Герои русского парусного флота

– Не разорвало бы на такой стрельбе пушек! – несмело вставил лейтенант.

– Смерти бояться – дома сидеть! – не оборачиваясь, бросил капитан 1-го ранга, снова приставляя к глазам трубу.

Повинуясь приказу, русские суда резко усилили темп стрельбы. Канониры еле успевали отскакивать от дергающихся на отдаче пушек. И неприятель не выдержал… «…В исходе часа увидели мы: от нашей с эскадрою сильной пальбы с неприятельских судов люди бросалися в воду с великой торопливостью, иные съезжали на берег, и по ним еще более от нас пальба происходила…» – вспоминал очевидец этой баталии.

Рубя якорные канаты, турецкие суда спешили уйти под самый берег, чтобы там хоть как-то укрыться от смертоносного дождя ядер. Когда турки отошли, Коняев поднял сигнал прекратить сражение с турецкой флотилией и перенести огонь на береговые батареи. До самой темноты гремели русские пушки, и к ночи с берега уже не раздавалось ни одного выстрела.

А с рассветом снова принялись за неприятельские суда. Скоро вся турецкая флотилия пылала единым огромным костром. Это был уже погром!

По распоряжению Коняева вперед прочих вышла шебека «Забияка», самая верткая и маневренная из русских судов. Ей была поставлена задача особая – захватить оставшиеся целыми турецкие суда. Шебека прикрывала две шлюпки. На шлюпках – известные храбрецы констапель Сукин и лейтенант Макензи. Перед отплытием наставлял их самолично Коняев. Приказ был краток:

– Что можно вывести из огня – выводить, а что нельзя – сжигать карказами!

Сукин с Макензи действовали отчаянно. Под турецкими пулями они приставали к неприятельским судам и фрегатам, поджигали их и хладнокровно следовали дальше. Когда Макензи подпаливал уже третье судно, на нем вспыхнул камзол. Лейтенанта спасла находчивость: не растерявшись, он выпрыгнул за борт.

К четырем пополудни все было закончено. Дульциниотской флотилии – главной надежды султана на реванш в Эгейских водах – более не существовало. Сожжено и пущено на дно было семь фрегатов и восемь шебек. Бежать удалось лишь одному-единственному судну – новому 30-пушечному фрегату. Прячась за горящими судами, он вырвался из гибельной круговерти. Но повреждения, полученные им от русских пушек, оказались, увы, смертельны. Часы беглеца были сочтены: фрегат едва успел втянуться в Лепантский залив – и затонул.

Поздним вечером Коняев собрал сведения о собственных потерях.

– Один убитый и шестеро раненых! – доложили ему.

– Кто убит?

– Лейтенант Козмин!

– Прими, Господи, его душу! – перекрестился Коняев. – Погребать будем по морскому обычаю. Письмо его матушке я отпишу сам!

Так завершилось сражение, вошедшее в историю под названием Патрасского.

Угроза русским позициям в архипелаге с севера, из Патраса, была устранена. А едва граф Алексей Орлов получил это радостное известие, как последовало новое, не менее приятное: отряд греческого волонтера лейтенанта Алексиано отличился в южной части Эгейского моря у Дамиетты, где сжег еще одну флотилию турок, захватив притом изрядный трофей.

…Что еще известно о Михаиле Тимофеевиче Коняеве? Служить он начал в 1743 году, в самое тяжелое для русского флота время – время забвения и всеобщей неустроенности. Неоднократно водил он фрегаты и линейные корабли из Архангельска в Кронштадт, что поручалось морякам наиболее опытным. Известно, что за Патрасскую победу был он удостоен Георгиевского креста 3-го класса.

Как же сложилась его судьба в последующие годы? Об этом мы тоже знаем до обидного мало. Вплоть до самого окончания русско-турецкой войны Коняев находится в непрерывных крейсерствах у Дарданелл. На «Графе Орлове» возвращается на Балтику, командует линейным кораблем, а затем и Ревельской эскадрой. В 1779 году его производят в капитаны генерал-майорского ранга. Чин этот являлся в те годы как бы подслащенной пилюлей наиболее заслуженным капитанам, для которых не имелось контр-адмиральской должности.

