с уничтожением буржуазии и специалистов, способствовать восстановлению их престижа…
С о л о м о н. Сам-то веришь в такую возможность?
К р а с и н. Не знаю. Но, отойдя от дела, мы превратимся в давно осужденных русской литературой героев.
С о л о м о н. В лишних людей? Но в их появлении виноваты не только они, но и общество, которому они не нужны.
К р а с и н. Не нам бы с тобой вести эти разговоры.
С о л о м о н. Не нам.
К р а с и н. Если мы сейчас отойдем в сторону, чего стоят идеалы нашей молодости?
И главное: специалисты большевикам нужны. Они допускают нелепости, но и специалисты не гнушаются прямым саботажем.
С о л о м о н. Думаешь, большевики доверят мне хоть какое-нибудь дело7
К р а с и н. Об этом я позабочусь. Но легкой жизни не обещаю… Эти люди, дорвавшиеся до власти, строят свой фантастический эксперимент, не считаясь с живыми людьми, с их страданиями, принося людей в жертву своим утопическим устремлениям… С этим сумасшествием тоже предстоит бороться. Но как? Борьба в лоб осуждена на провал. Может быть, ради возрождения демократических ценностей нам и следует поработать?
С о л о м о н. И ты присмотрел мне место?
К р а с и н. Проездом из Лондона я заглянул в ревельское представительство. Видел я виды, но там такое, что не отплюешься. Некто Гуковский, дорвавшись до высокого поста и, между нами говоря, подкупая все верхи своими подарками (кроме Ленина и Рыкова, к которым он благоразумно и не суется), чувствуя себя неуязвимым, вовсю разошелся… Заграничная пресса полна описаниями его похождений… Мне в Лондоне все в глаза тычут Гуковским, не исключая самого Ллойд-Джорджа. Словом, скандал.
ЦК партии – а там все его друзья-приятели, потому что всем «дадено» – сконфузился, начал его одергивать, но Гуковский закусил удила.. Все остается по-старому – и кутежи, и оргии продолжаются. И все дерут, от последней машинистки до самого Гуковского. Пригрозил ему смещением, а он:. «Это мы еще посмотрим, как вы меня уволите… Я без борьбы не сдамся, меня весь ЦК знает… Смотрите, Леонид Борисович, не сломайте на мне зубы!» Я и прошу тебя заменить его.
С о л о м о н. Думаю, я не та фигура. Я уже был в Берлине, в Гамбурге, да и здесь, в Москве… Ты знаешь, чем это кончилось и чего это стоило тебе. Для дела лучше остановиться на другом, более эластичном кандидате…
К р а с и н. На ком, Жора? Я верю тебе…
С о л о м о н. Но если так, как ты говоришь, там нужна серьезная ревизия и последующие санкции.
К р а с и н. Боюсь, и ревизия не выявит всх безобразий, что там творятся.
С о л о м о н. Но без ревизии невозможен даже прием дел.
З а т е м н е н и е.
Постановление Совета народных комиссаров и Политбюро ЦК ВКП (б): «По представлению товарища Красина Л. Б. освободить товарища Гуковского И. Э. от должности полномочного представителя Наркомвнешторга в Эстонии и назначить на эту должность товарища Соломона Г. А.»
К А Р Т И Н А I
Ревель. Гостиница «Петербургская». Гуковский в своем номере, превращенном в кабинет, в тяжелом похмелье сидит за столом.
Входит Соломон.
С о л о м о н. Здравствуйте…
Г у к о в с к и й. А-а, явились-таки… А я уж думал, не вымысел ли этот новый назначенец, не призрак ли, которым меня стараются испугать… Так вы – Соломон или Исецкий? Как вас прикажете именовать впредь?