Корень нации. Записки русофила

«На Вече!

Двадцатый век – век прогресса науки и техники, и в то же время век небывалого развития корыстолюбия и преступности. В погоне за личным материальным благополучием люди стали равнодушными к духовным сокровищам прошлых столетий. Это наблюдается в равной степени и у нас, и на Западе. Но нас, естественно, прежде всего заботит Россия – наша мать, боль и надежда.

Наше нравственное состояние оставляет желать много лучшего. Эпидемия пьянства. Распад семьи. Поразительный рост хамства и пошлости. Потеря элементарных представлений о красоте. Разгул матерщины – символа братства и равенства во хлеву. Зависть и доносительство. Наплевательское отношение к работе. Воровство. Культ взятки. Двурушничество как метод социального поведения. Неужели это все мы? Неужели это – великая нация, давшая безмерное обилие святых, подвижников и героев?

Да имеем ли мы право именоваться русскими? Словно зараженные бешенством, мы отреклись от своих прадедов, своей великой культуры, героической истории и славного имени. Мы отреклись от национальности. А когда мы пытаемся теперешнюю пустоту и убожество назвать тысячелетним словом, мы только оскорбляем святое имя.

И все же еще есть русские! Еще не поздно повернуться лицом к Родине. Обратиться к материнской земле, к наследию праотцов.

Нравственное всегда национально. Аморализм не имеет нации. Возродить, сберечь национальную культуру, моральный и умственный капитал предков. Продолжить путеводную линию славянофилов и Достоевского.

Предстоит большая и тяжкая работа. Мы изолированы друг от друга. Мы выварили мысли в своем соку, не обмениваясь, не споря. Вынесем их теперь на русское вече. Пусть мнения противоречат, пусть один опровергает другого. Все наши споры должны иметь одну цель – благо России.

С этой целью мы приступаем после длительного молчания к изданию РУССКОГО ПАТРИОТИЧЕСКОГО журнала. Мы приглашаем всех патриотов к участию в нашем журнале.

Да благословит нас чистый, немеркнущий лик России!

На Вече!

Редакция.

Январь 1971 г.».

* * *

Куском отнятой жизни обошлась мне путеводная линия славянофилов и Достоевского. Плюс – потоком инсинуаций и клеветы. Например, я совсем не ждал удара от представителя Русской Православной Церкви. Между тем, пока я сидел под следствием во Владимирской тюрьме, священник-экуменист Александр Мень дал интервью западным корреспондентам, в котором обозвал «Вече» шовинистическим и антисемитским журналом (в унисон Якиру). Игорь Ростиславович Шафаревич поправил Александра Меня, но поправку известного академика-патриота никто на Западе не пожелал печатать. Не хотели обижать батюшку. Чекисты, конечно, радовались: каждый плевок из несоветской среды как бы подкреплял и усиливал позицию карателей. Радовала чекистов и другая писулька за подписью Репникова и других прогрессистов, «преодолевших» христианство.

Журнал выходил три года, по три номера в год. На каждой книжке (а это был толстый «кирпич» страниц на триста) я ставил свою фамилию и адрес. Категорически отвергал всякое поползновение на «подполье». Вот он я, не нравится – берите, сажайте. Хотя сажать – если подходить строго, согласно УК РСФСР с комментариями – было не за что: никаких «выпадов» против «советского социалистического строя» не было. «Выпадов»-то не было, но была другая идеология – национально-православная. Такое не вязалось с обычаями советской жизни. Первый год власти довольствовались угрозами через моих знакомых: «Его песенка спета, мы его вот-вот посадим» или «Сидеть будет до седых волос» (они не лгали: так и случилось). Я жил в ожидании ареста в любой день и час. Отдежурив смену в пожарке города Александрова Владимирской области, еду на электричке в Москву (с заездом в Заветы Ильича), где, собственно, и готовил очередной номер. Чекистский «хвост» часто сопровождал меня уже от александровского вокзала. Однажды, не заметив «топтуна», привез его за собой к одной из машинисток, печатавших «Вече», Н. Н. Орловой. Гебисты потом явились к ней с угрозой: «Как можете Вы, комсомолка, печатать такое мракобесие?» Журнал изъяли. Орлова, естественно, от дальнейшей работы отказалась. Вдруг чекисты пустили слух, что я арестован. Якир посылает Аду Найденович проверить это. Та, взволнованная, прилетает в Заветы Ильича (по Ярославской дороге), где я тогда обитал после дежурства. Я мирно печатаю на машинке. – «Слава Богу – не арестован». Вообще политическая тематика в журнале отсутствовала. Печатались материалы о Православии, Церкви, о взглядах славянофилов, Достоевского, К.Леонтьева, других русских мыслителей, об охране окружающей среды, об охране памятников, о демографических проблемах русского народа… Обо всем, только не о КПСС и советской власти. Исключение составила одна статья – «Русское решение национального вопроса» (к 50-летию СССР) в шестом номере от 19 октября 1972 года. Писалась она коллективно, хотя наибольший вклад, пожалуй, внесла С.А.Мельникова, едва ли не самый усердный из моих помощников. Чекисты приписали статью мне и за нее я тоже получил срок, но я никаких показаний на следствии не давал, ничего не «уточнял», и версия гебистов вошла в текст приговора. Позже, когда я глухо сидел в Мордовии, издательство «Посев» по собственной инициативе включило редакционную статью в мой сборник, а в период перестройки «Наш современник» опубликовал ее среди моих материалов. И вдруг мой бывший друг А.М. Иванов, за которого я бросился на амбразуру 9 февраля 1959 г., публикует в газете «Русский вестник» (№ 6 за 1993 г.) заметку «Вношу уточнения!», что эту статью сочинил он, а не Осипов, и затем дает реестр своих публикаций во избежание «краж» (!) в будущем. Далее следует заведомая выдумка: «Странно также, что В.Н. Осипов включил ее в изданный НЕДАВНО сборник своих статей». Где и когда издан этот фантастический сборник и кто издатель, естественно, «без уточнений». Действительно странно, зачем лгать? (М.Ю.Лермонтов: «Или друзей клевета ядовитая…») Между тем он присутствовал на зачтении приговора по моему делу, в котором «его» якобы статья приписывалась и инкриминировалась мне, и мог бы заявить протест: дескать, это моя статья, судите за нее меня, а не Осипова. Однако протеста не последовало. Еще раз уточняю: статья редакционная, больше всех над ней работала Светлана Александровна (именно она, к примеру, сделала вставку о составе советской делегации в Лиге Наций – там не было ни одного русского!), а Анатолий Михайлович принимал лишь частичное участие. Я же не только не автор статьи, посвященной 50-летию СССР, но, будучи монархистом и антикоммунистом, заведомо не мог ни написать ее, ни поставить под ней свою подпись. Ни тогда, ни теперь я не мог утверждать, что якобы не может быть «никакого противоречия между русским и советским патриотизмом», как, видимо, и по сей день убежден в этом Анатолий Михайлович. После бурного обсуждения на редколлегии я, хотя и не согласный в чем-то, все же дал добро на публикацию статьи в качестве редакционной. Ибо главная мысль сводилась к тому, что, несмотря на торжество нерусской стихии в Октябре и в Феврале, «можно твердо верить в одно: новая федерация народов создана была по-русски». То есть, в отличие от Америки, уничтожившей национальные отличия «в огромном котле стандартизованного образа жизни», и Китая, покончившего со всяким некитайским началом вообще, в Союзе ССР – во всяком случае, это было провозглашено – реализовалось равенство наций, равенство их прав на развитие своей самобытности. Здесь, конечно, много спорного, были 20-е годы, когда иудео-большевики пестовали любую народность, кроме русской, были 60-е годы, когда масонствующий Хрущев стирал различия у всех народов. Но важна сама по себе обнаженная идея о том, что русский народ никого не давил и не поглощал иные этносы.

Видимо, эта статья вызвала критику А. И.Солженицына, который счел, что «группа В. Осипова, самиздатский журнал «Вече», дескать, потянулись «прислониться для опоры и защиты к чему-то крепкому, уже реально существующему», «поддалась тому мифу о якобы начавшемся национальном перерождении коммунизма…»[39 - Солженицын А. И. Россия в обвале. М., 1998. С. 147.]. Неужели пятнадцать лет в два захода я отсидел в лагерях за «прислонение» к советской власти? Причем в зоне принадлежал к самым «неисправимым», к зачинщикам всяких голодовок и забастовок. Но в данном случае признаю: среди широкого круга вечевцев действительно теплилась надежда на эволюцию советского режима в лучшую сторону, в перспективе – в национально-православную. Было немало живых людей в партийном и советском активе 70-х годов, мысливших патриотично. Считали даже покровителем русофильства члена Политбюро Д.С.Полянского. Русофоб Андропов, конечно, пресек эти иллюзии. И государство затем – при Горбачеве и Яковлеве – действительно переродилось, только в худшую, русоненавистническую сторону.

Характерно, что другой русский патриот – С.Ю. Куняев упрекает нас в прямо противоположном – в «борьбе» с Советским государством. Он пишет: «Разрушать же государство по рецептам Бородина, Солженицына, Осипова, Вагина с розовой надеждой, что власть после разрушения перейдет в руки благородных русских националистов? Нет, на это мы не могли делать ставку»[40 - «Наш современник», 1999, № 3, с. 176.](…). Я и по сей день не думаю, что своим лишенным политики православно-славянофильским журналом «разрушал государство». «Мы не могли», – пишет

Станиспав Юрьевич. Но кто эти «мы»? Член редколлегии «Нашего современника» С.Н.Семанов чудом не сел через несколько лет после меня. В конце срока ко мне в зону прибыл чекист из Москвы и часов пять пытал (конечно, не щипцами), силясь хоть что-то вытянуть о Семанове. Я упорно лгал, заявляя, что лично не знаком с Сергеем Николаевичем и что свидетель А.М. И., давший показания о его, Семанова, сотрудничестве с «Вече», возводит напраслину. «Мы вас посадим в третий раз – теперь за дачу ложных показаний!» – рассвирепел следователь. «Сочту за честь сесть по такой благородной статье!» – парировал я.

Когда с 28 ноября 1974 г. по июнь 1975 г. меня трясли во Владимирской тюрьме по делу № 38 – об издании «антисоветского» журнала «Вече», – я не дал показаний ни о ком, изо дня в день твердил одно: «Не скажу. Не скажу. Не скажу». А если бы сказал? Как знать, быть может, не один и не двое из тех, кого Станислав Юрьевич зачисляет в «мы», были бы на грани ареста, то есть – в теперешнем контексте – на грани упрека в… «разрушении государства». Известный публицист М.Ф.Антонов, постоянный автор Куняева, в те же годы томился за свои «антисоветские» взгляды. А ведь, в отличие от меня, он – убежденный коммунист, хотя, правда, и называющий себя при этом христианином. Целился ли он в государство, подобно А.Зиновьеву? Не уверен. Все относительно. Где та грань, которая четко отделяет одних патриотов от других? Александр Байгушев в своей книге «Русская партия внутри КПСС» свидетельствует: 28 марта 1981 г. Файнштейн-Андропов разослал членам Политбюро провокационную «закрытую записку» – «про ужасных, подрывающих, мол, все устои советской власти заядлых «русистов»[41 - Байгушев А. Указ. соч. С. 369.]. Андропов предложил «русистов» незамедлительно репрессировать. Байгушев пишет, что Сталин после такой зловещей докладной «сразу бы всех расстрелял». Тем более что Андропов нагло лгал соратникам по Политбюро, сочиняя сказки о том, что лидер «русской контрреволюции» С.Н.Семанов якобы шастает в иностранные посольства и произносит там антисоветские речи! Спасибо Брежневу, что он не клюнул на гнусную мякину Файнштейна, иначе бы в мордовские политлагеря попали бы десятки «молодогвардейцев». Андропов включил бы туда и Куняева. Проеврейское ЧК не успокаивалось: андроповский прихвостень В.Федорчук 4 августа 1982 г. накатал записку КГБ СССР в Политбюро «об антисоветской деятельности Семанова»!

Большая работа Антонова «Учение славянофилов – высший взлет народного самосознания в России в доленинский (!) период» была опубликована мной с согласия друзей Михаила Федоровича в первых трех номерах «Веча». В ней обстоятельно излагалось мировоззрение наших первопроходцев послепетровского времени А.С.Хомякова и И. В. Киреевского. И к этой работе придрались. Сотрудники Владимирского УКГБ нашли экзотический «криминал». В порядке лирического отступления Антонов расхваливает Октябрьскую революцию, которая, «несмотря на свои эксцессы», по его мнению, спасла Россию от буржуазного маразма. Так вот, словечко «эксцессы» поставили мне в вину и в обвинительном заключении витийствовали: Осипов «основным содержанием своей деятельности сделал клевету на политику КПСС, органы советской власти, Великую Октябрьскую социалистическую революцию». Так-то вот мы «целились в коммунизм, а попали в Россию» (слова А.Зиновьева)… Скорее и в свой коммунизм, и в Россию целились те, кто жирует сегодня на нищете обездоленных. Не я и не мои солагерники сегодня на плаву, а все та же номенклатура, члены ЦК, райкомовские и горкомовские товарищи. Автор книги «Русская партия» (Москва, 2003 г.) Николай Митрохин посмеивается над тем, что русские националисты, включая меня, «так и не смогли стать признанными публичными политиками». Но ведь и его любимые либералы (из тех, кто за идею) довольно быстро уступили места чекистам и секретарям обкомов. Кто из сидевших демократов оказался на вершине пирамиды? На руинах коммунизма возник жуткий социально-экономический монстр, которому еще нет названия. И оказаться в «элите» этого монстра, говоря по-лагерному, «западло».

В те советские годы мне рассказывал один из «национал-большевиков» о своем разговоре с сотрудником КГБ какого-то краевого управления. «Мы поражены, – говорил тот. – Сионисты вывесили свой флаг на здании, и им слова не сказали. А группу православных ребят, изучавших Евангелие, упекли в лагерь».

В 1971 году вышло три номера «Вече», и уже при подготовке 4-го номера 14 января 1972 года в поселке Заветы Ильича был произведен обыск с санкции заместителя Генерального прокурора СССР Малярова. В тот же день обыски были произведены и у демократов: Петра Якира, Александра Гинзбурга, Р.Мухамедьярова и др. До этого на протяжении нескольких месяцев, как подтверждала «Хроника текущих событий» (неподцензурный правозащитный бюллетень), сотрудники 24-го отделения милиции г. Москвы неоднократно вторгались в квартиру к Адели Осиповой (Найденович) и вызывали ее в милицию, угрожая арестом за тунеядство. Однажды у нее был даже отобран паспорт на 20 дней. 1 ноября 1971 г. два милиционера и мужчина в штатском, окружив постель полупарализованной матери А. Осиповой, стали угрожать Аде и отсутствующему мужу (т. е. мне) арестом за издание журнала «Вече», что привело к повторному инсульту и смерти матери. Фактически это была первая жертва в поединке «Вече» с Левиафаном. 10 января 1972 г. Адель Петровна направила Председателю КГБ Андропову письмо с протестом против гонений: «Аморальность вышибания женщины из дома на производство порождает большее количество общественных пороков, чем ваши успехи по борьбе с ними»[42 - Газета «Русская мысль» от 11 мая 1972 г.].

Через несколько месяцев происходит мое первое задержание в качестве редактора «Веча». 23 мая 1972 г. в 17 часов я шел по Старомонетному переулку. Ко мне подошел милиционер и потребовал документы. Затем приказал влезать в воронок, оказавшийся за моей спиной. Меня отвезли в ближайшее, 2-е отделение УВД. Там без всяких объяснений и без санкции прокурора меня подвергли личному обыску, сняли отпечатки пальцев, несмотря на мой протест и составили протокол о нарушении паспортного режима. Как писала «Хроника»: «Не готовят ли власти В. Осипову, как некогда А.Марченко, уголовное преследование за нарушение секретного «Положения о паспортах», а также статьи 198 УК РСФСР?» Меня продержали в отделении несколько часов. Милиция изъяла все, что было в моем толстом портфеле, оставив только одну книжку, изданную советским издательством. При этом они составили протокол о «незаконном проживании в Москве» и предупредили, что при третьем подобном задержании в Москве я буду посажен на один год в лагерь за нарушение паспортного режима. Не имеет права бывший политзек проживать в коммунистической столице. «Проживать», по милицейским правилам, означает быть обнаруженным утром в московской квартире. Меня застигли не утром и не в квартире, а на улице. Т. е. были попраны даже внутриведомственные милицейские правила, не говоря уже о законе и Конституции. Я написал о случившемся министру внутренних дел Н.А.Щелокову с требованием возвращения отнятого имущества и наказания виновных. Получил, как водится, формальную отписку. Кстати, при этом обыске была изъята моя записка корреспонденту Юнайтед Пресс Интернейшнл Броунингу с кратким протестом против ареста тогда же в мае 1972 г. Дзюбы и других инакомыслящих на Украине. Там еще была такая фраза: «Украина – жемчужина России». Я запомнил реакцию милиционера-украинца на записку. И вдруг спустя почти год ЭТА САМАЯ ЗАПИСКА оказалась в портфеле у Броунинга при пересечении советско-финляндской границы 1 апреля 1973 г.! Т. е. кто-то неизвестный в конце марта 1973 г. подкинул эту записку (находившуюся с 23 мая 1972 г. в руках МВД-КГБ) ему в портфель. Записка-то все равно адресовалась ему, только опоздала на 10 месяцев. Это как в фильме «Место встречи изменить нельзя» Жеглов – Высоцкий подкидывает вору им же украденный кошелек. Кто и при каких обстоятельствах мог подсунуть бумажку корреспонденту в канун его поездки в Финляндию?

После задержания в мае 1972 г. стало сложнее выпускать журнал. Приходилось встречаться со своими помощниками где-нибудь в Абрамцеве или Загорске. 6 июля того же 1972 г. я был схвачен милицией в Москве вторично. Снова обыск. Плюс – двухчасовое содержание в камере (чтоб освежил память). Протокол. Милиция нависла так плотно, что я понял: посадят. Год по уголовной статье оформят, не моргнув глазом. Пришлось совсем воздержаться на время от поездок в Белокаменную. И только когда отпевали в московском храме моего соратника по «площади Маяковского» поэта Юрия Галанскова, погибшего после операции в зоне 4 ноября 1972 года, решил пренебречь угрозами. В следующем, 1973 году снова зачастил в столицу, как и прежде (счет «нарушений» начинается вновь, с нуля). Как жужжание ос, чувствовал постоянное мельтешение ЧК.

Все материалы, связанные с Православной Церковью, ее жизнью и вероучением, печатались только с одобрения отца Димитрия Дудко, ставшего фактически членом редколлегии. Помимо незабвенного архитектора-реставратора М.П. Кудрявцева, его коллеги В.А. Виноградова и их соратников, в журнале сотрудничали отец Варсонофий Хайбулин («Памяти епископа Афанасия Сахарова»), поэт Алексей Марков, писатель Петр Дудочкин, ученый Л.Н.Гумилев. Помогал изданию великий русский художник И.С.Глазунов. На его квартире и с его помощью, в частности, писали мы редакционную статью против оголтелого русофоба А.Н.Яковлева. Леонид Бородин, с которым я успел познакомиться летом 1968 г. в Дубравлаге, едва освободившись по концу своих шести лет, сразу включился в работу, вступил на минное поле. Он стал, по существу, членом редколлегии. Измученный ворохом проблем, в начале января 1974 г. я собирался передать ему бразды правления журналом и имел с ним доверительный разговор (который КГБ, по-видимому, подслушал). И по странному стечению обстоятельств буквально через несколько дней, как он согласился стать редактором, в том же январе 1974 г., его домик в Калужской области, на другом «101-м километре», сгорел среди бела дня. Леонид Иванович едва успел выкинуть кое-какие вещи. Пожар, естественно, выбил его на время из колеи, надо было срочно определяться с бытием. А через два месяца (1 марта 1974 г.) кому-то понадобилось проверять, где поселилась, по какому адресу и чем занимается выехавшая при моей поддержке из далекого Ставропольского края недавно освободившаяся «матерая антисоветчица» политзечка (с двумя сроками за спиной и гласным административным надзором) В.Е.Машкова. Уж не готовит ли террористический акт эта Вера Фигнер? «Проверка» эта Валентине Ефимовне крайне не понравилась, она была вне себя от внезапного «контроля», и возник еще один узел задач. Всю ее жизнь наследники Ягоды мстили ей за громовое скандирование на политическом процессе: «Позор кремлевским бандитам!»

Помимо отца Димитрия и Бородина, в редколлегию входили Светлана Мельникова (с третьего номера) и Анатолий Иванов (Скуратов). Сегодня, в период идейных размежеваний, кажется странным присутствие в одной «партии», в одной команде православного священника и, скажем, открытого оппонента христианству Иванова-Скуратова. Но в те годы представлялось вполне естественным объединение всех русских патриотов против общей опасности. Помнится, отец Димитрий был уверен, что «Толя придет к Христу». Увы, не пришел и по сей день. Даже накатал жуткий опус «Христианская чума».

Спустя четверть века в правозащитной газете «Экспресс-хроника» (№ 8 от 21.02.1998 г.) был опубликован очерк демократа Владимира Прибыловского «Русские язычники. Религиозные предпочтения национал-экстремистов», в котором зарождение так называемого язычества приписывается чуть ли не журналу «Вече». Ранее в газете В.Аксючица «Путь» в 1993 г. были напечатаны воспоминания моей помощницы С.А.Мельниковой, но и она ни о каком язычестве не показывает. Православно-церковный отдел в «Вече», как я уже отметил, вел священник отец Димитрий Дудко. Если бы даже я оказался «плюралистом», терпимости к язычеству не допустил бы он. А.М. Иванов напечатал в журнале «Вече» под псевдонимом свою большую (в нескольких номерах) сугубо историческую работу о славном русском полководце Михаиле Дмитриевиче Скобелеве (1843–1882) и ряд полемических статей. Одна из них мне инкриминировалась – «Суд скорый и неправый», где он защищал легальный патриотический журнал «Молодая гвардия» от нападок одного французского коммуниста. Андроповские чекисты настолько люто ненавидели русское державное направление, что нашли криминал в защите органа ЦК ВЛКСМ от зарубежных «еврокоммунистов». Масонствующие «еврокоммунисты» им оказались милее отечественных державников. Ни в одной из опубликованных в «Вече» статей А.М. Иванова не было и не могло быть даже запаха язычества. Позже, когда я уже пребывал в Мордовии, он написал злополучную «Христианскую чуму», которую я и по сей день не брал в руки, но, разумеется, к любой хуле на Господа нашего Иисуса Христа и Его учению отношусь как к беснованию. Глубоко сожалею, что мой бывший сокурсник по МГУ так рвется в ад. В.Прибыловский утверждает: «Неоязыческое КРЫЛО в круге авторов журнала «Вече» представляли А. Иванов-Скуратов, Николай Богданов и художник Константин Васильев». Не было, господин Прибыловский, никакого «неоязыческого крыла» в «Вече»! Никаких печатных материалов художника К. Васильева я не знаю. В «Вече» он не публиковался. Ни Светлана Мельникова, хорошо его знавшая, ни его друг православный Ан. Кузнецов из Казани ни о каком язычестве выдающегося русского художника К. Васильева не говорили. Николай Богданов печатался у меня (под псевдонимом), но он в то время был настолько усердным православным верующим, что советский режим даже упек его за это в психушку. Мне пришлось хлопотать о его освобождении из больницы, в т. ч. с помощью правозащитных ресурсов. Позже, когда я сидел, Н.Богданов под влиянием Иванова действительно порвал с Верой. Но это произошло ПОЗЖЕ. При «Вече» он был правоверным христианином. Впрочем, в начале перестройки он стал посещать христианские семинары Огородникова и снова, видимо, заколебался…

В.Прибыловский – один из авторов объемистого досье Прошечкина «Политический экстремизм в России» (Москва, 1996 г.), где дана для желающих подробная информация о моих взглядах, деятельности и личной жизни. Я не имел времени комментировать упомянутую «базу данных». Мое молчание, видимо, подвигло литератора на дальнейшее развитие темы. Не пора ли остановиться в фабрикации домыслов?

В разное время то один, то другой сочувствующий приближался к изданию журнала, внося свой вклад по мере возможности. Архитектор В.А. Виноградов, подельник Бородина по ВСХСОНу Г.Н.Бочеваров, талантливейший публицист и глубокий мыслитель Г.М.Шиманов, писали из Нальчика, Казани, Магадана.

По окончании следствия я узнал, почему при моем задержании 28 ноября 1974 года кагебисты Евсеев и Плешков, едучи со мной, арестованным, во Владимир, не свернули в село Рождествено обыскивать принадлежавший мне дом, где я ночевал время от времени (в других случаях ночуя в общежитии пожарной охраны, где у меня была койка). Оказывается, летом 1974 года группа молодых людей, которых возглавил «дачник» К.Н.Ефанов из города Люберцы, вломилась в мой дом в мое отсутствие и учинила там обыск. Братья Морковкины, Поленова, Т.Н.Филиппова, Н. И.Ушпарова – всего человек шесть-семь, вволю похозяйничали в моем жилище. Забрали все мои бумаги. Но из их добычи мне инкриминировали только статью С.А.Мельниковой «По поводу первых выступлений русских националистов». (Я показаний не давал, и чекисты приписали эту статью мне.) Прочли «что-то нехорошее про нашу родную советскую власть» – и сдали все в КГБ. Юные питомцы ГПУ дали обо всем этом молодецкие показания. Прихватили и кое-что из вещей для личной надобности. А пока я сидел в Дубравлаге, дом разворовали подчистую. Разобрали даже печь и крышу. На кого власть, на того и люди.

В октябре 1999 г. вышел десятый номер журнала «Москва» с письмом Евгения Викторова – одного из «посетителей» моего дома в Рождествено летом 1974 года. К сожалению, инициатор затеи Таня Кочулаева позже погибла в автомобильной катастрофе, кто-то из тех молодых людей спился, но кто-то и протрезвел, стал верующим христианином. Неисповедимы пути Господни. «Уже на пенсии, – пишет автор письма, – в годы перестройки застрелился в Коврове бывший начальник УКГБ по городу Александрову Цыбульник». Кстати, где-то летом 1973 г. я явился к Цыбульнику и предъявил ультиматум: «Если власти не вернут мне жилплощадь, отобранную при аресте в 1961 году, я буду обращаться в мировую прессу!» – «Вы советскую власть не запугаете!» – отпарировал Цыбульник. Квартиру, конечно, мне никто не вернул. Но, видно, болел за свою идеологию чекист, что, пожалуй, достойно уважения.

Автор письма Евгений Викторов сообщил важную деталь: «В 1982 году, когда я работал корреспондентом александровской газеты «Голос труда», как-то зимой у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Звонила моя бывшая школьная учительница, а к тому времени третий, идеологический, секретарь ГК КПСС. Интересовалась, езжу ли я в деревню Рождествено и цел ли дом В. Осипова. «Нужно немедленно его СЛОМАТЬ ДО КОНЦА. Может, кому-то из соседей дрова нужны, – сказала она. – Пусть берут все, что осталось от дома…» Так по приказу строителей коммунизма был сломан мой дом, чтобы там не жить ни мне, ни другим зекам. Это и к вопросу о том, как мы в «Вече» «прислонялись» к советской власти и верили в миф о «национальном перерождении коммунизма». Что же, при абсолютном отрицании советского режима, мы не должны были предлагать обществу ИНУЮ, национально-православную ИДЕОЛОГИЮ? Не должны были надеяться на эволюцию? Конечно, иудейско-масонские корни в коммунистической системе оказались сильнее и они победили в августе 1991 года. Или их победа была неизбежна и нам не следовало высовываться?

В марте 1974 года в обстановке резко усилившейся вокруг меня слежки мне пришлось объявить о закрытии журнала (поскольку передать его в другие руки, как я рассчитывал в начале января того же года, мне не удалось). Комитет государственной безопасности словно только этого и ждал. Мгновенно – 1 апреля 1974 г. – были произведены обыски в Ленинграде у моих соратников Г.Н.Бочеварова, В.Е. Конкина и П.М.Горячева (последний перепечатывал «Вече» в количестве 40–50 экземпляров и рассылал по стране подписчикам). 30 апреля 1974 года личным распоряжением председателя КГБ СССР Ю. В.Андропова было приказано Владимирскому управлению КГБ возбудить уголовное дело «по факту издания антисоветского журнала «Вече». Андропов уже определил, до решения суда, что журнал «антисоветский». Его подчиненным оставалось теперь только подгонять под это определение свои поиски. В конце 90-х прокрутили телефильм Евг. Киселева о славном генсеке. Настоящий панегирик Андропову: и принадлежность к «нации номер один», и большой ум, и поэтичность натуры (писал стихи, восторгался Ильфом и Петровым), и вытягивание Горбачева наверх… Словом, любимец закулисы…

Светлана Мельникова не согласилась с моим решением закрыть «Вече», несмотря даже на обыски 1 апреля 1974 г. в Ленинграде и выемку всех материалов «Вече» у П.М.Горячева. Она решила выпустить 19 апреля того же года десятый номер «Вече», поставив на обложке фамилию нового «редактора», жителя города Покров, бывшего сотрудника радиостанции «Свобода», добровольно вернувшегося в СССР и тем не менее репрессированного за «измену Родине» – Ивана Васильевича Овчинникова. Правда, сам Иван Васильевич на следствии показал, что никакого отношения к изданию 10-го номера не имеет, т. к. его «выпускали московские товарищи, в первую очередь С.А.Мельникова». Впрочем, 10-й номер чекистов не интересовал и никому не инкриминировался. Затем Мельникова и Овчинников объявили об окончательном закрытии журнала «ввиду уголовного преследования». В тех условиях я счел, что важное историческое дело не должно уходить в песок, и именно по причине уголовного преследования я решил вновь издавать православно-патриотический журнал. 1 августа 1974 г. совместно с бывшим политзэком Вячеславом Родионовым я выпустил № 1 журнала «Земля». «Гвоздем» номера стали православные беседы отца Димитрия Дудко, которые с зимы 1974 г. он вел публично в своем храме и даже заслужил у диссидентов титул «православного Сахарова». В этот же период я написал статью «Пять возражений Сахарову» в защиту патриотической позиции недавно высланного А. И.Солженицына.

В архиве «Хроники текущих событий» сохранилось «Заявление в связи с 35-летием Ю.Т.Галанскова» от 19 июня 1974 года, в котором воздавалось должное честному и мужественному узнику ГУЛАГа Юрию Тимофеевичу Галанскову (1939–1972). «Мы, бывшие узники и друзья Юрия Галанскова, напоминаем всем, в ком живо сострадание, что сегодняшний режим для политзаключенных в СССР есть продуманная система разрушения здоровья и глумления над человеческим достоинством. Циничное истязание генерала Григоренко, домучивание Буковского, Огурцова и сотен других «неисправимых» – вот «практический вклад» Советского Союза в дело международной разрядки». Подписанты призывали мировую общественность, Международный Красный Крест и «Эмнести интернейшнл» приложить все усилия для скорейшего расследования содержания политзаключенных в СССР. Заявление подписали: Леонид Бородин, Николай Иванов, Владислав Ильяков, Валентина Машкова, Владимир Осипов, Вячеслав Родионов, Станислав Серый.

Уголовное дело было возбуждено 11 мая 1974 г. Вначале лета специальным постановлением прокурора была официально арестована моя переписка (о чем я узнал, естественно, позже). Тем не менее где-то в октябре я получил по почте из ФРГ от недавно выехавшего за рубеж православного диссидента Левитина-Краснова приглашение мне и «моей семье» на выезд в Германию. Точнее, высылал приглашение не сам Левитин, а организация «Эмнести интернейшнл» и не в Израиль, как обычно «приглашали» диссидентов-демократов, а в Германию. Все заведомо знали, что даже формально по израильской визе я не поеду. Однако я отказался вообще от эмиграции и уведомил об этом всех вокруг. Мой помощник Петр Максимович Горячев, печатавший и рассылавший «Вече», против которого тоже было возбуждено уголовное дело, получил аналогичное приглашение из-за границы и выехал из СССР 13 октября 1974 г. Я же остался, чтобы принять следственно-судебный бой с богоборческим марксистским режимом. Андропов при всей своей ненависти к русофильству был умен и сознавал, что чересчур ссориться с русскими ему не выгодно и поэтому Осипова лучше выслать (и опозорить), чем сажать. Я же предвидел, что в случае моего бегства в «Известиях» появится погромная статья обо мне и моей деятельности и как я «смазал пятки жиром». На это я пойти не мог. Русское дело было важнее всего на свете.

Дело № 38

28 ноября 1974 года у меня было заурядное дежурство в пожарной охране. Обсуждали итоги последнего пожара. Горело чердачное перекрытие двухэтажной коммуналки. Очаг нашли быстро, в едком дыму вскрыли железную кровлю, проникли внутрь и раздавили Змея Горыныча сразу, не дав опомниться. Приказом премировали: по пятерке на брата. Я слушал своих александровских мужиков вполуха: мне было не до премии. Накануне в моем доме (сторожка кооперативного сада, где Валентина Ефимовна, с которой мы недавно расписались, числилась сторожем) чекисты из Владимира провели обыск. Были изъяты мои черновые наброски, перевод статьи «Другая оппозиция» из журнала «Венский дневник» № 12 за 1973 год, несколько «Открытых писем». Ни одного экземпляра «Веча» или «Земли» не обнаружили. А ведь именно из-за «Веча» и производился шмон. Я вернулся из Москвы в сумерках. Они, пожалуй, прихватили бы и меня, да сорвалось: я не сдержал слова, данного одному серому субъекту, который загодя, дней за пять, очень просил меня в этот день быть непременно дома и вернуть ему какой-то пустейший материал не то о йогах, не то об индийской философии (в который я и не заглядывал), что сам же и всучил мне при шапочном знакомстве. Жена (Валентина Ефимовна Машкова, с которой я заключил уже фактический брак в 1973 году, расторгнув фиктивные отношения с Найденович) рассказала, как йог прибыл ровно в девять, сильно удивился моим отсутствием, суетливо завернул «Веды» в пакет и – «до свидания». Свидания, увы, жду 31 год. Вышел язычник – вошли гебисты: начальник следственной группы УКГБ при СМ СССР по Владимирской области подполковник Евсеев, следователь Плешков (будущий мой основной выпытыватель), два александровских сотрудника КГБ плюс милиционер в форме. «Оружие есть?» – первый вопрос с порога. Стратеги, мыслят масштабно. Таких не проведешь. Что им журнал «Вече», разное там славянофильство и почвенничество, статьи о Церкви. Они видят сквозь. Как рентген. В отличие от рядовых советских граждан, им ведомо, что журнал «Вече» – очень хитрый, подозрительно безобидный. Курьезный случай: районный чекист подает Евсееву «Архипелаг ГУЛАГ», еще пахнущий французской краской. Шеф наорал на александровского недотепу: «Ты что, не видишь, это же Библия. Мы религиозную литературу не изымаем!» Вероятно, было указание «Архипелаг» не брать во избежание дополнительного шума: Солженицын был выслан лишь девять месяцев тому назад и все было свежо в памяти. Ночью я включил Би-би-си: передавали протест Сахарова против осуждения Айрикяна. Тогда еще неведомого мне Паруйра, с которым буду вместе голодать и бастовать. Спал мало. И вот утро, 28 ноября. К восьми часам я пришел на работу, в свою пожарку. Не переходить же на нелегальное положение редактору православного журнала. Они явились ко мне на работу часов в десять. Евсеев и Плешков. На черной «Волге». Приглашают проехаться с ними до площади. Там здание милиции и в этом же здании райотдел госбезопасности. В июле 1961 года этот домик горел от рук восставших «хулиганов». Мои пожарники помнили этот день прекрасно. Я отказываюсь ехать, пока они не предъявят мне свои документы. Гася возмущение, внуки Дзержинского подали мне удостоверения. «Теперь все в порядке. Я вижу, что вы – из КГБ, а не самозванцы. Поехали». Как был, в форме пожарного, в синей гимнастерке и синих галифе, набросив только плащ, я сел в «Волгу». Пиджак с карманами, записной книжкой и с разными бумажками ЗАБЫЛ на стуле в комнате отдыха. Потом его заберет жена. Едем. На площади, однако, не остановились (первая мелкая ложь с их стороны). Шоссе на Кольчугино. Елькино – центр сельсовета. Поворот к деревне Рождествено (раньше была селом, когда там стояла снесенная Хрущевым церковь), где мой дом, проскочили. Значит, дом, где я прописан, но не часто бываю, смотреть не будут. Потом я узнал, почему: компания Ефанова уже все осмотрела и все сдала госбезопасности. Еще летом. Спутники не успокаивались: «Мы – власть. А как вы себя ведете по отношению к власти?» (т. е. – потребовал у них документы). Говорилось еще что-то. Помнится, я сказал Евсееву: «Когда вас незаконно выгонят с работы и выбросят вон, я первый буду выступать за ваши права». Евсеев поежился, промолчал.

Во Владимир прибыли, кажется, в полвторого. УКГБ расположено на главной улице – имени Третьего Интернационала. Того, что распустил Сталин ради союзников. Поднялись в кабинет. «Если вы начнете давать чистосердечные показания о своем журнале, мы вас сажать не будем», – было заявлено четко и громко, как указание сверху. «Я никаких показаний давать не буду!» – «Подумайте, подумайте, Владимир Николаевич, неужели вам мало одного срока?» – «Мне думать нечего. Я показаний давать не буду!» Чекисты все же решили протянуть время. Так мы и просидели друг перед другом до пяти вечера. В пять Евсеев спросил последний раз: «Ну как, будете давать показания?» – «Нет!» – «Что ж, пеняйте на себя. Вы сами себе подписали приговор!» – с этим Евсеев вышел из кабинета и вскоре принес бумагу от прокурора с санкцией на арест. Я прочел. Мне предъявили статью 70-ю УК РСФСР («Антисоветская агитация и пропаганда»). Т. е. – это семь лет первый раз и до десяти – во второй. Я один срок отсидел: с 1961-го по 1968-й. При втором сроке возможен особый режим: камера под замком и полосатая роба. Внутри что-то екнуло. Ведь до последнего момента я думал все же, что предъявят статью 190-1 («Клевета без цели подрыва Советской власти» – до трех лет). В 1971 году я давал первый номер «Веча» на экспертизу правозащитнику Валерию Чалидзе. Тот дал справку: «Некоторые места тянут на 190-1». Архангельский областной суд по делу Сергея Пирогова НЕ признал «Вече» антисоветским журналом (Пирогова судили за «Хронику текущих событий», а «Вече» просто нашли при обыске). Итак, СЕМИДЕСЯТАЯ – до десяти лет! Поднялся внутренне на другую ступень – мгновенно, чтобы «они» не заметили во мне смятения. Заявил железным голосом: «В знак протеста против необоснованного ареста объявляю голодовку!» Они немного опешили, но: «Вы нас не запугаете!» Мы все поднялись, и они повезли меня в тюрьму. Да, повезли сами – Евсеев, Плешков и водитель. Искатели оружия были совершенно уверены, что я не сбегу. Знаменитый Владимирский централ открыл свои ворота. Формальности приема: вещей и бумаг у меня почти никаких, ведь взяли прямо из пожарки, отобрали ремень, часы. Первая ночь в камере на голых нарах. Спал, укрывшись плащом. Спал беспокойно. Может быть, мне следовало уехать на Запад? Ведь приглашение было, и сам арест, я чувствовал, откладывался в надежде, что я уеду. «Держись, Осипов! Неси свой крест за Россию!» – подбадривал я себя, отметая сомнения. Где-то скреблась крыса. Осмотрел углы, вроде никого нет. Укрылся с головой: чтобы не укусила лицо. Утром, едва я отказался от баланды (голодовка!), повели на допрос. Плешков – сочувственно: «Ну, как спалось?» – «Нормально. Прекрасно выспался». – «Тогда начнем. В материалах дела обнаружено…» Началась канитель. Мои черновики. Кто писал, зачем, с какой целью? «Заявляю еще раз, что никаких показаний я давать не буду!» – «Ничего. Мы зададим вам все вопросы». Я сидел на табуретке за столиком, подперев кулаками лицо. Я, конечно, ничего не скажу, но мое лицо может невзначай что-то выдать, лицевой мускул может повредить моему автору под псевдонимом. И вот так – каждый день. Декабрь, январь, февраль, март… Помню по самиздату фразу сочувствия к одному «расколовшемуся» диссиденту: «Петр Якир был замучен бесконечными допросами». Что ж, это не преувеличение. Допросы изо дня в день, по восемь часов в сутки становятся настоящей пыткой. И каждый раз, возвращаясь в камеру, сверлишь память: о каком еще эпизоде им известно? Во-первых, бережешь людей. Здесь сразу два чувства: жалость к ближним, желание во что бы то ни стало закрыть их от взора НКВД и – другое: «Я вам не Якир. От меня вы ничего не получите». Во-вторых, зная по опыту, как легко фабрикуют статью 64-ю («Измена Родине»), опасаешься внезапного коварства с этой стороны. При желании всегда можно выдать иностранного корреспондента за разведчика, а уж связь с НТС по андроповской установке означает и «связь» с ЦРУ Казалось бы, а чего бояться 64-й статьи? Ведь в мирное время все равно не расстреляют, а срок не намного больше.

Но не хочешь, естественно, «пятнать» дело. Плешков зловеще заявил: «Во время войны вы бы получили 64-ю статью за передачу политической информации». Я общался, скажем, с корреспондентом ЮПИ У. Броунингом: давал ему интервью, в котором не было никаких оценок советского режима. Однако интервью расценили как «антисоветское», а «связь» с Броунингом как «преступную». В деле – справка о том, что данных о причастности Броунинга к американской разведке не имеется. А если бы эти данные «имелись»? В обвинении, предъявленном на десятый день ареста, помимо «издания антисоветского журнала» и «подписания антисоветских (т. е. правозащитных) материалов» значится и такой пункт: «Получал гонорары за свои клеветнические статьи от зарубежных антисоветских организаций». Я сразу понял, что это – главный пункт, что цель следствия – доказать именно мою «связь» с зарубежьем, т. е. прежде всего с НТС. Тогда факт издания самовольного журнала отойдет в тень. Чека докажет, что я, как махровый антисоветчик, публично издавал с виду безобидный журнал, а фактически, дескать, выполнял задание НТС – ЦРУ по сокрушению советской власти. Чем располагал КГБ? Имелись номера журналов «Грани» и «Посев» с моими статьями и очерками под моей фамилией. Я от них не отрекался: «Да, это писал я!» Пожалуй, это был единственный случай, когда автоматическое и монотонное «Не скажу!» освежалось редчайшим: «Да». Ведь даже об авторстве Петра Дудочкина из Твери или Глеба Якунина, печатавшихся открыто, без псевдонима, я не давал ответа. Были случаи, когда мне зачитывали криминал какого-нибудь Дьяконова против меня: «Осипов – монархист. В лагере он признавался мне, что, освободившись, будет продолжать борьбу с советской властью». Чекист ждет, что в ответ я скажу какую-нибудь «гадость» (т. е. криминал) о самом Дьяконове. Но я не менял курса: «Не скажу. Не комментирую». Зачем мне шпынять несчастного Дьяконова? В сознании чекистов он уже антисоветчик, поскольку с ним настолько откровенничал «сам» Осипов. Свидетели обвинения часто забывают о собственной безопасности, страх затмевает разум: ведь если тебе доверили сокровенное, значит, и ты из того же теста. Кажется, это элементарно, но, увы, срабатывают рефлексы, как на опытах академика Павлова. Помимо энтээсовских журналов, у чекистов были показания Евгения Хмелева и одного тверского приятеля Дьяконова. Последний показывал: «Я слышал, что Осипов связан с Народно-трудовым союзом и получал от них деньги». Плешков вцепился в этого говоруна как клещ: «Кто говорил? Когда? Где?» Тот растерялся: «Я не помню кто, но все ПРЕДПОЛАГАЛИ, что он связан…» Свидетель отпал. Теперь – Хмелев. Последняя надежда ГПУ. Единственная очная ставка была с ним. Хмелев показал, что я давал ему номера «Вече» для передачи за бугор. Я категорически отрицаю: «Вздор! Я давал «Вече» ему самому для чтения». Добавил не без коварства: «Он всегда ревновал меня к своей жене». (Еще бы: это была моя первая жена, до моего ареста за «площадь Маяковского».) Подскочил прокурор: «При чем тут это?» А при том, гражданин Дроздов, что ЭТО сразу обесценивает показания: личная неприязнь, месть. Хмелев смущен: «Может быть, Осипов действительно не имел в виду передачу журналов за границу, но мне так казалось…» Дурачок дал на себя показания: значит, онто сам, выходит, по собственной инициативе отправлял «Вече» злодеям? Урок: отказ от показаний всегда предпочтительнее. Тем более, что Брежнев не втыкал иглы под ногти, не гладил раскаленным утюгом по коже. Он был добр и гуманен: пытки исключительно моральные, психологические.

Итак, следователям УКГБ по Владимирской области не удалось доказать мое «сотрудничество» с НТС. Обычно следствие по политическому делу развивается в сторону расширения. Часто подследственные не выдерживают многомесячного выпытывания и если не топят других, то топят самих себя. В моем случае следствие сузилось. Важнейший пункт обвинения отпал. По этому поводу чекисты оформили целый документ: «Постановление об исключении из обвинения одного из эпизодов» с санкцией прокурора области и начальника УКГБ Пономарева. Это был единственный документ, который я подписал во время следствия. Ни один протокол допроса мною не был подписан. На каждой странице пометка: «От подписи отказался». Эстонский правозащитник Калью Мятик поступил, пожалуй, еще лучше: он вовсе не выходил из камеры на допрос. Сначала надзиратели его носили, потом надоело возиться, оставили в покое. Не хочу, чтобы мой стерильный отказ от показаний выглядел похвальбой. Во-первых, это было второе мое следствие, второй арест, у меня был большой опыт. Во-вторых, к сожалению, в этом случае срабатывало не христианское смирение, хотя я молился утром, на прогулке и перед сном, а скорее ожесточение. Быть может, это была естественная реакция солдата в бою, но любви к врагам и должной кротости, увы, не было. Ожесточение вытесняло страх. «Что вы ведете себя, как в фашистском застенке?» – говорил Плешков. Голодал я двенадцать суток – с 28 ноября по 10 декабря. На девятый день в камеру явились врачи. Принесли еду – жидкость и кишку. Стали кормить меня через зонд. Я не сопротивлялся, но с непривычки половина влитого отрыгнулась обратно. Сокамерник-стукачок из уголовников все вытер. Я не гнал «наседку» из камеры. Он был достаточно услужлив, а взамен все равно поселят такого же. Потом в зоне было немало голодовок, и зэки обсуждали: следует ли сопротивляться принудительному кормлению. Например, латышского диссидента Майгониса Равинына, сопротивлявшегося принудительному кормлению, валили на пол и специальным металлическим приспособлением (типа – плоскогубцы наоборот) разжимали зубы, которые, конечно, при этом крошились. Однажды пришли кормить Вячеслава Черновола, считавшего, как и я, что угроза насилия равносильна применению насилия. Тот спокойно согласился выпить предложенную жидкость. «Так можно голодать», – разочарованно воскликнули два мордоворота-мента, у которых руки чесались по настырному «демократу» (лагерная кличка всех политзеков, при Сталине политических именовали «фашистами»). Меня во Владимире умышленно стали кормить через зонд для вредности, чтобы я скорее бросил голодать. Наверное, я был неправ, что закончил голодовку 11 декабря, надо было голодать дальше, пусть бы кормили через кишку. Увы, проявил слабинку.

Меня обвиняли в издании антисоветского журнала. Обвиняли в передаче за границу тоже антисоветских статей и очерков («Площадь Маяковского, статья 70-я», «Бердяевский кружок в Ленинграде», «Трус не играет в хоккей» и др.) Обвиняли, наконец, и в том, что я подписал ряд заявлений и обращений в защиту узников совести. И еще в «хранении» собственных черновиков. И в той преступной связи (с зарубежными политическими организациями), которая не была доказана.

«Хроника текущих событий» (№ 34/ 77) сообщила о произведенных 27 ноября 1974 года обысках у В.Н. Осипова и В.С.Родионова, моего соредактора по изданию журнала «Земля»: «Обыск у Осипова проводился в его отсутствие и в присутствии его жены, Валентины Машковой. После трехчасового обыска Машкова была силой доставлена в Александровский горотдел КГБ для допроса, но отказалась давать показания. Родионов также после трехчасового обыска был силой доставлен в Александровский горотдел КГБ для допроса. Выразив протест против принудительного привода на допрос, он отказался отвечать на вопросы. Допрашивавший его майор Плешков заявил: «Всех вас нужно собрать и сгноить!»

Только спустя 31 год мне стал известен следующий документ в связи с моим арестом («Хроника» – 34/ 77).

Обращение по поводу ареста Владимира Осипова

28 ноября 1974 г. в г. Александрове Владимирской области был арестован Владимир Осипов, бывший редактор рукописного журнала «Вече» и нынешний редактор рукописного журнала «Земля», проведший уже семь лет в исправительно-трудовом лагере за участие в небольшом политическом кружке. Его арест явился результатом тянувшегося уже полгода судебного дела № 38 по делу «Вече», по которому были произведены десятки допросов и обысков. Как известно, журналы «Вече» и «Земля» издавались совершенно открыто, фамилия редактора всегда указывалась в каждом номере журнала. Владимир Осипов, несмотря на различные критические замечания в адрес существующей идеологии за невнимание к культурному наследию русского народа, за разрушение памятников старины, сохранял позиции гражданской лояльности и призывал к этому своих читателей. В частности, он призывал их отказаться от конфронтации с властями и сосредоточить свои усилия на внутренних проблемах национальной жизни. Разгром журналов «Вече» и «Земля» говорит о том, что в нарушение Конституции СССР, гарантирующей свободу печати, даже издание рукописных лояльных журналов объявляется угрозой государственному строю.

Мы призываем всех, кому небезразличны свободы в СССР, выступить в защиту свободы слова и печати в СССР и в защиту ОСИПОВА как жертвы несправедливых антиконституционных гонений.

Игорь ШАФАРЕВИЧ, Валентин ТУРЧИН, Юрий ОРЛОВ, Леонид БОРОДИН, Михаил АГУРСКИЙ, Сергей КОВАЛЕВ, Татьяна ВЕЛИКАНОВА, Татьяна ХОДОРОВИЧ, Игорь ХОХЛУШКИН, Вадим БОРИСОВ, Александр ВОРОНЕЛЬ, Владислав ИЛЬЯКОВ, Вячеслав РОДИОНОВ, Николай ИВАНОВ, Станислав СЕРЫЙ, Андрей ГРИГОРЕНКО.

29 ноября 1974 г.

Мой соратник Вячеслав Родионов при поддержке В.Е.Машковой сразу после моего ареста выпустил № 2 журнала «Земля». В номере были помещены: мое заявление от 7 августа 1974 г. об уголовном деле № 38 и о намерении «в связи с уголовным преследованием» издавать новый православно-патриотический журнал «Земля», беседы священника о. Димитрия Дудко с прихожанами храма, статьи И.Р.Шафаревича («О сборнике «Из-под глыб»), В.Е.Машковой, Г.М.Шиманова, А. И.Удодова, И.Ратмирова, отзыв о Московской выставке неофициального искусства 29 сентября 1974 г. и другие материалы. Родионов заявил, что он будет издавать журнал «Земля» вплоть до освобождения Осипова. Но власти лишили его этой возможности.