В том же 1779 году Коняев тяжело заболел. Сказались, видимо, долгие годы, проведенные в непрерывных плаваниях. Из-за болезни его увольняют в отпуск на два года «с сохранением жалования и с дозволением отлучаться, куда он рассудит за благо, для восстановления своего здоровья». Но прошло два года, а Михаилу Тимофеевичу лучше не стало, и в конце 1782 года он окончательно уволился от службы «с полным жалованием по смерть».

Громами отражая гром

Он был очень толст. Так толст, что в зрелые адмиральские годы уже не мог взбираться по трапам на корабли. Для него вырубали в бортах специальные порты и через них втаскивали на палубу. Вспыльчивый и прямой характер толстяка был причиной многих скандалов с вельможами, а личная отвага вызывала восхищение всего российского флота. О нем, герое многих морских баталий, ходили легенды.

Герой Хиосской баталии

Предки Круза были выходцами из Дании. Дед будущего русского адмирала Эген фон Крюйс служил полковником в датской армии, имел небольшие поместья в Скогорской и Остергорской провинциях. Брат его Корнелий записался на службу к Петру I, а через несколько лет Эгер отправил к нему своего сына Иоганна. К этому времени Корнелий стал уже адмиралом, отличился в ряде баталий и был высоко ценим Петром. Рядом с дядей продвигался по службе Иоганн (ставший теперь Иваном). Изменения претерпела и фамилия Крюйсов, постепенно превратившаяся в Крюз, а затем в Круз.

Шли годы. В 1725 году не стало Петра. Вскоре капитан бригадного ранга Иван Круз, не поладив со всесильным Меншиковым, был вынужден подать в отставку и уехал с молодой женой в Москву. Там в октябре 1727 года у него появился первенец, нареченный Александром. Над колыбелью младенца отец повесил написанную маслом картину Гангутской виктории.

Детские годы Саши Круза были наполнены встречами с интересными людьми. Бывал неоднократно в доме отставного бригадира его земляк Витус Беринг, заходил почаевничать сосед Василий Суворов, а с ним и сын, тоже Саша. Иван Круз денег на воспитание сына не жалел, нанимая ему лучших учителей и гувернеров. Оправдывая ожидания отца, мальчик рос не по годам смышленым и любознательным. К двенадцати годам младший Круз уже владел несколькими языками, серьезно увлекался геометрией, отлично чертил и рисовал. А еще через пару лет с отцовского благословения надел зеленый кафтан морского кадета.

Учился Саша Круз блестяще и по выпуску был одним из первых. Медлительный, но обстоятельный, он всегда любил разбираться во всем до тонкостей, иногда изводя учителей своей въедливостью и дотошностью. По итогам первой морской кампании усердного гардемарина в числе нескольких наиболее способных молодых офицеров отрядили для получения практики дальних вояжей в английский флот. Без малого семь лет отплавал Круз под британским флагом, где только не побывал. Много полезного узнал, но и характером испортился: стал зол и беспощаден, чуть что – сразу матроса кулаком в зубы, и весь разговор! Тяжко служилось потом нижним чинам под его началом, потому и прозвище дали – Бешеный.

В Семилетнюю войну Круз, уже в лейтенантском чине, отличился при бомбардировке прусской крепости Кольберг, где получил сразу две тяжелые раны. Долго лечился, снова плавал, а несколько лет спустя, уже в чине капитана 1-го ранга, принял под команду новейший 66-пушечный корабль «Святой Евстафий Плакида». В самое короткое время довел его Круз до высшей степени совершенства. Нигде не было такой чистоты и такой обученной команды.

В июне 1769 года на грот-стеньге «Евстафия» поднял свой флаг командующий Средиземноморской эскадрой адмирал Григорий Спиридов. Шла русско-турецкая война, и эскадра спешила в эгейские воды. Плавание было не из легких. Под адмиральским флагом Круз участвовал в осаде крепости Корон. А затем была многодневная погоня за турецким флотом через все Эгейское море.

Сражение при Хиосе было яростным. «Евстафий» дрался сразу с несколькими вражескими кораблями на предельно короткой дистанции. Стих ветер, и, влекомый течением, корабль Круза свалился на абордаж с флагманским турецким кораблем. Вскоре «Реал-Мустафа» был захвачен, но возникший на нем пожар потушить не сумели. Прогоревшая мачта рухнула прямо на крюйт-камеру «Евстафия», раздался взрыв…

Взрывом Круза отбросило в море. Вынырнув, он скинул с себя камзол, ботфорты и поплыл саженками к обломку мачты, за который уже держалось несколько человек. Существует легенда о спасении Круза, весьма, впрочем, правдоподобная. Когда к держащимся за мачту людям подошла шлюпка с одного из судов эскадры, в нее втащили всех, кроме Круза. Каперанг умолял взять и его, но матросы отталкивали Круза прочь. Узнав в обожженном офицере ненавистного всем нижним чинам капитана «Евстафия», матросы схватили весла, чтобы забить его до смерти. Тогда-то захлебывающийся каперанг и поклялся им, что, если ему сохранят жизнь, он больше никого палъцем не тронет. Крузу поверили, и жизнь сохранили. К чести каперанга, он не только не предпринял впоследствии никаких попыток разыскать своих обидчиков, которых за покушение на жизнь офицера ожидала бы неминуемая смерть, но и сдержал слово. На протяжении всей дальнейшей службы он пальцем не тронул ни одного матроса, запретив при этом заниматься рукоприкладством на своих кораблях и другим офицерам.

Через сутки после Хиосской баталии турецкий флот был решительно атакован и полностью уничтожен. По указу Екатерины II за проявленную храбрость в сражении Круз был награжден Георгиевским крестом 4-го класса.

Крушение «Родоса»

Еще не стихли корабельные празднества в честь победы, а граф Алексей Орлов уже определил Круза к новой должности – капитанствовать на плененном корабле «Родос». Столь почетный трофей Орлов решил отправить морем в Россию, но не учел одного – корабль был серьезно поврежден, имел сильную течь. Спиридов с Крузом отговаривали графа.

– Не доплывет «Родос» до Кронштадта, рассыпется!

Но Орлов был упрям. Плыть – и все тут! Очень уж хотел императрицу удивить подарками.

Вряд ли можно считать счастливым корабль, который попал в плен к противнику. Для корабля, как во многих случаях, и для воина, гораздо более славной считается смерть в бою. Может быть, именно поэтому судьба большинства захваченных в плен кораблей весьма печальна. За редким исключением они или вскоре погибают, или влачат во вражеском флоте жалкое существование, пока не устав маяться с их бесконечными поломками, трофейные корабли при первом же удобном случае списывают на слом. Не стали исключением из общего правила и корабли, захваченные нашими моряками во время войн с Турцией и Швецией.

Название линкору решено было не менять, а так и оставить «Родосом». Команду укомплектовали офицерами и матросами с погибшего во время боя в Хиосском проливе «Евстафия». Среди офицеров «Родоса» были весьма известные в российской морской истории личности: будущие адмиралы Макензи и Пущин, Георгиевский кавалер князь Гагарин, будущий герой обороны Фридрихсгама в русско-шведскую войну 1788–1790 годов Петр Слизов. Это и понятно, служить на захваченных в бою кораблях всегда считалось особо почетным! Но почет почетом, а запущен турками «Родос» был до последней крайности.

Еще до отплытия Круз докладывал адмиралу Спиридову:

– В бортах нашли массу дыр, мышами проеденных, а в трюмах столько грязи, что матросы в обмороки падают, когда ее лопатами выгребают!

На что Спиридов лишь плечами пожимал:

– Все понимаю, но граф требует плыть к пределам россейским!

Круз был настроен пессимистически:

– Поплыть-то я поплыву, но доплыву ли на этакой колымаге, вот в чем вопрос неразрешимый!

Уже через несколько дней плавания с «Родосом» начались проблемы несусветные. Старые паруса изорвались в раз, пришлось менять на запасные грот и марсели, помпы откачивали воду из трюма беспрестанно, но все же едва удерживали уровень в 10 дюймов. Когда же корабль качнуло на хорошей волне, уровень воде в трюме сразу поднялся до 50 дюймов, то есть до отметки критической!

Круз вышагивал по шканцам злой как собака:

– И возвращаться нельзя, и плыть далее смерти подобно, лучше бы уж сразу взорваться, как на «Евстафии», и всем бедам сразу конец!

Из грот-люка вылез старший офицер капитан-лейтенант Иван Бахметьев:

– Вода не убывает, а в помпах вот-вот цепные передачи полетят к черту! Помповая кожа вся в лоскутья!

Круз хмыкнул и повернулся к вахтенному начальнику лейтенанту Мелихову:

– Курс на ост, будем спускаться к островам Цериго и Занте, авось до берега как-нибудь доковыляем!