На дальних подступах страны (Негерой-2. Воспоминания о неслучившемся)

Решительно пойдя на абордаж, я стал сжимать его в своих объятиях, сильно похлопывая по спине. Все это происходило на глазах у изумленного индуса, который просто дар речи потерял, и благоразумно отошел в сторону. Американец побледнел, начал медленно приседать и посмотрел на меня робким беззащитным и одновременно ненавидящим взглядом двоечника, в сотый раз сдающего ненавистному профессору безнадежный зачет.

Немного придя в себя, Джон просипел, с большим трудом приклеивая на себя вымученную улыбку:

– Хау а ю, сэр?

Я деловито, голосом солидного босса небрежно процедил: «Файн» и перешел на португальский язык.

– У ке э ке эшта фазенду аки, меу кару Джон? Кому эшта а туа линда эшпоза Луиза и аж криансаш? («Что поделываешь, Джон? Как дети и твоя красавица жена Луиза?» – порт.)

Мы много обнимались с Джоном в тот вечер, пили виски за вечную дружбу между СССР и США, братались, вспоминали со слезами на глазах встречу наших дедов и отцов на Эльбе весной 1945. Договорились завтра обязательно продолжить. И это мероприятие действительно состоялось, но каким-то оно оказалось не очень теплым, особенно финал.

6

Вечером следующего дня ровно в 18.00 я подъехал на резидентурской машине к обусловленному месту, по-моему, где-то в центре города, рядом со знаменитой мечетью Фейсала. Наши за мной, естественно, «присматривали», но без фанатизма, на двух автомобилях. Навыки левостороннего движения вспомнились быстро. А к броуновскому движению на дорогах, на первый взгляд бестолковой суете и толчее на перекрестках и сумасшедшим безбашенным водителям мне не привыкать. Заносило меня – случайно, разумеется, и ненадолго в Австралию, Сингапур, на Кипр. Был даже африканский опыт: в свое время в ЮАР порулить удалось чуть-чуть.

Гаденыш уже ждал меня, значит прибыл на место встречи заранее. Зачем? Что, изучал обстановку? Или замыслил нехорошее, вурдалак? Джон, ссылаясь на мое незнание города, дважды(!) предложил пересесть в его машину. Тут вовремя проснулся внутренний голос, который хрипловато, видимо, тоже вчера «нарушал режим» со своими пакистанскими дружбанами произнес:

– Старичок, держи ушки на макушке. Кажется, начинается.

Я в меру ласково ответил:

– За предупреждение спасибо, конечно, но ты, паразит, не расслабляйся, бдительности не теряй. Перегаром от тебя разит, как от ломового извозчика. Подожди еще у меня, ужо приедем в Москву, объявлю сухой закон. Чай при исполнении находишься! Стыдись!

В ответ он громко икнул, щелкнул каблуками и сказал:

– Яволь, мин херц, – хотя немецкий вроде бы недолюбливал. Потом добавил жалобно:

– Брат, а может презентуешь баночку холодненького пивка, а то башка просто раскалывается. Я отбатрачу, ты ведь меня знаешь.

– Перебьешься, пей вон лучше «перье», ребята резидентурские вчера целую упаковку в наш номер притащили. Врачи говорят, для здоровья полезнее…

– Ага, чья бы корова мычала. Ты на себя-то сегодня в зеркало смотрел? – Мой ангел-хранитель продолжал хамить.

Я сдержался. По правде говоря, он был прав и жить сегодня с утра мне не очень хотелось, во всяком случае, до контрастного душа, кофе и прочих реанимационных процедур.

Диалог с внутренним голосом много времени не занял, и Джон ничего не заметил. На предложение пересесть в его машину я вежливо отказался, заявив, что в Москве очень соскучился по правому рулю. После недолгого петляния по исламабадским улочкам, он впереди, я – сзади, приехали к какому-то невзрачному на вид невысокому зданию. На первом этаже располагался маленький дуккян. По дороге я обнаружил за собой «наружку» – три машины. Я не удивился. Слежка велась аккуратно, грамотно. На рожон «топтуны» не лезли, вели себя в рамках приличия.

– Ну, вот докатились, – злобно сказал внутренний голос, который тоже заметил «хвост», даром что с «бодуна», и грязно выругался почему-то по-арабски. – Наружка», кажись, не местная, американская. Но ты поосторожней там в лавке или куда вы еще пойдете с этим американским придурком. Не геройствуй, а то я тебя знаю!

– Слово офицера! – Серьезно ответил я.

Джон жестом предложил войти. Я удивленно поднял брови. Заметив это, американец ехидно сказал:

– Сегодня здесь спецобслуживание для очень дорогих гостей, как в ваших московских кабаках.

– Когда ж ты, змей звездно-полосатый, успел в Союзе побывать? Или я в Лесу досье на тебя плохо просмотрел? – Снова вклинился мой помощник.

Меня это начинало раздражать. Я злобно цыкнул на него, и он на короткое время заткнулся.

Вошли в лавку. Покупателей не было. За прилавком одиноко стоял пожилой бородатый пуштун с янтарными четками в руках. Он радостно поприветствовал нас на урду, и предложил проследовать за прилавок. Джон даже не ответил, а я, кивнув хозяину в знак приветствия головой, молча наблюдал за ними. Видать, просто для приличия, соблюдая местные традиции, «америкос» потрогал здоровенную штуку английской шерсти, лежащую тут же в углу. С видом знатока помял в руках материю и приценился. Старик назвал цену. Джон в ответ пощелкал языком, мол, дороговато…

«Передо мной комедию ломает», – беззлобно решил я.

Опять влез внутренний голос и подобострастно, явно желая мне угодить, подтвердил мой вывод.

«Точно, к бабке не ходи! Хочет, паразит, похвастаться, показать Вашему благородию, что, мол, изучил Восток, как свои пять пальцев и чувствует себя здесь словно рыба в воде. Но я лично, Сереж, поставил бы ему троечку за поведение и знание местных обычаев: а спрашивать хозяина про здоровье, семью, как идет бизнес, кто будет? Александр Сергеевич, что ли? Так великий русский поэт вообще был невыездным, дальше Эрзерума не бывал, урду так и не осилил».

Прошли за прилавок. Там, за плотной ковровой занавеской оказался неприметный вход в небольшую светелку с двумя пластиковыми столами и стульями. Сели за столик. Будто из-под земли появилась бутылка виски, на удивление чистые стаканы, содовая и полное ведерко со льдом, даже со щипцами. А еще вазочка с иранскими, кстати, самыми вкусными в мире фисташками, кэшью, очищенными грецкими орехами и молодым миндалем. Через пару секунд худенький мальчик принес фрукты и восточные сладости, дополнив натюрморт.

«Сервис тоже так себе, на четверочку с минусом, – оценил я. А где скатерть и салфетки, хотя бы бумажные? Где адалиски по углам? Кальяны душистые? Экономишь на представительских расходах, Джон? Стыдись!»

Быстро, практически не разговаривая, выпили по первой, потом по второй. Пили молча, без тостов, изучающе разглядывая друг друга словно через винтовочный прицел. Опять нагло встрял внутренний голос.

– Слушай, пока вы тут не захмелели оба, ты б у этого полиглота сраного выяснил, где он ухитрился урду нахвататься. Здесь или в американской «Вышке»? И кто у него преподавателем был? Интересно ведь. Да и на учеты конторские их поставить бы надо. Ты, что все инструкции позабывал? Помнишь тогда в Лоренсии, – хихикнул мой немного навязчивый помощник, – этот урод и через год пары слов на местном наречии сказать не мог. Да и урду-то его, честно говоря, хреновенький. Просто перед тобой выпендривается… Все, все замолкаю, – примирительно произнес болтливый стервец, – почувствовав, что я сжал кулаки и вот-вот взорвусь.

Мы выпили еще, и языки немного развязались. Желая пополнить досье на «пиндоса», я завел разговор на тему, как ему жилось после Лоренсии, и каким ветром занесло на мусульманский Восток. Периодически вплетал в канву «дружеской» беседы короткие реплики о себе, в рамках легенды, конечно. К моему удивлению клиент стал рассказывать достаточно занятные вещи автобиографического характера, иногда переходил на политику, что мне тоже было крайне интересно. Худо-бедно минут через сорок у меня в башке уже созрели, по меньшей мере, три проекта шифр-телеграмм в Центр. Сам же я за это время «слил» Джону минимум интересовавшей его информации. Это-то и настораживало, но каких-либо внятных объяснений «откровенности» американца я пока не находил.

– А ты что думаешь, друг ситный? – Спросил я свой внутренний голос.

– Кое-какие мыслишки на этот счет есть, но окончательный диагноз делать пока рано.

– Смотри, Склифосовский, чтобы потом поздно не было… Ну, все, больше мне не мешай.

Заливаясь соловьем, я вдохновенно рассказывал Джону что-то по поводу пребывания наших войск в Афгане, отношений Кремля с Саддамом Хусейном, другими арабскими лидерами. Потягивая виски, слишком щедро разбавленное, на мой взгляд, льдом, мой визави рассеянно слушал, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Улучив момент, я перевел разговор на семейно-бытовые темы. Пытаясь вызвать Джона на еще большую ответную взаимность, я стал рассказывать о Марусе и своих девчонках (он знал только супругу и старшенькую). Показал ему фотографию, где жена с детьми садились в мой «жигуленок», припаркованный на стоянке МИДа.

– Это на твоей работе? – спросил Джон расслабленно без особого интереса в голосе. Но вдруг собрался, сжался, как пружинка, и нанес укол.

– Серхио, а что-то я не разглядел на фото памятник Дзержинскому. Где он тут?

– А его можно разглядеть только в ясную погоду, Джон. Ну как твой любимый Госдеп с крылечка вашей штаб-квартиры в Лэнгли, что в штате Вирджиния, – парировал я с улыбкой.

«Молодец, Серега, хоть инициатива была у него, рахунок зустрiчi 1:1, – прорезался внутренний голос. – Но мне такой поворот все равно не нравится. Раньше вы по-джентельменски обходили острые углы в дипломатическом менуэте. И хотя знали «ху из ху», вот так открыто об этом не говорили. А тут, на тебе…»

«Ты чего это на мове залопотал? – Гневно начал я. – Где-то уже «укусить» успел, пока я тут работал в поте лица?»

«Ага, работал он, – дерзко ответил голос. – Смотри вон – дед с четками уже вторую бутылку открыл. А ему, видите ли, украинский мой не понравился…

Давай-ка лучше вместе подумаем, как будем ноги отсюда уносить. Ох, не нравится мне все это, Серега, ох не нравится!»

По сути, голос был прав на все 100 процентов, поэтому я орать на него больше не стал, а погрузился в неприятные размышления.

Джон, видимо, почувствовал какие-то изменения в моем настроении решил пойти с козырей:

– Слушай, русский шпион! (что-то новенькое), ты ведь сюда приехал вынюхивать информацию о ваших «шурави», находящихся в плену у русских? Если так, то ты, Серхио, попал в точку. Моя тема. Так, тебе интересно?

Я молча кивнул, глядя в его налившиеся кровью и плохо скрываемой ненавистью холодные бесцветные глаза. В полной тишине чокнулись, выпили, закурили. Вообще-то курили мы одну за одной. В коморке топор вешать можно было. Зрачки у Джона расширились (Опа! Уж не наркотиками ли мы балуемся, интересно, какими?), крылья его орлиного носа нервно завибрировали, лицо покраснело.

Тут моего «Остапа» понесло. Он начал выкладывать такие сведения про американо-афганско-пакистанские дела, конечно, при главной роли СССР, но и своей лично, что у меня челюсть отвисла. По спине побежала холодная струйка пота, алкоголь начал испаряться и оставил в покое мой мозг. Мне даже не требовалось больше раззадоривать своего собутыльника. Американец, очевидно терявший контроль над собой, раскрывал все новые и новые детали работы своей резидентуры в Исламабаде.