Герои русского парусного флота

А в Европе уже вовсю полыхала новая война, которая войдет в историю как Семилетняя. На этот раз делилось испанское наследство. Россия двинула свои полки против Фридриха – короля прусского. Тогда же был отозван в Кронштадт и генерал-поручик Мятлев для употребления во флоте. И снова поворот судьбы: по ходатайству Мятлева Соймонову дали чин тайного советника. А после этого еще один указ, да какой! Соймонова назначили генерал-губернатором всей Сибири!

– Ну вот! – вытер вспотевший лоб Соймонов, прочитав указ. – Из каторжан да в губернаторы! Чудно жить на матушке Руси!

Теперь его ждал Иркутск и руководство землями, на которых могло бы разместиться несколько Европ. Оставив экспедицию на попечение сына Михаила, Соймонов 27 октября 1757 года вступил в должность. Руку нового губернатора Сибирь почувствовала сразу: ведь он знал эту бескрайнюю и загадочную землю не понаслышке. Деятельность свою Соймонов начал с того, что разогнал из собственной канцелярии дураков и бездельников. Особенно суров был со взяточниками и обидчиками. Этих карал безжалостно: кого чинов лишал, а кого – и в солдаты. Серьезно занялся Соймонов и хлебопашеством. В этом первым помощником ему стал сын Михаил – энтузиаст этого дела.

Чем только не занимался Соймонов! Он выписывал из Парижа валторны для местного оркестра, строил крепости на границе с Китаем, вел дипломатические переговоры, строил суда и рудные шахты, судил и освобождал из-под стражи. Авторитет Соймонова был непререкаем. Сибирь помнила его как каторжанина, знала как неугомонного исследователя, теперь же приняла как правителя. Изумляло в нем то, что новый губернатор не воровал! Это было так поразительно, что поначалу никто и не верил. Затем, когда неподкупность губернатора подтвердиласъ, его стали почитать едва ли не как святого.

В немногие же свободные минуты Федор Иванович по-прежнему занимался любезной ему картографией, ну и, конечно же, бывший моряк не мог оставить без внимания и судоходство. Теперь местные шкипера чесали затылки над морским уставом Петра Великого.

– Сибирь – золотое дно! – не раз повторял он своим соратникам. – Наша цель одна – открыть это дно на благо Отечества.

Не забывал Федор Иванович и о своем морском прошлом. При нем продолжились исследования Аляски и Курил, Лисьих островов и Алеутских. Капитанов Вашмакова да Глотова, Пушкарева да Бечевина принимал всегда как сыновей родных. И здесь Соймонов оставался верен себе: отправляя капитанов в очередное плавание, вручал он им карты собственной работы, обстоятельные и выверенные. А из Адмиралтейств-коллегии неотступно требовал то компасы с квадрантами, то штурманов да мастеров корабельных. Адмиралы возмущались, расходы подсчитывая:

– Совсем Федька очумел, словно не тайга у него, а окиян в губернаторстве!

Но бумаги подписывали и просимое высылали. Понимали: не для себя радеет Соймонов, для дела.

На семидесятипятилетие старика наградили орденом Александра Невского. Указ о награждении подписала уже взошедшая на престол Екатерина II.

– Что-то зажился я на свете белом, – качал седой головой сибирский правитель. – Потому как счет царям да царицам давно потерял!

В те дни занимался Соймонов делом, для Сибири необычным, – образовывал свое собственное войско, которое велел именовать не иначе как братским. Одновременно решил торговать бобрами с Китаем, и вскоре иркутские да тобольские щеголихи уже прогуливались в тончайших шанхайских шелках. Но годы уже брали свое, и, посылая сына Михаила в 1762 году в столицу с планами пограничных укрепленных линий, он велел просить государыню об отставке. Ни у императрицы, ни у Сената возражений не было.

Однако по причине дальних расстояний отставку получил Соймонов лишь на следующий год. А перед самым его отъездом прикатил в Тобольск представитель Парижской академии аббат Шапп д’Отерош.

– Я прибыл смотреть прохождение Венеры пред диском Солнца, – заявил он губернатору и вручил рекомендательное письмо от старого соймоновского знакомца академика Миллера.

– Сие интересно безмерно? – покачал головой Соймонов и отъезд свой из Сибири… отменил!

– Да когда я наконец маковки-то московские увижу, сколько ж можно по чащобам таскаться? – плакала жена, развязывая с дочками узлы приготовленные.

Губернатор меж тем вел научные споры с французом. Для начала показал свой квадрант с телескопом, чем вверг аббата в беспредельное удивление.

– Вообще-то я сторонник гелиоцентрической теории Коперникуса! – объявил он затем вконец изумленному Шаппу д’Отерошу. – А в кого веруете в науке вы?

– О, я сам в душе антиклерикал и ваш единомышленник! – закивал головой аббат.

Обсерваторию Соймонов воздвиг в версте от Тобольска на высокой горе. Самолично настроил свой телескоп и пригласил на зрелище всех желающих. Пришли многие, даже митрополит Павел с огромной свитой служителей. Во время прохождения Венеры самолично объяснял Федор Иванович собравшимся все тонкости науки астрономической. Слушатели понимали немного, но слушали с вниманием. Как же – сам губернатор о чудесах небесных рассказывает!

Ну, вот и все, пора в дорогу! Толпу тобольских обывателей поразило, что вещей за время губернаторства нажито было у Соймонова ровно столько, сколько десять лет назад, когда он сюда приехал. Кто мог из них знать, что увозил из Сибири Федор Иванович нечто большее, чем мягкую рухлядь. Он увозил свои научные труды, и средь них главнейший «Древняя пословица – Сибирь золотое дно. О настоящем и будущем великого края».

Еще более удивительно, что многое из того, что было сделано Соймоновым в Сибири, смогли оценить лишь в наше время. Федор Иванович научно разработал (первым в мире!) теорию экономически самостоятельного региона и, что еще более поразительно, удачно воплотил ее в жизнь! Таких регионов он Создал в сибири шесть, и в каждом были свои промыслы, заводы и даже стекольные ломоносовские фабрики. и это в середине века восемнадцатого!

Осень патриарха

В марте 1763 года бывший сибирский губернатор наконец-то прибыл в Первопрестольную. Бывшая в это время в Москве на коронации Екатерина II незамедлительно пригласила его к себе. Рассказав о своих делах, Соймонов поинтересовался, кто будет назначен на его место.

– Чичерин! Человек он добрый и честный, только дел тамошних не знает, потому как всю жизнь в гвардии служил, – отвечала императрица. – Не оставь ты Чичерина, подучи!

Будучи человеком обстоятельным, Федор Иванович взялся за учебу нового губернатора столь ревностно, что вскоре Чичерина стали звать при дворе не иначе как соймоновский сынок. В остальное время Соймонов разбирал дела сибирских заводчиков да ямщиков, инструктировал ясачных сборщиков. Фаворит Григорий Орлов, за плечи обнимая, Соймонова уговаривал:

– Давай, Иваныч, в чины сенатские!

– Стар я и здоровьем слаб, долго в заседаниях не высижу!

Но Орлов не отступал:

– С матушкой я уже посоветовался. Сенатство тебе облегчим. Заниматься будешь делами сибирскими, а сидеть – в Москве, в конторе особой. К тому ж и сына Мишку при тебе оставим. Соглашайся, Иваныч!

И Соймонов согласился. Сибирь уже держала его навсегда! Не всем новое назначение пришлось по вкусу. Чиновники, делами сибирскими ведавшие, приуныли.

– Послал Господь на нашу голову напасть! Все прознаёт аспид, не обманешь!

Дел у Соймонова и вправду хватало. Вместе с Михайлой Ломоносовым он составлял прожекты Северного морского пути, правил каспийские карты, много писал. Весной 1766 года Федор Иванович тяжело заболел.

– Одряхлел я уже совсем, и болезни множатся! – жаловался он доктору Моуту.

Указ о вечном увольнении Екатерина II подписала без проволочек. В апреле пожалованный в тайные советники Соймонов был уволен.

И снова деревня, густые дубравы, прозрачные речки – край детства и старости. Ковыляя на костылях (отказали ноги), Федор Иванович каждое утро взбирался на косогор подле усадьбы. Оттуда открывался вид на поля окрестные. Старик жадно ловил порывы ветра, смотрел, как проносятся над головой облака. Все у него было уже в прошлом. Теряя остатки зрения, дрожащей рукой Соймонов писал о самом дорогом – о Петре. Между строк он рисовал корабли с парусами, полными ветра. Все для него было уже в прошлом…

11 июля 1780 года старого моряка не стало. В последний путь провожали Федора Ивановича дочери Лиза да Мария. Погребли его на кладбище, что при Высоцком монастыре близ Серпухова. Было тогда Соймонову 88 лет, и знала его вся Россия.

Из рода Сенявиных…

Вице-президент Адмиралтейств-коллегии Мордвинов большими шагами вошел в совещательную залу, бросил в кресло шляпу и трость:

– Господа! В связи с началом войны турецкой велено государыней возродить флотилию для действия на море Азовском, а после завоевания оного – и на море Черном! Ура!

– Виват! Виват! Виват! – троекратно прокричали ему в ответ российские адмиралы.

Новое назначение

Речь Мордвинова вызвала среди членов коллегии сильное оживление. Когда шум стих, начался разговор по существу. Прикинули сроки приготовления флотилии, определили примерные штаты на первое время, посмотрели, во что это предприятие для казны обойдется.

Затем перешли к вопросу многотрудному и щепетильному: кому доверить пост командующего. Судили и так, и этак. Будущий флагман азовский должен был отвечать требованиям многим: иметь опыт плаваний морских и чин соответствующий, чтобы старшинство в чинах не нарушить, разбираться в делах бумажных и кораблестроительных (ведь флотилию только еще предстояло создавать!). Наконец, адмиралы остановили выбор на двух кандидатах: начальнике кронштадтском вице-адмирале Григории Спиридове и начальнике эскадренном контр-адмирале Алексее Сенявине.

Однако насчет Спиридова имелись соображения другие. Вице-адмиралу предстояло возглавить эскадру средиземноморскую, проложить дорогу к Дарданеллам, чтобы оттуда подпалить Оттоманскую Порту. И члены коллегии остановились на втором кандидате.

За Сенявина голосовали единогласно. Лишь старый адмирал Льюис, склонившись к уху сидевшего рядом гидрографа Нагаева, прошипел ядовито:

– Двинули-таки кверху ентого молокососа, а за какие, спрашивается, заслуги?

Но Нагаев не поддержал, отмахнулся:

– Будет тебе! Как порешили, так и порешили.

Алексей Сенявин, сухощавый и подтянутый, встал с кресла. Контр-адмирал без лишних слов заявил, что костьми ляжет, а через три года выйдет с новостроенным флотом в море Азовское, а там и далее. Слыша такие речи, покачал напудренными буклями отставной адмирал Милославский, бурча недоверчиво: