Подлинная история жизни и смерти Емельяна Пугачева

Но в Сибири у Пугачева не было никаких связей (даже в среде раскольников) и его там никто не ждал. Там конечно можно было беспроблемно не только «затеряться» но и быстро безвестно сгинуть!

А авантюрная натура Е. Пугачева (уже оборвавшего все связи с прежней родиной и семьей) искала новых рискованных приключений ну и естественно новых материальных благ.

Какой же донской казак да не ищет военной добычи!

Поэтому он выбрал уже проверенный им ранее маршрут и направился к «Яицкому городку» но и придя туда, в сам город опасаясь ареста (как беглый) не пошел, а остановился   в умет (хутор) своего знакомого Оболяева.

Далее о своих злоключениях рассказывает сам Е. Пугачев. Защитники российской истории могут сразу возмутить.

Мол почему жизнь народного героя – это злоключения?

А потому уважаемые, что сам Пугачев признался на допросе Суворову в том, что :

" Господу угодно было наказать Россию через мое окаянство!"

«Жил я у Кандалинцова несколько недель. А потом собрались с Кандалинцовым, на ево лошадях на Иргиз поехали.

Кандалинцов на Иргиз поехал для спасения в скит, и для того, не сказав о своем отъезде ни жене, ни детям своим, ибо, по раскольничьему обыкновению, видно, так водится. Я же, чтоб снискать в раскольниках знакомство, сказывался и сам таковым же, а потому во всяком месте странноприимством их и пользовался, ибо у раскольников принимать бедных и давать покровительство им почитается за величайшую добродетель.

А как у Кандалинцова об отъезде билет был, а у меня не было, то по приезде к Яицкому городку (ибо другой дороги, чтоб не чрез город на Иргиз ехать, нет), чего ради в город въехать и поопаслись, чтобы не спросили, а остановились под городом где наехали двух яицких казачьих жон, как зовут, – не знаю, и спросили у них: “Можно ли-де проехать в городок и оттуда на Иргиз?”

Женщины же отвечали: “Буде пашпорт есть, то проедите, а когда нет, так в воротах задержат.

Да куда-де вам надобно?”

Когда же сказано: “На Иргиз”, – то женщины указали: “Вон-де у етаго Строгановскаго саду  (сад казака прозванием Строганова) чрез Чаган переедите”. Почему они и поехали. А переехав чрез Чаган, поехали большим шляхом на Иргиз.

И приехали уже поздно близ Таловскаго умету (сей умет содержит один человек, называющейся Степаном Максимовым сыном, прозванием Еремкина Курица) и тут Мечетной слободы с крестьянами начевали (оныя ездили в Яицкой городок для продажи хлеба).

Тут я разсудил на Иргиз уже не ехать, для того, что там меня знают и прежде поймали. А как и тогда был без всякаго письмянного вида, так для той же причины ехать поопасся. Откликав я товарища своего Кандалинцова в сторону, и сию причину, что на Иргиз ехать невозможно, расказал. Кандалинцов же говорил: “Я-де туда поеду”.

А я стал ево просить, чтоб он своих лошадей мне за настоящую цену продал, и я-де куда ни есть поеду в другое место.

Кандалинцов пару лошадей и с телегою за дватцать пять рублей мне уступил. И, заплатя ему деньги, Кандалинцов поехал на Иргиз, а я – на умет к показанному Еремкиной Курице.

Справка: Кандалинцев Алексей, крестьянин – раскольник, житель села Сарсасы, познакомился с Е.И. Пугачевым в Казани, встретившись с ним в то время, когда тот находился в заключении в колодничьей палате при губернской канцелярии (январь – март 1773 г.), в январе – апреле 1774 г. участвовал в повстанческом движении, казнен карателями в конце апреля 1774 г.

Справка: Оболяев Степан Максимович (Еремина Курица – эти слова он употреблял и в шутку, и бранясь – и они стали его прозвищем у яицких казаков), крестьянин села Незнаева Симбирского уезда, позднее пахотный солдат. В 1762 г. бежал на Яик, где служил наемным работником у казачьих старшин, с 1771 г. получил в оброчное владение Таловый умет. В ноябре – начале декабря 1772 г. Е.И. Пугачев дважды побывал в Таловом умете (во время торговой поездки из Мечетной слободы в Яицкий городок и обратно).

По приезде к нему, Еремкина Курица узнал меня, ибо когда с выше сего сказанным Семеном Филиповым ездил я с Иргиза в Яицкой городок для покупки рыбы, так у него, Еремкиной Курицы, приставали.

Еремина Курица спросил: “Что ты, Емельян, отпущон из-под караула?” – ибо он знал, что я был пойман. Но я отвечал: “Негде, а я бежал”. И просил ево, чтоб позволил у себя до времени пожить.

А уметчик на сие говорил: “Живи-де, я много добрых людей скрывал”. И так жил я у него недели две или больше 106, упражняяся в стрелянии и ловле на степи зверей.

А как сей умет на таком месте, что великое число чрез ево проезжает людей, а яицких казаков множество ж ездят туда для стреляния зверей, в одно время обедали несколько человек яицких казаков за одним со мною и с Еремкиною Курицею столом.

И разговаривали те яицкия казаки (коих я не знаю), что они скрываются из городка для того, что по убитии-де генерала с командою разложено на войско сумма денег за пограбленное у генерала и протчих имение, и велено собрать с кого сорок, с кого тритцать, а с некоторых и по пятидесяти рублей: “А как такой суммы заплатить нечем, военная ж команда строго взыскивает, и так-де многая от етого разъехались, а с жон-де наших взять нечего, что хотят, то и делают с ними. И заступить-де за нас некому.

Сотников же наших, кои было вступились за войско, били кнутом и послали в сылку. И так-де мы вконец разорились и разоряемся.

Теперь-де мы укрываемся, а как пойманы будем, то и нам, как сотникам, видно, также пострадать будет.

И чрез ето-де мы погибнем, да и намерены по причине той обиды разбежаться все. Да мы-де и прежде уже хотели бежать в Золотую Мечеть, однакож-де отдумали до времени”.

После сего разговора те казаки, встав из-за обеда разьехались ….В сие-то время я разсудил наимяновать себя бывшим государем Петром Третиим в чаянии том, что яицкия казаки по обольщению моему скоряй чем в другом месте меня признают и помогут мне в моем намерении действительно.

А на другой день просил я Еремину Курицу, чтоб велел истопить баню.

Когда же оная была готова, то пошли с ним вместе. А по выходе из бани Еремина Курица спросил меня: “Что-де его у тебя на груди за знаки?”

На то я говорил: “Ето-де знаки государевы”.

А как Еремина Курица, усумняся, говорил: “Что ты говоришь, какия государевы?”

На то я ему подтвердил: “Я-де сам государь Петр Федорович”. Еремина Курица замолчал, и пошли из бани к нему в землянку, где я ему и стал еще говорить с уверением, что я – подлинно государь. А он, сему поверя, делал мне, яко царю, приличное учтивство.

Потом я говорил ему же, Ереминой Курице: “Естли бы яицкия казаки войсковой руки, умныя люди, ко мне приехали, то бы я с ними погутарил”.

На то Еремина Курица отвечал: “Ко мне-де будет скоро яицкой казак Григорей Закладной для прозьбы о лошади”.

Когда же Закладнов приехал, то Еремина Курица мне об нем объявил.

А как Закладнов стал просить хозяина об лошади, то я, увидев сие, сказал Курице, чтоб он лошадь отдал ему безденежно вовсе.

Тут Курица говорил мне: “Ты-де сам не называйся при Закладном государе. А я-де ему объявлю, что ты царь, и попрошу ево, чтоб он прислал сюда из городка умного человека, а имянно, – Караваева с товарищем, кого он знает”.

Когда же Курица Закладному объявил обо мне, то Закладнов вначале поблагодарил бога, что открывается благополучие, а потом поехал, сказав притом, что Караваева пришлет.

Справка: Закладнов Григорий Михайлович (1724 – 1775), яицкий казак. 21 августа 1773 г. по вызову С.М. Оболяева приехал в Таловый умет, где Е.И. Пугачев и объявил ему себя "государем Петром Федоровичем", и велел прислать двух верных людей из Яицкого городка, что он и исполнил, прислав в Таловый умет казаков Д.К. Караваева и С. Кунишникова. В январе – апреле 1774 г. Закладнов служил в повстанческом войске.

Схваченный карателями, он содержался под следствием в Оренбурге и Москве. По определению Сената от 10 января 1775 г. Закладнов был бит кнутом, заклеймен и сослан на каторгу. По пути к месту каторги, в Балтийский порт (ныне г. Палдиски в Эстонии), умер 29 января 1775 г. в Ревеле (ныне Таллинн).»

Так начался первый акт исторической драмы под название «Пугачевщина», в которой безграмотный авантюрист Пугачёв выступил и режиссёром-постановщиком и определил себе «главную роль» – чудом спасшегося российского императора, вдруг решившегося стать «мужицким царем»!

Ну, а вскоре к нему подтянулись и другие действующие лица этой исторической драмы.

Удивляет тут одно?

Как Пугачёву первоначально удалось обмануть столь многих умных людей?

Да и в обмане ли было дело?

Может тут у лиц уже на первоначальном этапе присоединившихся к затее Е. Пугачева были другие мотивы, и он им нужен был как «живой символ» «священный» образ «самодержавного» но народного царя, для ведения противоправительственной пропаганды и своим присутствием «освящающих» их планы и дела?

Но давайте посмотрим, что по этому поводу говорил сам Е. Пугачев в 1775 году:

А чрез сутки и Караваев к нам с товарищем (как оной прозывается, – не знаю) приехали. Как же Курица мне о приезде их сказал, то я приказал ввести их в сарай, куда все и вошли. А Караваев спросил у меня: