Вечные ценности. Статьи о русской литературе

То, что эти два столь различных человека – Смолин и Козонков, между собою еще и приятели, хотя им и случается по пьяному делу вцепиться друг другу в волосы (а выпить они оба не дураки!) – такое только и бывает в России и, вероятно, иностранцу непостижимо.

Кусок правды о страшном, безумном и преступном периоде коллективизации (а мы еще все, по инерции, ахаем про жестокости помещиков!) делает честь автору. И метко он подмечает, что старый плотник, разговорившись, потом опасливо спрашивает: «А ты не партейный?»

Герой Белова[167 - Василий Иванович Белов (1932–2012) – писатель, поэт. Один из родоначальников «деревенской прозы».], ведущий персонаж всего сборника, инженер Константин Зорин, замявшись, отзывается:

– Как тебе сказать… Партейный, в общем-то.

Раз люди начали всерьез стыдиться принадлежности к компартии, значит, сознание и совесть в них пробудились. И это – залог лучшего будущего для нашей родины!

    «Современник», рубрика «Библиография, Книжное обозрение», Торонто, 1979 г., № 43–44, с. 258–265.

В. Белов. «Все впереди» (Москва, 1987)

Короткий роман одного из самых популярных сейчас в СССР писателей читается с напряженным интересом, но оставляет странное впечатление. Сначала действие развивается стремительно, почти что – не по дням, а по часам. Потом же, между первой и второю частью, – интервал в 8 лет. А такое обычно (кроме разве у самых больших мастеров) публику сильно расхолаживает.

Мало того, – обрывается книга тоже как-то посередине: судьба героев не решена, развязка остается неизвестной.

Есть разница между двумя частями и в другом: если в первой много событий, – во второй перед нами главным образом разговоры; споры, правда, о важных принципиальных вопросах, от каких мы в подсоветской литературе отвыкли; хотя в прежней, – у Тургенева, Гончарова, Чехова, – им традиционно отводилось значительное место.

Выведенные на сцену персонажи – московская интеллигенция высокого полета. Горестное впечатление оставляет то, как часто они, и мужчины, и женщины, прибегают к бутылке. В частности, во всех как теперь принято выражаться конфликтных ситуациях, – их первая реакция напиться, и даже не раз нализаться до чертиков, а скорее запить на несколько дней. Главный герой, Медведев, усомнившись в верности жены, пьянствует столь основательно, что за служебные упущения попадает в концлагерь, теряя буквально все: работу, положение в обществе, семью…

Его друг, нарколог Иванов, даже прямо не замешанный в происходящем, а руководимый лишь сочувствием пострадавшему, тоже подпадает под власть зеленого змия, и только чудом выпутывается из серьезных неприятностей.

О других действующих лицах мало что можно сказать: жена Медведева, Люба, хотя целые главы написаны как бы от ее лица, представляется для нас загадкой. Обманывала ли она мужа? почему бросила его в беде? – эти вопросы не разбираются и не освещаются. Остальные женщины тоже обрисованы только широкими мазками; относительно ярче прочих изображена распутная алкоголичка Наталья.

Мы коснулись слабостей и отчасти достоинств произведения. Но о нем, в эмиграции и на родине, идут горячие дискуссии, – и вовсе с иной стороны. Нашлись лица, которых взбесило, что отрицательная фигура Михаила Георгиевича Бриша дана как принадлежащая к еврейскому племени.

Поистине, – руками развести! Разве все евреи должны быть симпатичными? Или о несимпатичных запрещено говорить в печати? Впрочем, в основном-то, мы бы даже не догадались, что Бриш еврей, если бы не один эпизод в конце сочинения, где он в раздражении выбалтывает Иванову свой взгляд на русских в целом.

«Вы скифы, как сказал Блок» – кричит он – «Вам вообще суждено исчезнуть! Потому что вы нация пьяниц! Вы уже исчезаете! Ваши женщины разучились рожать! Ха-ха! Не желают, и все тут!»

На что Иванов ему довольно резонно отвечает: «Пшел ты знаешь куда?»

Безусловно, реплики Бриша вызывают негодование. Будь они выдуманы, можно бы было обидеться за евреев и упрекнуть Белова в несправедливости, даже допустим, в антисемитизме. Но горе-то в том, что ведь это не вымысел и не фантазия… Именно это (и хуже гораздо еще!) тянут дружным хором, за границей и внутри Советского Союза, Горенштейн[168 - Фридрих Наумович Горенштейн (1932–2002) —писатель, драматург. С 1980-х в эмиграции, сначала в Вене, затем в Берлине.], Хазанов, Вольфсон, Эйдельман и иже с ними.

Все они охотно плачутся на антисемитизм, улавливая его и там, где его в помине не было, – а сами поносят Россию и русский народ в самых грязных, в самых злобных и подлых словах. Так уместно ли им сердиться на Белова? Пословица гласит: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива!»

Трудно понять вообще, на что рассчитывают и чего добиваются эти люди? Кроме непосредственной и верной сиюминутной выгоды: субсидии от глупых американцев они получают без промаха! Хотя вовсе не надо глубокого ума, чтобы предвидеть, что подобная пропаганда не может принести и не принесет Соединенным Штатам никакой реальной выгоды.

Отвлекаясь от красноречия Миши Бриша, отметим еще один пассаж во «Все впереди», который не исключено, взволновал известные круги критиков, inde ira[169 - Отсюда гнев (лат.).]: «Существует могучая, целеустремленная злая и тайная сила», – так думает один из персонажей романа. И, судя по контексту, тут речь отнюдь не об евреях… Скорее, можно предположить, о масонстве. Которое, впрочем, другой персонаж и в другом месте так по имени и называет.

А вообще, скажем еще, что книга наводит на мысль, что в ней многое вырезано, если не цензурой, то самим автором, почувствовавшим что не все можно высказать в печати, в подсоветских условиях. Что же, – будем ему благодарны и за то, что он сумел и поспел сказать!

    «Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 8 октября 1988 г., № 1992, с. 2.

В. Астафьев. «Жизнь прожить» (Москва, 1986)

Входящим в состав книги романом «Печальный детектив», В. Астафьев[170 - Виктор Петрович Астафьев (1924–2001) – писатель, драматург, публицист, общественный деятель.] снискал себе признание и любовь народа, – и ненависть группы злобных фанатиков, которые русскому народу враждебны: г-на Эйдельмана, его мюнхенского агента Б. Хазанова, и Ко. Жалкие, ничтожные люди! Их истерический визг только и будет содействовать успеху книги и славе ее автора.

Эту грустную историю отставного служащего милиции, отдавшего здоровье борьбе с преступниками, можно было бы назвать «Прозрение». Нигде не высказывается прямое отрицание советской власти или большевицкого строя (иначе бы роман в СССР и не напечатали!). Но то, что в ней говорится, – убийственно. Оно бьет беспощадно и наповал.

Например: «На месте стадиона был когда-то патриарший пруд, с карасями, кувшинками, лилиями и могучими деревами вокруг. Борясь с мракобесием сановных, исторически себя изживших церковников, деревья свалили, воду вместе с карасями засыпали шлаками и землей, вынутыми из-под фундамента новостроек». Или вот рассуждения о жизни одного из самых положительных персонажей, крестьянина Маркела Тихоновича, тестя главного героя: «Война и пустобрехи довели до того, что села наши и пашни опустели».

Горькой иронией звучат рядом голоса уже состарившихся подружек его жены, принадлежавшей в молодости к тому классу, который И. Л. Солоневич именовал «активом»: «Худа жись была. Отсталость. Темнота. Теперь што не жить? Елестричество кругом. Телевизир смотрим…»

Но еще страшнее, еще безрадостнее выглядят результаты коммунистического просвещения, отраженные в речах неплохой в сущности деревенской девушки, прошедшей курс средней школы в своем захолустье: «Мистические настроения Гоголя, навеянные ему отцами церкви с их мрачной и отсталой философией, привели и не могли не привести к духовному краху великого русского писателя». Или, о Пушкине: «Паша вдохновенно обличала высший свет и пагубную эпоху, в которых великий поэт и мученик погряз, крыла графа Бенкендорфа, саркастически сокрушала царя, критикуя его, будто пьющего бригадира на колхозном собрании, резко и беспощадно».

Но не было ли все это еще вчера, да и не остается ли и сегодня последним словом марксистской науки?

Отметим, что пушкиноведческие исследования товарища Эйдельмана тоже ведь выдержаны в том же тоне (хотя и потоньше). Как же было ему не рассердиться?

Слава Богу! Мы видим, что массы подсоветской России сию гнусную премудрость не только что не приняли, а от нее, наконец, и вслух отрекаются! Это и есть духовное возрождение; это и есть пробуждение живых и здравых национальных сил. Остальное – приложится.

Вот отчего взбеленилась та тварь, каковую мы выше и поименно обозначили. Натянутые обиды на антисемитизм (которого в романе Астафьева и в помине нету!) – дело второстепенное, грех его в том, что он посмел посягнуть на их устои, на то, без чего их, – левых образованцев – власть распадется во прах (она и распадается…).

Оттого и взвыла нечисть, и взвились на черных крыльях вампиры-нетопыри. Да поздно! Такие слова, раз произнесенные громко, – точнее выражаясь, отпечатанные солидным тиражом в томике, расхватанном публикой, – не заглушишь. Это надпись, какую, согласно пословице, и топором не вырубишь.

Притом же… Разве Астафьев одинок? То же самое, пусть и в других словах, сказали уже немало других. Стоит ли имена перечислять? Большинство писателей-деревенщиков (да и некоторые из иных писателей) внутри СССР; кое-кто и за рубежом.

Кое-что в романе, казалось бы, должно бы прийтись по нраву плюралистам и всяческим русофобам: суровое изображение пьянства, хулиганства, бессмысленного безобразия, разврата среди молодежи. Но нет! То, да не то. Проницательных недругов на мякине не проведешь. Рядом с плохим, показано и хорошее; даже у злодеев, а тем более в отношении к ним окружающих, пробивается то, что клеветникам России нужно отрицать и скрывать. В строках «Печального детектива» отчетливо бьется:

Золото, золото… Сердце народное…

    «Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 8 августа 1987 г., № 1932, с. 2.

Писатель русской земли

1. Всяк сущий в ней язык

В сборник новых сочинений в прозе В. Солоухина[171 - Владимир Алексеевич Солоухин (1924–1997) – писатель, поэт, публицист. Один из самых значительных представителей «деревенской прозы».] «Смех за левым плечом» (Москва, 1989), помимо повести, носящей вышеприведенное заглавие, включено еще 3 раздела, все чрезвычайно интересные: «Рассказы разных лет», «Сосьвинские мотивы» и «Ненаписанные рассказы». Остановимся на среднем из них.

Автор описывает поездку в Ханты-Мансийский национальный округ, предпринятую им вместе с его другом вогульским поэтом Юваном Шесталовым, и в компании с профессором будапештского университета М. Варгой.

С первых строк мы погружаемся в атмосферу теплоты и сочувствия русского писателя к народу манси, от которого осталось теперь примерно 7000 человек (тогда как до революции было гораздо больше; по иным подсчетам до 18000 человек). Манси или вогулы, как известно, принадлежат к финно-угорской расе, и в ее рамках являются ближайшими родственниками венгров.

Политику советской власти в отношении вогулов Солоухин резюмирует следующим образом: «У нас привыкли говорить примерно так: “Отсталый некогда край сделался индустриальным”. К этой формуле мы привыкли. Но ведь если в приуральскую тайгу врубились нефтяники и газопроводчики с тяжелой современной техникой, это что же манси развивают свою индустрию? Да нет, просто это на месте их обитания действуют нефтяники и газопроводчики».

А как эти последние и вообще советская власть действуют, он рассказывает и подробнее: «Быть богатым – не значит быть расточительным. Из кладовой природы надо бы брать столько, чтобы она не скудела. А у нас на протяжении десятилетий один только лозунг был: давай, давай, давай! Черпаем пригоршнями, торопливо, как будто дорвались до чужих сокровищ и задача – как можно больше и как можно скорее нахватать. Это не только рыбы касается. А с лесом – разве не так? Руби, вали, – выполняй план. А то, что 3-я часть древесины остается невывезенной, а также в виде верхушек, пней, сучьев, а также в виде топляка в сплавных реках, это – пустяки. Много всего. Что-нибудь да останется. А нефть? Вся Западная Сибирь искорежена, изрыта, истерзана торопливыми нефтепромыслами. Тоже половина мимо кармана сыплется. Если бы так было где-нибудь… там, у них… в Африке… Наши газеты писали бы, что это хищническое отношение к природным богатствам».

И дальше, с еще большею горечью: он подытоживает: «Когда говорят, что повысилась техническая оснащенность охотничьего и рыболовного хозяйства, это вовсе не означает, что охотники и рыболовы манси имеют теперь больше соболей или нельмы, но что их руками все больше и больше добывается богатств из их лесов и рек… А сами они… Ну что же сами… Не в соболях, конечно, ходят, в стеганках и треухах из искусственного меха… А если манси, живущий на этой реке потомственно, из поколения в поколение, добудет соболя или нельму и не сдаст ее государству, то это уж будет браконьерство, и карается оно по всей строгости законов, вплоть до тюрьмы».

Спросить об этом самих вогулов? Послушаем Ю. Шесталова[172 - Юван Николаевич Шесталов (1937–2011) – первый профессиональный поэт и писатель манси (коренного населения Ханты-Мансийского автономного округа).]: «Один венгр» – говорит Юван, – «написал в финском журнале статью “Пропасть между поколениями приобских югров”. Там он задал риторический, каверзный вопрос: “Можно ли помочь народу, который сам этого не хочет?”» «А ему не пришло в голову» – продолжал Юван» – «что может быть народам Севера нелегко? Севера, из недр которого черпают нефть и газ, топчут землю железными сапогами машин и трубопроводов, изводят из рек рыбу, из тайги зверя, а людей сгоняют в большие селения, где вместо зверя люди принуждены охотится за бутылками…»

Не удивительно, что однажды, потеряв терпение в споре с мелким администратором, Шесталов взрывается нижеследующим монологом: «Куда вы дели всех наших лошадей?!! Куда вы дели всех наших коров?! Куда вы дели всю нашу рыбу, наших оленей, наших соболей, наших медведей, наши игрища, наши танцы, наши песни? Где наша нельма? Где наш муксун? Где наша сосьвинская селедка? Где наши осетры? Мы их не видим. Манси питаются килькой в томате! Где наши рябчики и глухари? Где наши гуси и утки? Где наши праздники, где наши ярмарки?»

Все это, дай в руки русофобам, с какою радостью они бы обратили против русского народа и употребили бы для агитации за расчленение России (хотя куда вышли бы из России вогулы и прочие маленькие народности Империи?)! Но Солоухин сам русский патриот, и он мыслит иными категориями. Выше была речь о противопоставлении вогульского народа советской власти. А вот как складывались (в передаче самих вогулов) его сношения с русским народом, – с настоящим русским народом: завезли на Сосьву раскулаченных. «Гибли они как мухи. Начали, кто оставался жив, зарываться в землю. Приходили на наши стойбища скелеты скелетами. Подкармливали их наши, особенно с детишками на руках. До весны коротали они в норах. Потом, кто выжил, стали строить домишки. С весны начали землю ковырять, каким-то непостижимым образом появилось у них земледелие. Потом, когда у нас самих начался голод, мы уже к ним за пропитанием ходили. Они подавали нам картошинку… кусочек хлебца…»

Не следует, однако, думать, будто Солоухин специально симпатизирует именно одним вогулам. Сходные слова понимания и сочувствия он находит и для других племен нашего отечества. Вот в этом же самом сборнике очерк «Главный лама Советского Союза»: