Абловы, забытые имена. Вторая часть

И вот, с гражданской войной покончено, но Советское государство ещё слабо стоит на ногах: то крестьянские бунты, то голод… Партия даёт приказ: стране нужен хлеб, нужно осваивать целину, нужны новые формы хозяйствования, нужны крупные земледельческие хозяйства, колхозы. Дело это новое и до сих пор неизведанное.

«Вот, товарищ Аблов, вам партийное задание: будете проводить коллективизацию, и посылаем мы вас в самый неспокойный район – в земли войска Донского. Казаки – народ с гонором, привыкли к казацкой вольнице и не понимают пользы от коллективного хозяйства. Они оказывают всяческое сопротивление и саботаж. И вам, товарищ Аблов, поручается провести соответствующую работу в этих землях».

Виктору казалось, что воевать – это страшный и кровавый труд, это на пределе человеческих возможностей, но он и подумать не мог, что работа на сельскохозяйственном фронте ещё сложнее. В сражении понятно, кто враг, и что его нужно уничтожать для блага трудового народа, чтобы тот был освобождён от трудового рабства и стал хозяином своей земли и судьбы. И что теперь? – Классовый враг повержен, а освобождённый трудовой народ сопротивляется строительству светлого будущего – это как понимать?

И здесь шашкой не помашешь, здесь нужна мудрость, убеждение словом и решительность. И всё же, думал Виктор, дело пусть и потихоньку, но движется. Всё больше людей понимает превосходство коллективной обработки земли и совместного хозяйствования. Вот, например, станица Алексеевская – большая станица, можно сказать, столица хопёрского казачества, а одна из первых решила построить колхоз. Председателя выбрали инициативного: Виктор уже дважды встречался с Семёном Пономарёвым – человек он тёртый и не робкого десятка, и народ к нему тянется и прислушивается. Отсеялись неплохо. Если засухи не будет, то и урожай достойный снимут. А там глядишь, и соседние села и станицы за ними потянутся.

– Ну что, Агафон, далече ещё до Алексеевской? – спросил секретарь райкома командира отряда. Агафон был из местных казаков и хорошо знал здешние места.

– Да вёрст пять от силы, начальник.

– Не начальник, а товарищ секретарь, понятно?

– Понятно, товарищ, начальник, секретарь, – ответил Агафон, и Виктор улыбнулся этой уловке служивого. – А вон видите, за той рощицей, как змейка блестит Медведица! Вот там у излучины и есть Алексеевская, родная станица…

У бывшего войскового амбара уже толпился народ: казаки в парадной форме, казачки в платках и любопытная ребятня крутилась рядом. Отряд спешился на майдане. Виктор залихватски спрыгнул с лошади.

– Здорово, станичники! Как живёте, здравствуете? – поздоровался он.

Люди, переминаясь, недружно поприветствовали секретаря райкома.

– А что так невесело? – спросил Виктор Николаевич.

– А чего веселиться? Давеча председателя нашего убили и дом сожгли, – ответила одна из женщин.

Виктор увидел убитую горем стоявшую в стороне секретаршу колхоза Любовь Пономарёву с ребёнком на руках.

– Как убили? Кто? Что случилось, Любовь Ивановна?

– Не знаю, – глотая слёзы, процедила сквозь зубы Люба.

– Да, плохими вестями встречаете, товарищи колхозники…

– Да в вечеру видел, как у дома Пономарёвых крутились четверо или пятеро верховых. Один был очень похож на нашего есаула Белогривого. Я ещё подумал, неужто в колхоз приехали записываться, а оно вон как вышло…

– Да, товарищи, хоть и выиграли мы дело революции, много ещё врагов Советской власти по щелям да норам. Нужно нам ещё больше сплотиться вместе. А чтобы враг чувствовал нашу силу, давайте организуем силы самообороны, создадим в станице нашу казачью красную милицию. Людей служивых у вас в достатке, опыт боевой имеют. Предлагаю не откладывая в долгий ящик предлагать кандидатуры.

– Вон Ерофей Иванович, георгиевский кавалер, его можно, – выкрикнул кто-то.

– Ерофей Иванович, выходи в круг. Скажи станичникам, согласен возглавить алексеевскую милицию?

– Так что ж не согласен? Этак нас всех, как кур, передушат! – ответил Ерофей.

– Ну, давайте голосовать, товарищи колхозники! – предложил Виктор. – Так, единогласно. Теперь главное – нужно выбрать нового главу правления колхоза. Какие есть соображения по этому поводу? Есть ли у вас партийные лица?

– Да вон Иван Конь. Он и в Красной кавалерии был, и в партии…

– Кто за Ивана Коня? Единогласно! Ну а вы, Любовь Ивановна, останетесь секретарём у Ивана.

Люба стояла, как оглохшая, и не понимала происходящего. Ей сейчас и не до колхоза: муж погиб, дома нет, денег нет, какой из неё работник? Она зарыдала и направилась в сторону реки.

– Любовь Ивановна, Любовь Ивановна, подождите! – последовал за ней Виктор. Обернувшись к станичникам, он бросил: – Вы, товарищ Иван, пока ведите собрание, выбирайте кандидатов в правление, я сейчас вернусь.

Любаша отрешённо брела к реке. Жить ей не хотелось, да и ребёнку зачем такая жизнь? Так лучше в омут, думала она.

– Постойте, Люба! – догнал её Виктор. – Ну стойте же! Вы куда собрались?

– Жизнь не мила, топиться я…

– Да возьмите же себя в руки! Знаете, сколько я потерял близких и родных людей? Мне бы много раз пришлось топиться. Я прошёл все круги ада, и знаете что? Я живу ради тех, кого уже нет. Живу ради памяти о них, чтобы закончить то дело, которое мы начинали вместе.

– Нет, у меня нет сил… Да и жить мне негде, и не на что… Так что отпустите меня.

– Нет, нет, я вас не отпущу. Я заберу вас с собой во Фролово. Вы будете жить у меня и работать секретаршей в райкоме партии. Вы должны жить ради памяти вашего мужа и для его ребёнка, ведь ребёнок – это его частица. Собирать вам нечего, как я понимаю. После собрания вместе выезжаем, и никаких возражений!

Вернувшись на майдан, Аблов рассказал собравшимся о последних директивах партии, о том, как идёт коллективизация в соседних районах. Люба стояла и внимательно всматривалась в этого молодого мужчину в кожаной куртке и кожаной фуражке с красной звездой вместо околыша. «Нужно жить ради памяти мужа, нужно жить ради ребёнка», – всплывали его слова в памяти. Какая-то внутренняя уверенность подсказывала ей, что этот человек поможет ей преодолеть все трудности в жизни. Нужно идти за ним…

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

Печатная машинка стрекотала под бойкими пальцами Любаши. Она с головой погрузилась в новую работу. Её покровитель Виктор Николаевич постоянно был в разъездах и командировках. Вот и сегодня он уехал в Урюпинский район, разруливать спорную ситуацию с казаками.

Да, тяжело идут новые преобразования на земле. Не все хотят расставаться с непосильно нажитым. Как можно отдать родное – буренку или трудовую конягу кому-то? Всё общее, всё народное – это красивые слова, а на деле человек отдал свои кровные на покупку животины, растил, выхаживал, и вот – на те здрасте, отдай в колхозное стадо. Это беднякам, неимущим и лодырям колхоз в радость, а кто своим трудом кормился с землицы, тому понять колхозную философию тяжело. А не хочешь – враг Советской власти. И слово-то какое придумали – кулак…

Работа отвлекала Любу от воспоминаний о прошлом. Вот и Сашка уже подрос, первые шаги делает. Виктор относится к нему как к родному сыну. То коня на палочке смастерит, то придумает сказку на ночь и расскажет.

Люба не раз ловила себя на мысли, что начинает привязываться душой к этому человеку. Образованный, интеллигентный и очень симпатичный Виктор вызывал уважение. Никогда она не слышала от него ругательств, никогда он не повышал голоса или кичился своим начальственным положением. У него всегда был свой подход, и в любой сложной ситуации он находил выход, и люди прислушивались к нему.

Любаша с первых дней взяла на себя все заботы по дому. Да и когда ему заниматься – он всё время думает только о других, о партии. Ей смешно было наблюдать, как утром он брился у рукомойника, всё время заклеенный газетными бумажечками от порезов на подбородке. На ходу проглатывая приготовленный Любашей завтрак, Виктор бежал на всех порах в райком партии на новые подвиги.

А бывали у них с Сашкой и праздники, когда он, уставший после командировки, приходил домой или когда день не удался. Тогда Виктор Николаевич раскрывал футляр и извлекал из него свой любимый инструмент – скрипку. И всё в доме наполнялось волшебной музыкой. Больше всего ему нравился Чардаш. И всё вокруг преображалось, душа оттаивала, и жизнь уже не казалась такой безнадежной. Сашка в эти минуты замирал, словно заколдованный, и сидел тихо как мышь, наблюдая за смычком в руках Виктора.

Жили Люба с Сашей в отдельной комнатке. Сначала она ходила на работу в райком и сидела там допоздна над бумагами; приходилось брать сына с собой, что доставляло неудобство для работников райкома. Посмотрев на всё это, Виктор предложил перетащить печатную машинку к нему домой. Тогда времени будет больше для работы, да и в целом удобнее.

Бумажной работы всегда хватало с головой. Вся документация проходила через её руки: и декреты, и распоряжения, и отчёты, и письма в горком. Светового дня не хватало, а лампочка Ильича ещё не добралась до Ровеньков.