Сталинградское Евангелие архимандрита Кирилла (Павлова)

ТАЙНА БОЖЕСТВА. Протоиерей Валериан Кречетов, почетный настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы в с. Акулово Московской области

Троице-Сергиева Лавра находится в фокусе истории Российского государства, от самого его зарождения и до наших дней, потому что преподобный Сергий, которого Господь поставил на свещнице церковной, исполнял завет Спасителя: «да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17, 21).

Почему Троице единосущной и нераздельной Преподобный посвятил свою обитель? Да потому, что Троица – в основе вообще всего в мире. А уж тем более в Троице – ключ к пониманию нашей веры. Потому что много есть всяких вероисповеданий, но единственное Богооткровенное, неповрежденное верование – православное. Оно нам раскрывает тайну Божества, а значит, и всего бытия.

Бог – не просто Бог, а Бог – Троица. Бог един, но не один. Един – это единство сущности и единство всего бытия. Сербский подвижник наших дней, уже прославленный преподобный Иустин (Попович) замечательно сказал: «Любовь не есть свойство Божества, любовь есть сущность Божества». Человек создан по образу и по подобию Божьему (Быт. 1, 26), а потому, как говорил преподобный Иустин, присуще ему иметь любовь, иначе это недочеловек – получеловек. Вот эта сущность Божества – любовь – должна воплощаться в человеке, а выражается это в единении.

Есть противоположный принцип, навязываемый нам врагом рода человеческого, богоотступнический, богопротивный – это разделение. Даже такое выражение существует: «разделяй и властвуй».

Преподобный Сергий усвоил Истину Божества, открыл русским людям сущность нашей веры православной: «Любовью и единением спасемся». Сначала он старался воплотить в жизни прежде всего единство и согласие братии в монастыре, а далее уже и единение всех княжеств Руси. Потому что именно разделение среди славянских племен стало причиной их порабощения. Разобщенность ослабляет: не было единства, вот и оказались бессильны противостоять врагу.

На Куликово поле, в помощь святому благоверному князю Димитрию Донскому преподобный Сергий направил насельников своей обители Ослябю и Пересвета. Монахи – это авангард, кадровые воины духовного фронта.

Отец Тихон (Агриков) рассказывал, что как-то во время бомбежки рядом упавшая бомба накрыла его огромным слоем земли, и он понял: всё – погребен. Взмолился Божией Матери: «Я буду Тебе служить, оставить меня…» – и вдруг тут же упала следующая бомба и смела всю эту землю с него

Армия в XX веке отблагодарила преподобного Сергия: в Лавру после Великой Отечественной войны, когда уже самой обители требовалась помощь в возрождении монашеской жизни, пришли бывшие советские воины – Василий Агриков, впоследствии архимандрит Тихон, еще позже принявший схиму с именем Пантелеимон; Иван Павлов, будущий старец, архимандрит Кирилл. Это очень символичное явление.

Единение, а вместе с тем и освобождение народа, стало духовной целью, в том числе и общественного служения преподобного Сергия. Мы знаем: он ходил по княжествам, примирял князей, даже храмы где-то закрывал, чтобы вразумить.

Русский народ и песню сложил про Троице-Сергиеву Лавру:

Прошли века, и там, где прежде
Была лесов дремучих ширь,
Стал в белокаменной одежде
Оплотом веры монастырь.

Лавра стала духовным источником, питающим всю Русь. Не случайно там разместилась Московская Духовная академия и семинария. А еще во времена преподобного Сергия из обители во все края расходились его ученики – возводить храмы, обустраивать монастыри, а главное – они несли дух твердой веры и единства.

В Смутное время Преподобный явился Косме Минину. Сама Троице-Сергиева Лавра стала оплотом и примером независимости: и духовной, и гражданской – монахи достойно выдержали польско-литовскую осаду обители.

При советской власти Лавра какое-то время была закрыта. Ее антиминсы сохранял тогда протоиерей Тихон (Пелих). Он погребен у нас в Акулово у алтаря Покровского храма. Мы сподобились такой милости, что Господь защитника святынь Троице-Сергиевой Лавры привел в конце его жизни к нам и упокоил здесь.

Сам я впервые оказался в Троице-Сергиевой Лавре в начале 60-х годов прошлого века, когда там учился мой папа, будущий протоиерей Михаил Кречетов. Впечатление – неземного состояния: входишь в Святые врата, и тебя окутывают мир и тишина. Полнейшие. Разве что часы на колокольне бьют. Я такое потом только на Афоне испытывал, когда приезжал туда, уже будучи священником.

Как-то задумался: а что такое Афон? Это – безмолвие: а-фон. Есть составные слова с тем же корнем: телефон, мегафон. А это Афон – то есть «без звука». То же самое как слово «а-моральный» – «без морали». На Афоне шепотом преимущественно говорят, а в храмах и вовсе указывают жестами или совсем тихо произносят что-нибудь на ухо.

Я ночевал в Лавре у папы в семинарии. Там переживаешь чувство необычайного покоя. Земной мир отступает. Это примерно то чувство, которое человек испытывает, если душа его по милости Божией оставляет тело, – ощущение полной безмятежности и покоя. Конечно, пока бес не появится… А так, как освободишься от этой плоти, душа ликует, – у меня было такое состояние. Как раз про это и говорят «не от мира сего». Но вот Господь оставил пока что на земле…

Лавра посвящена Пресвятой Троице, тут ощущаешь особое присутствие благодати Божьей. Помню одного раба Божьего, юриста по образованию, который в советское время по долгу службы 15 раз стоял в почётном карауле у гроба Сталина. Он какой-то антитеррористический отдел возглавлял, ходил по различным культовым учреждениям – костёлы проверял, баптистские собрания, мечети, синагоги. «Всё не то», – признавался потом. И вдруг пришел в православный храм: «А вот здесь то!» Стал бывать на службах. Я его крестил: очень искренний человек, прозревший, спокойный. Однажды шел он по Лавре с рабочими (все старался чем-то помочь монастырю). А те оказались сектантами. Увидели очередь к мощам, интересуются: «А что это у вас народ стоит?» – «Это к мощам преподобного Сергия». – «Так одному Богу нужно кланяться!» – «Да мы, по грехам нашим, к Самому не решаемся обращаться, а к тому, кто поближе». – «Ну что же у вас за вера, раз вы такие грешные?» – продолжают те. «Как раз-таки вера у нас истинная, Сам Господь сказал о том, что „не праведников, а грешников“ пришел призвать к покаянию».

И вот этот раб Божий стоит как-то на коленях у мощей преподобного Сергия. Входит группа экскурсионная – при советской власти в разной степени, но всегда интересовались Лаврой. Экскурсанты уставились на него, а у того вид типичного начальника – осанка, выправка, волосы красивые вьющиеся – производил впечатление. Слышит, подсмеиваются над ним. Молодёжь там такая самоуверенная столпилась, с гонором, поглядывают свысока. Он мне потом рассказывал: «Батюшка, а у меня никакого раздражения, ничего, только: „Господи, прости их, я недавно такой же дурак был“».

Смиренно так сказал, раб Божий.

ЖИВЫЕ СВИДЕТЕЛИ СИЛЫ БОЖИЕЙ

Нам сейчас болезни всякие память смертную прививают, а то поколение, что войну прошло, иначе ей обучалось. С моим отцом (протоиерей Михаил Кречетов) в семинарии в одной комнате жил будущий владыка Алексей (Коноплев). На фронте он сапером был, а сапер, как известно, ошибается в жизни один раз. Когда ты минное поле разминируешь, понимаешь, что в любую секунду можешь взлететь на воздух. Но нам ведь всё равно умирать придется, всем без исключения, ну, и что теперь? То поколение понимало, что жить надо так, чтобы умирать было не страшно.

«Владыка Алексий (Коноплев) на фронте был сапером, а сапер, как известно, ошибается в жизни один раз. То поколение понимало, что жить надо так, чтобы умирать было не страшно»

Многие на войне обратились к вере. В семинарию во второй половине 1940-х поступали те, кто, пройдя суровую школу войны, остались в живых. Они так и жили с благодарностью Богу, с желанием трудиться для Церкви, с осознанием того, что теперь уже, раз Господь их в том пекле сохранил, должны они служить Богу.

Отца как-то на экзамене в Московской Духовной академии один профессор спросил: «Что делает Господь с человеком, когда хочет его к Себе привлечь?» Отец что-то ответил, а тот говорит: «Хорошо, а что главное?» Папа молчит. «Господь посылает ему тугу душевную», – сказал экзаменатор. То есть вот именно из безысходности, когда уже не от кого и неоткуда ждать помощи, человек и взывает к Богу.

Сам я на военной кафедре в лесотехническом институте получил специальность штурмана военно-воздушных сил. Наш преподаватель, полковник А. К. Плесский, говорил: «Я заставлю вас самолетовождение знать в стихах. В небе рассуждать некогда, там действовать надо». Вот так же и в любой экстремальной ситуации, будь то на войне или в мирное время – люди вспоминают Бога.

Однокурсник отца Кирилла (Павлова) отец Тихон (Агриков) рассказывал, что как-то во время бомбежки рядом упавшая бомба накрыла его огромным слоем земли, и он понял: всё – погребен. Взмолился Божией Матери: «Я буду Тебе служить, оставить меня…» – и вдруг тут же упала следующая бомба и смела всю эту землю с него, а он встал и пошел.

В другой раз он оказался с товарищами в окружении. Зашли в какое-то село, повалились все, потому что очень измучены были, оставили кого-то дежурить, да тот, видно, тоже не выдержал, заснул… Не зря говорят: воинский устав написан кровью. И вот отец Тихон открывает глаза и видит, что рядом с ним лежащего солдата протыкают штыком, и понимает, что – всё, смерть. И он уже вслух – терять нечего – говорит: «Господи, приими дух мой!» И тут же слышит: «Наши!» Оказалось, это партизаны забрались, не знали, кто здесь – думали, неприятеля уничтожить… Вот это: «Господи, приими дух мой», – спасло и его, и всех остальных.

Еще один случай отец Тихон лично мне рассказывал: в фашистском концлагере сидели все вперемешку – и военнослужащие, и мирские, и священнослужитель был. И вот один замполит (тоже заключенный) всё иронизировал над батюшкой, подсмеивался, шутил.

А в то время кто-то, видно, не выдержав издевательств, убил эсэсовца. Тогда выстроили всех заключенных и объявили, что каждого десятого будут расстреливать. Идут по рядам – убивают. И этот батюшка уже понимает, что он девятый, а десятым замполит за ним стоит… Так он сделал шаг назад, на свое место поставил замполита, а сам встал вместо него. И тут же священника расстреляли. Это так потрясло замполита, что тот сказал: «Он заменил меня здесь в этом строю, а я в его строю подменю его». Когда лагерь освободили, он пошел служить священником.

Архимандрит Иосиф (Сафронов) прошел Соловки, в 1937 году бежал из лагеря с двумя друзьями

На войне многие обеты давали: выживали, а после уходили в монастыри. Кто-то, конечно, и забывал свои обещания. Диавол-то работает, – на войне как на войне – и на духовной тоже.

По большому счету, пути Промысла Божьего сокровенны для нас. Наверняка там, на войне, у тех, кто выбрал потом путь служения Церкви, были особенные внутренние состояния, ставшие указаниями для дальнейшей жизни. Они поняли, что были бы уже покойниками, если бы Господь не сохранил. Поэтому и стали «покойниками», то есть умерли для мира, – приняли постриг.

В том-то всё и дело, что у нас иногда забывают об этой особенности: монашество есть смерть для мира. В одном греческом монастыре так и написано: «Если умрешь, прежде чем умрешь, то не умрешь, когда умрешь».

Замечательно: просто и ясно. Так что и отцы наши, пройдя суровую школу войны, сколько еще потрудились в мирной жизни. Отец Кирилл два месяца в окопах под Сталинградом, в снегу, на холоде, на морозе лежал, а остался жив, да потом еще до 98 лет прожил. Это же явно Господь так дал! А раз Господь сохранил жизнь – значит, эта жизнь должна быть посвящена Богу.

Или отец Ефросин (Данилов), погребенный у нас в Акулово у алтаря: он 10 лет Колымы получил, совершил побег, ушел в тайгу. А там холод, есть нечего, укрыться негде. Его поймали и три недели держали в карцере на морозе.

Отца Арсения (книга про него так и называется «Отец Арсений») двое-трое суток на морозе держали, а отца Ефросина 22 дня – и бросили, чтобы он умирал, в камеру. А тот остался жив – преподобному Сергию молился! Начальник лагеря говорит: «Да не может быть, чтоб он выжил!» Ему есть не давали, он же ничего не зарабатывал, потому что был не в силах уже работать. Уголовники брали его с собой, выполняли его норму и так выкормили.

Они ему говорили: «Василий Андрианович (мирское имя), если бы все были такие, как ты, мы бы здесь не сидели!»

Еще один пример – старец архимандрит Иосиф (Сафронов), он 30 лет в д. Внуто Новгородской области прослужил, потом Соловки прошел, в 1937 году бежал из лагеря с двумя друзьями, – с Соловецкого-то острова практически невозможно уйти, а они совершили побег, когда были на перевалочном пункте в Кеми, – и вот так, питаясь какими-то корешками, добрались до Финляндии. Там их приняли, отец Иосиф даже в церкви где-то служил, но не мог без России, все-таки вернулся на родину, и здесь его тут же опять посадили. Отсидел, вышел и до 92 лет продолжал служить.

Отцу Иосифу принадлежат замечательные слова, которые и к отцу Кириллу относятся: «Нас Господь оставил как живых свидетелей силы Божией». Представляете, такие подвижники, как отец Кирилл, отец Иосиф – почти по 100 лет прожили!

То есть если раньше мученики были свидетелями силы Божией, то теперь и исповедники столько претерпевали, что тоже свидетельствовали о том, как можно выжить и в невозможных для человека условиях и передать следующим поколениям то, что открыл им Господь.

ГОВОРИТСЯ ОДНО, А ПРОИЗОЙДЕТ ДРУГОЕ

Времена послевоенные были непростые, власть в основном – безбожная. Некоторые из священников и по 30 лет в тюрьмах и лагерях отсидели, как тот же святитель Афанасий (Сахаров), а благодушия были необыкновенного. Даже с юмором могли что-то вспоминать. И это при том, что им пришлось претерпеть страшные издевательства: владыка Афанасий рассказывал, как их в лагерях терзали – ноги вмерзали в воду. Как только человек сохраниться смог? А он, вспоминая лагерь, рассказывал, что следователь был «милейший человек». У нас сейчас чего только не наслушаешься: такие, мол, звери вокруг. А там и среди надзирателей лагерей милейшие люди, оказывается, были.

Владыка Афанасий (Сахаров), несмотря на многие годы, проведенные в тюрьмах и лагерях, отличался необыкновенным благодушием

Мы молимся: «О Богохранимей стране нашей, властех и воинстве ея…». При советском режиме какая, казалось, власть безбожная была! А вот у дяди моей матушки, Владимира Владимировича Быкова, автора книги «Отец Арсений», на квартире тайно отслужили более 200 литургий – верующие между собой договаривались, собирались, приходили священники.

Однажды его послали от работы с поручением в Министерство обороны. И он в министерском чиновнике, занимающем достаточно высокий пост, узнал священника, который у него дома две недели назад служил тайную литургию.

Я и сам мальчиком слышал, что в одном процветающем колхозе главный бухгалтер был священником. Он трудился там, видимо, после отсидки. Это поколение обладало крепкой верой, смирением необыкновенным, с ними и на работе конфликтов не возникало, и дела шли в гору.

Еще слышал я историю о секретаре парторганизации крупного завода, который, как говорили, был кристальной души коммунистом, ради людей только и жил. Вышел он на пенсию, через какое-то время умер. Бывшие коллеги приезжают на похороны, заходят в комнату – а он в гробу в схиме лежит…