Комбат по прозвищу «Снежный Лис»

Детей в семье Шестаковых пятеро. Старший – Никита, трое девчонок и Андрей. Школа в деревне начальная, а чтобы закончить семилетку, надо шагать шесть километров до соседнего села. В большинстве семей это считалось баловством – к чему они, семь классов? В школу до войны ходили с восьми лет, а в тринадцать годков уже начиналась работа по хозяйству, где физика да химия не нужны.

Бедновато жили колхозники. На трудодни по осени получала семья Шестаковых мешка четыре ржи, сколько-то гороха, овса, а о деньгах и речи не шло. Выкручивайтесь, как хотите. Выручало подсобное хозяйство, обширный картофельный огород, капуста, огурцы, помидоры.

Из семьи Шестаковых осилили семилетку Андрей да сестрёнка Маша. Старшие дети подросли, появилась возможность учиться младшим. В тридцать четвёртом году Андрей подал заявление в Саратовское танковое училище. Прошёл медкомиссию, комсомолец, из колхозной семьи – приняли сразу.

В тридцать шестом году отправили служить на Дальний Восток, где складывалась непростая обстановка. Лейтенант, красивая форма, жалко, не дали заехать в родную деревню, показаться родне.

В тридцать девятом году дивизию перебросили в Монголию, куда вторглись японские войска, захватившие к тому времени почти всю Маньчжурию. Ехали, как на праздник, не сомневаясь, что с ходу разобьют обнаглевших самураев. Политработники надрывались вовсю, расхваливая мощь Красной армии, её танковые войска и умение нанести крепкий удар.

Вспоминая позже три месяца боёв на Халхин-Голе, командир взвода старший лейтенант Шестаков понял, что не пройди он эту жестокую школу, вряд ли бы выжил в будущей большой войне.

Взвод Андрея Шестакова состоял из трёх лёгких машин. Два танка ВТ-5 и его командирский, более современный БТ-7. У японцев, в основном, были на вооружении лёгкие танки «Ха-Го». И хотя командиры, и особенно политработники, отзывались о них пренебрежительно, «япошки» не уступали в броневой защите нашим ВТ-5.

Слабее у «Ха-Го» были башенные пушки, но даже калибр 37 миллиметров пробивал броню наших лёгких танков за километр. БТ-7 был более современной машиной, с лобовой бронёй двадцать два миллиметра, двигателем втрое мощнее, чем у «японца», и рациональным наклоном брони, особенно в полукруглой башне.

Но говорить о лёгких победах в ходе боёв на реке Халхин-Гол не приходилось. Уже на четвёртый день взвод Шестакова потерял одну из машин, сгоревшую от попадания бронебойного снаряда. Похоронили в чужой песчаной земле останки двух товарищей.

Андрею и его экипажу пока везло. Снаряд врезался в усиленную башенную «подушку» и отрикошетил. Танк словно ударило огромной кувалдой. Сержанта-башнёра контузило, Шестакова сбросило с сиденья, но механик-водитель вывел танк из-под огня и укрыл машину в низине.

Постепенно приобретал опыт. Понял, как важно умело маневрировать, не подставлять врагу борт и заходить для решающего удара с фланга. Удачным выстрелом «сорокапятки» вложил снаряд в основание башни «Ха-Го», а затем добил машину, которая горела чадным дымным пламенем солярки.

Ротный объявил Шестакову благодарность. Пообещал за следующий подбитый танк награду.

– Можно япошек бить? – восклицал командир роты, которая уничтожила в бою два японских танка и раздавила миномётную батарею.

– Можно! – дружно согласились два других взводных.

Молодые лейтенанты словно забыли, что и рота потеряла две машины, погибли пятеро танкистов и почти два десятка пехотинцев из десанта.

Да, у японцев были слабее пушки, двигатели, лобовая броня. Но Андрей Шестаков не забыл, с каким ожесточением выскакивали из траншей вражеские солдаты, громко выкрикивая «Банзай!» своему императору, и бежали на пулемёты.

Сапёры и гранатомётчики до последнего поджидали приближения русских танков, а затем с десяти шагов швыряли мины, связки взрывчатки, бутылки с бензином.

– Им больше нечем воевать, – небрежно отмахивался ротный, а Шестаков тогда чудом увернулся от брезентовой сумки с брусками тротила.

Фугас рванул в пяти метрах, встряхнув тринадцатитонную машину. Сапёр бежал с бутылкой бензина. Шипела затравка из крупных серных спичек. Пехота отстала, и надеяться оставалось только на себя.

Старший лейтенант успел развернуть башню и опрокинуть сапёра длинной очередью. На песке горело тело японского солдата, второй, с перебитой ногой, из последних сил тоже бросил бутылку – она не долетела двух-трёх метров.

Многие танкисты запомнили, но старались не упоминать в присутствии начальства и другой случай. Японский офицер, выглядевший нелепо со своим блестящим на солнце мечом, вскочил на корму БТ-5 и с силой воткнул меч в решётчатые жалюзи двигателя.

Затем открыл огонь из маузера в смотровые отверстия. Раненый командир танка застрелил офицера из нагана, сбросил тело на землю и с трудом выдернул из жалюзи меч. Повредить двигатель японец не сумел, но отчаянный поступок вражеского офицера заставил танкистов действовать осторожнее.

– Фанатик! – сказал тогда комиссар батальона.

– С саблей на танк кинулся! – засмеялся его помощник по комсомолу.

Но танкисты смех не поддержали.

– Сволочи, отчаянно дерутся! – переговаривались они между собой.

А взвод старшего лейтенанта Шестакова спустя неделю едва не погиб в бою.

Взвод по-прежнему был неполный. Кроме того, накануне вечером взрывом снаряда порвало гусеницу у танка БТ-5. Механик-водитель, уходя из-под огня, смял гусеничную ленту. Была также повреждена ось ведущего колеса.

Запасную ось доставили поздно ночью. Гусеницу частично починили, но ремонт до конца не довели. Включать освещение было опасно, японцы вели огонь на любой отблеск. Кроме того, кто бывал на степной речке Халхин-Гол, знает, что по ночам там не дают жизни полчища комаров, мешая работать.

Конечно, комары были не главной причиной. Шестаков дал отдых измученным, уставшим экипажам, зная, что утром наступление не планируется. В роте будут вестись ремонтные работы, и намечен подвоз боеприпасов.

Однако через час людей разбудили и приказали срочно готовиться к маршу.

– У меня «пятёрка» не на ходу, – доложил Шестаков.

Командир роты знал ситуацию, но сделал вид, что не в курсе дела.

– Ты что, машину не отремонтировал?

– Когда? Запасную ось час назад доставили.

– А почему ремонт не продолжили? – вскипел ротный. – Знаешь, что за это в боевых условиях бывает?

– Знаю. Сейчас начнём ремонт, – огрызнулся Шестаков.

– Попробуй только до рассвета не поставить машину в строй! Под суд пойдёшь.

Танк к рассвету кое-как отремонтировали, и рота двинулась в наступление, поддерживая атаку стрелкового батальона. Целью атаки был захват одной из высот на берегу Халхин-Гола.

Взвод Шестакова наступал на правом фланге. Толком не отремонтированный танк нужную скорость не развивал. Уходя от встречных снарядов, механик сделал резкий поворот, гусеница снова порвалась.

Старший лейтенант воевал теперь за весь взвод, помощи ждать было не от кого. Пехота прижималась к его машине, единственной защите от пулемётного огня. Бронебойные болванки летели всё точнее. Шестаков с тоской осознавал, что атака обречена.

– Бери правее – и полный газ, – скомандовал он механику.

– Прикончат нас болванкой в борт! – крикнул сержант.

Но команду выполнил. Крепко тогда рисковал взводный Шестаков, подставляя борт под снаряды. Только другого выхода не видел. Надеялся на мощный двигатель и скорость. Рассчитал, что корпус частично защищает гребень холма, и если проскочить сотню метров, то сумеет выйти во фланг.

Над башней пронеслась одна и другая болванка. Фугасный снаряд снёс верхушку гребня, по броне лязгнули осколки.

– Поворот! – толкнул механика ногой в лечо Шестаков.

Выбрасывая из-под гусениц сухую глину пополам с песком, БТ-7 круто развернулся. За бруствером длинными очередями бил в его сторону станковый гочкис на треноге.

Но это было полбеды. Хотя скорострельный гочкис всаживал очереди с расстояния ста шагов, наполнив машину лязгом и грохотом десятков пуль. Опасность появилась в виде более массивного танка «Чи-Ха» с пушкой калибра 57 миллиметров, недавно принятого японцами на вооружение.

– Сучий хвост! – ахнул механик-водитель, увидев вражескую машину.

Но экипаж «японца» не успел развернуть башню и корпус. Для машины весом пятнадцать тонн двигатель мощностью 170 лошадиных сил был слабоват. Снаряд «сорокапятки» пробил бортовую броню, высекая сноп искр. Башня, дёрнувшись, сделала четверть оборота, но старший лейтенант уже выпустил второй снаряд.