1956. Венгрия глазами очевидца

Каторжные занятия по методике Максимилиана Берлица (Maximilian Berlitz), основанной на полном погружении обучаемого в среду изучаемого языка, усиленные моим учителем формулой «зубрить и еще раз зубрить», дали свои результаты. Сначала я сдал экзамен у Хугаи на знание 3000 слов, затем – на 5000, и через три-четыре месяца старался читать заголовки газетных статей и пытался как-то, как говорил мой учитель, «заикаться по-венгерски». А языковой практики было много: на улице, в кинотеатрах, в венгерских компаниях, куда меня приглашали.

Ференц Хугаи потомственный, как он рассказывал, в пятом поколении сельский учитель. Для меня же он был академиком своего дела, эрудированным знатоком венгерской литературы.

В Дьёндьёше его уважали и даже избрали председателем городского Общества венгеро-советской дружбы.

Во время проведения послевоенной аграрной реформы

в стране Хугаи помогал земледельцам, сельскохозяйственным рабочим, батракам, всем беднякам, кто обращался к нему, писать прошения и оформлять документы на право владения землей и жильем, отобранным у помещиков. Он ходил к местным властям за правотой и справедливостью, участвовал в создании местного отделения Всевенгерского союза трудящихся крестьян и сельскохозяйственных рабочих.

Не все в Дьёндьёше симпатизировали Хугаи, а в особенности те, кто в недавнем прошлом считался «бомондом» города. Это помещики, виноторговцы, хозяева местных заводов и угольных лигнитных шахт, владельцы отелей в соседних горах Матра, церковные должностные лица, имеющие еще власть

и надеющиеся восстановить ее в старом, полном объеме, но больше всего они не поддерживали его симпатию к беднякам. Бывшие городские хозяева запрещали учить язык у «красного учителя», не хотели, чтобы дети ходили в его школу.

Интеллигентный, бескорыстный и добрый человек учил детей обездоленных батраков иностранным языкам бесплатно. Он бесконечно любил родную Мадьярию, много рассказывал мне о тяжелой судьбе своего народа, о его гордом, революционном, несгибаемом характере. А когда я стал читать по-венгерски, первым художественным произведением, мною прочитанным, был рассказ писателя Жигмонда Морица «Семь крейцеров» (1908) – трагический рассказ о нищей жизни трех миллионов мадьяр, обобщенная и символическая картина несчастий великих тружеников земли венгерской.

Хугаи пробудил во мне любовь к Венгрии, к ее трудовым людям. Мне несказанно повезло: у него я прошел напряженный университет наук, и это было счастливое время, словно я вернулся после суровых будней войны к своей довоенной мирной жизни филолога и журналиста

.

Когда я стал понимать и немного говорить по-венгерски, он познакомил меня с некоторыми жителями города, ставшими моими новыми друзьями и собеседниками (разумеется, с помощью Хугаи). Они сказали, что отношение к расквартированным по домам моим однополчанам, бойцам и офицерам было разным – и по-крестьянски радушным, а где и явно недоброжелательным. Это зависело от характера хозяев дома и от армейских квартирантов, а также от недавних воспоминаний о событиях в обеих странах, которые были театром военных действий.

Это были и незалеченные душевные раны, и трагедии многих советских солдат, у которых во время войны погибли семьи, а в венгерских семьях – не затухшая еще ненависть к советским плиевским казакам

. Вообще-то, казаки воевали здесь в 1944 году против гитлеровцев, но многие из них показывали свою удаль и на беззащитных венгерских жителях.

Впрочем, большинство населения знало страшные, суровые законы войны и понимало, что солдаты – такие же подневольные люди, как и они, да и у многих жителей Дьёндьёша отцы, братья и сыновья прошли войну на Украине и в России. Некоторые из числа отпущенных из советского плена, а также раненые советские солдаты, только что возвратившиеся домой, рассказывали, как гитлеровцы всегда подставляли венгерские части для прикрытия собственного отступления. Большинство же украинских и русских жителей не издевались над ними, а женщины даже жалели бойцов, помня, что их собственные мужья и дети испытывают подневольную солдатскую судьбу.

Командование нашей части не очень-то позволяло гвардейцам дивизии распоясываться, старалось наладить нормальные отношения с населением, бесплатно подвозило недостающее продовольствие, кофе, соль, уголь и некоторые промтовары. Солдаты помогали восстанавливать кирпичный и инструментальный заводы, шахты, мельницы, железнодорожную ветку в южном направлении на Адач (Adаcs), давали тягловую силу, трактора и горючее на осенние вспашки, предоставляли грузовые автомобили, ремонтировали сельскохозяйственную технику.

Но кое-кто, особенно из обозленных католических кругов, лишившихся при проведении крестьянской земельной реформы своих владений, люто ненавидели советских солдат, настраивали молодежь на всяческие враждебные действия. Так, однажды на вечере танцев, организованном местной католической церковью, неожиданно выключили электричество. В зале началась стрельба, а когда свет появился, посреди зала лежал убитый советский солдат, а около него записка: «Русские, вон из нашего дома!» В виноградниках находили трупы бойцов, затащенных туда после зверских издевательств.

Именно в то время кому-нибудь из властей предержащих и в СССР, и Венгрии надо было проанализировать эти явления – и тогда, вероятнее всего, не было бы драматического для обеих стран продолжения этих столкновений в 1956 году.

Тем более что мирные жители Дьёндьеша с нескрываемой ненавистью вспоминали ужасные месяцы салашизма

– внутреннего венгерского фашизма, выкормленного режимом Хорти. Мои новые друзья, в особенности из числа бывших военнопленных, вспоминали насильственную салашистскую мобилизацию в армию и на принудительные фронтовые работы всех лиц мужского пола: и кому исполнилось 12 лет, и 70-летних стариков, и ежедневные полицейские облавы на уклонявшихся.

Особенно запомнился страшнейший разгул салашистской реакции в феврале 1945 года, когда нилашисты

убивали людей, уклонявшихся от призыва в армию, ловили их во время проверок по домам. Люди рассказывали, что по многим деревням и селам искали венгров, которые побывали в советском плену и были отпущены домой. Делалось это по приказу военного министра нилашистского правительства. Люди, озираясь, как бы кто не подслушал, рассказывали, что тогда в одном из сел, недалеко от Дьёндёша, казнили бывших военнопленных солдат. Жители города предупреждали, чтобы все уцелевшие при прежних облавах прятались. Салашисты охотились и за другими невинными людьми в окрестных селах и увозили их в Германию.

Люди, приезжавшие из Будапешта, где также свирепствовал фашистский террор, рассказывали, что в городе забрали многих патриотов, а также иудеев из бедных еврейских семей (богатые либо успели уехать, либо откупились!) и расстреляли их на берегу Дуная

. А нерасстрелянных погнали пешком неизвестно куда.

За время короткого, но жуткого правления Салаши

немецкие солдаты грузили в вагоны награбленные товары из Дьёндьёша, насильственно отбирали у крестьян зерно, мясопродукты, подсолнечное масло, муку, масло, вино, сахар, изымали ценности у тех, кто не успел их спрятать. У крестьян отбирали все подчистую и еще издевались: обещали заплатить после войны.

Как я потом узнал, из всех стран-сателлитов гитлеровской Германии самому безжалостному ограблению немецкие фашисты подвергли именно Венгрию: они вывезли 20 процентов всего достояния страны. Город Дьёндьёш, например, был одним из центров винодельческого производства Венгрии, поэтому салашисты и гитлеровцы конфисковывали у крестьян бочки с вином, увозя их на грузовиках и в вагонах.

Наш сосед Миклош Сюч рассказывал, что он очень горевал, когда у него по чьему-то доносу немцы нашли зарытую четырехсотлитровую бочку вина, задолго приготовленную для свадьбы сына, находящегося в советском плену и которого должны были вот-вот вернуть.

Но, несмотря на огромную вражескую силу, страшный террор, активные подпольщики-коммунисты и бывшие военнопленные (среди них оказались старики, изведавшие русский плен еще в Первую мировую войну) поведали мне о том, как вместе с социал-демократами, также загнанными в подполье, в сентябре 1944 года участвовали в партизанской борьбе. Они вредили венгерским и немецким фашистам чем могли и как могли, организовывали молодежные боевые вооруженные группы, участвовали во взрывах автомашин оккупантов и уничтожали гитлеровских солдат и офицеров, зверствовавших в окрестностях.

Особенно усилились действия боевых групп патриотов в октябре-ноябре 1944 года, которые осмелели с приближением частей Советской армии. Как раз в то время недалеко от Дьёндьёша облили бензином и сожгли целую колонну немецких машин, вывозившую из города наворованную муку.

Ненависть к немецким и венгерским фашистам была так велика, что из жителей Дьёндьёша никто тогда не выдал прятавшихся по домам венгерских партизан. Мне рассказывали, что двое партизан из города Дьёндьёша Янош Бачи (скорее, это Янош бачи, т. е. дядя Янош – отред.) и Петер Ковач в ноябре 1944 года участвовали в боях за освобождение города Мишкольц (Miskolc). Они вместе с советскими войсками в составе венгерского отряда, насчитывающего несколько сот человек, помогали рабочим металлургического комбината спасти от взрыва заминированные немцами цеха.

Город Дьёндьёш был освобожден в ноябре 1944 года. Спустя год мне удалось наблюдать и первые послевоенные выборы в Национальное собрание Венгрии

. Мои знания венгерского языка были еще столь невелики, что я слабо ориентировался не только в программах различных партий, но даже в их названиях. Тогда мне помогли разобраться в партийных хитросплетениях мои друзья из Дьёндьёша. Все афишные тумбы и доски были обклеены плакатами. Помню огромный портрет Матьяша Ракоши (Rakosi Matyas). Не знал я еще тогда, что мне потом долгие годы придется работать с этим человеком.

Местные бедняки и батраки рассказали о простом, но результативном избирательном трюке, проделанном в Дьёндьёше (как потом выяснилось, и по всей стране) по приказу верховного клира католических деятелей

. Дело в том, что среди кандидатов в выборах участвовала и Демократическая народная партия Иштвана Баранковича (Barankovics Istvаn), обещавшая всем венгерским верующим католикам рай на земле.

Во время выборной кампании эта партия объединилась с Партией мелких сельских хозяев, а точнее влилась в нее

. В день выборов, а это было в воскресенье 4 ноября 1945 года, когда все верующие венгры обязательно идут в костел на воскресную утреннюю молитву, церковнослужители зачитали послание кардинала Иожефа Миндсенти (Mindszenty Jozsef), где говорилось, что все честные люди должны объединиться в Партию мелких сельских хозяев и голосовать за их кандидатов

.

Католическая религия пользуется у большинства мадьярского населения непререкаемым духовным авторитетом. Все проголосовали за эту партию, и она вышла на первое место. А для Коммунистической партии Венгрии, по инициативе которой была проведена земельная реформа, равная по своему значению новому обретению Родины

, когда сбылась вековая мечта трудового крестьянина и он наконец получил землю в полную собственность, результаты выборов оказались неожиданностью, более того, чувствительным ударом, их поражением.

Это было и первым звонком для группы Ракоши, пришедшей к власти на штыках Советской армии

– армии, которая сметала с мадьярской земли гитлеровских захватчиков и хортистских фашистов, а вместе с ними и крупных латифундистов и фабрикантов, и лишившихся помещичьей власти, крупных католических деятелей. Компартия не учла в достаточной мере, что 25-летний период хортизма, предшествующий поражению Венгрии, воевавшей на стороне Гитлера, а также озлобленная антисоветская агитация и реакционные католические проповеди в период с 1939 по 1945 год не прошли бесследно.

Ракоши и его команда прибыли властвовать из Москвы, как говорится, на готовенькое. Они всю жизнь были коминтерновскими работниками и не разобрались в сложившейся ситуации. При эйфории власти эта группа, уверенная, что ее с радостью примет в свои объятия население страны, крупно просчиталась. Ни Матьяша Ракоши, ни его приближенных не знали в Венгрии, да и по национальности в большинстве своем они были не венграми, а евреями. Вся их политическая жизнь с 1919 года проходила вне ее границ, в основном в СССР. А когда они в 20-30-е годы направлялись на свою родину на подпольную работу, их быстро сажали в тюрьмы по доносам фашистских стукачей. Хортистская политическая контрразведка, как известно, зародилась еще до итальянского фашизма Муссолини, до немецкого гестапо и обучала гитлеровских фашистов борьбе с нелегалами Коминтерна. Компартию Венгрии, как зараженную хортистскими разведчиками и провокаторами, распускали несколько раз

. Я узнал об этом позднее, работая в ЦК КПСС.

В руководстве компартии в должной мере не изучали настроения основной массы участвующих в голосовании людей, понадеялись на свои большие должности в Коминтерне. А должности у них были действительно, по коминтерновским масштабам, высокие. Ракоши после 16-летнего заключения и освобождения (в октябре 1940 года его обменяли на станции Негорелое на трофейные венгерские знамена, захваченные русской армией в ходе подавления освободительного движения 1848–1849 годов) руководил зарубежным ЦК компартии Венгрии. Эрнё Герё (Gero Erno) был довольно видным деятелем Коминтерна. Михай Фаркаш (Farkas Mihаly) был генеральным секретарем Коммунистического интернационала молодежи – КИМа. Таким же было и окружение новой коммунистической верхушки Венгрии, большинство – из аппарата Коминтерна.

О новых правителях Венгрии знали очень немногие, а против коммунистов работали крупные и квалифицированные силы буржуазных партий, католической верхушки, имевшей огромный, многовековой, международный опыт духовного порабощения народов

. На этих выборах развернулась оперативная работа тайной католической организации «Католическое действие» («Katolikus Akciо»). И, конечно, все противники коммунистов не преминули воспользоваться ошибками пришлых людей от Ракоши.

Надо добавить, что Ракоши и его окружение, приехавшие из Москвы, никогда не работали на производстве, мало кто из них прошел школу практического руководства, а им вдруг вручили руководство целой страной. Но на другие местные кадры из коммунистов-подпольщиков Москва опереться не пожелала. Это была не столько их вина, сколько беда, да и советский опыт проведения выборов Ракоши и его окружение в большинстве своем, как показали первые же выборы, даже в конкретике изучали в недостаточной мере.

Сталин при организации так называемых «выборов», например, не допускал таких больших проколов, как это сделал Ракоши. Да и поторопились новоявленные венгерские правители с проведением выборов довольно сильно. Тот же Сталин провел их спустя 20 лет после завоевания большевиками власти в 1917 году, а Ракоши – всего через 7 месяцев после изгнания советскими войсками гитлеровских захватчиков за пределы страны

.

В газетах того времени руководство компартией сваливало провал на выборах как раз на происки врагов, но это было свидетельством того, что правильных выводов оно не сделало. Это была не победа реакции, а первое крупное поражение высших партийных руководителей страны. Оно еще аукнется и в будущем развитии страны, и в 1956 году