Енисейск. Древняя столица Сибири

Енисейск. Древняя столица Сибири
Владимир Окороков

«Желание написать книгу время от времени появлялось у меня на протяжении всей моей жизни. Наверное, с того момента, как я научился читать. Но одно дело желать, а другое – начать писать. Я прочитал достаточно много книг в своей жизни, одни захватывали с ходу – их читаешь, как говорится, на одном дыхании, другие – скучные, блеклые, их без сожаления откладываешь в сторону, третьи – сложное нагромождение непонятных терминов и умозаключений. Но как бы там ни было, я всегда считал писателей этакими небожителями, способными в своих рассуждениях, умещающихся на нескольких страницах текста, погрузить меня в мир душевных потрясений и страданий, заставить менять свои убеждения в соответствии с пережитыми событиями или сюжетами. Я всегда считал, что для написания книги, которая стала бы интересной, кроме таланта – то есть умения правильно и красиво излагать свои мысли, необходим еще и жизненный опыт. А когда речь идет об описании исторических событий, требующих скрупулезного изучения темы, во избежание искажений или замалчивания истинных первопричин, еще и большое количество информации…»

Владимир Окороков

Енисейск. Древняя столица Сибири

Желание написать книгу время от времени появлялось у меня на протяжении всей моей жизни. Наверное, с того момента, как я научился читать. Но одно дело желать, а другое – начать писать. Я прочитал достаточно много книг в своей жизни, одни захватывали с ходу – их читаешь, как говорится, на одном дыхании, другие – скучные, блеклые, их без сожаления откладываешь в сторону, третьи – сложное нагромождение непонятных терминов и умозаключений.

Но как бы там ни было, я всегда считал писателей этакими небожителями, способными в своих рассуждениях, умещающихся на нескольких страницах текста, погрузить меня в мир душевных потрясений и страданий, заставить менять свои убеждения в соответствии с пережитыми событиями или сюжетами. Я всегда считал, что для написания книги, которая стала бы интересной, кроме таланта – то есть умения правильно и красиво излагать свои мысли, необходим еще и жизненный опыт. А когда речь идет об описании исторических событий, требующих скрупулезного изучения темы, во избежание искажений или замалчивания истинных первопричин, еще и большое количество информации.

Чтобы рассуждать о прошедшем времени, в котором ты не жил, необходимо изучить большое количество источников, касающихся выбранной темы, правильно оценить этот материал, а самое главное, при заполнении тех или иных пробелов в исторической памяти, исключить иллюзию бесспорной истины.

На мой взгляд, все авторы, описывающие исторические события или отдельных исторических лиц, должны освещать это с разных позиций и с разных точек зрения. Поэтому при выборе жанра я посчитал, что для описания истории освоения города Енисейска моих навыков и знаний будет достаточно, а поскольку все сводилось к составлению хронологии событий и фактов и особого литературного таланта не требовало, то и называть меня прошу скорее составителем, чем писателем.

Я, почти всю сознательную жизнь проживая на территории Енисейского района и самого города, в общем-то никогда всерьез и не думал о его истории, как, наверное, и любой его житель, в большинстве своем. И только вот благодаря 400-летию основания города, я, к своему стыду, только и узнал – когда его основали и кто. Вот и решил побольше узнать о истории города, о людях, которые здесь проживали раньше, о событиях, интересах их волновавших, о их судьбах, о их мыслях. И процесс познания так захватил меня, что я решил тоже внести какую то маленькую лепту в историю своего города, хотя бы такую, как эта книга.

Юрий Трифонов, сказал: «История полыхает, как громадный костер, и каждый из нас бросает в него свой хворост», вот я и подумал, почему бы мне не бросить хворост в этот костер. О том, получилось это у меня или нет, судить вам.

Глава 1

Был такой период в жизни страны – Смутное время назывался, ровно 15 лет длился, с 1598 по 1613 годы. Основной причиной этой смуты явилось безвластие, угас род прежней династии Рюриковичей, правивших Русью более 700 лет, и в стране начался разброд и шатание. Толпы претендентов боролись между собой за московский трон. Кого только не видела здесь Русь-матушка, «косяками» потянулись в Москву всевозможные «лжецари» и «лжецаревичи», а за каждым из них стояли толпы «лжебояр», порой никакого отношения к боярскому сословию не имевшие. Только одних «Лжедмитриев» – сыновей Ивана Грозного – с десяток набиралось. Более того, в очередь на Московский престол выстроились и иноземные партнеры, соискатели короны – это в первую очередь, конечно же, верные польские «друзья», королевич Владислав – сын Польского короля Сигизмунда, а так же Шведский король Густав Адольф, спал и видел на Московском троне своего отпрыска – принца Карла Филиппа. То есть конкуренция на царскую «табуретку» была та еще. Вы хоть на миг представьте себе, что к трону прорвался бы любой из них, – это конец не только православию – конец русскому народу, и Слава Богу, что эта участь нас миновала. Летом 1613 года на Московский трон взошел 17-летний царь Михаил Федорович Романов, этой династии предстояло править страной следующие триста лет.

Все вышеозначенные политические интриги, вся эта возня вокруг русского трона не только ослабили государство, они принесли стране чудовищное разорение. Экономика в полном упадке, надо страну поднимать, армии зарплату платить, а денег в казне – «шаром покати».

Основным источником пополнения государственного бюджета в те годы была торговля, и в первую очередь – продукцией сельского хозяйства: это мед, воск, лен, кожа. Но особенно востребованы на рынках Европы и Азии были меха. «Мягкое золото», «рухлядь», добывалось в основном на Урале и в Сибири, вот поэтому, чтобы залатать экономические дыры, государево око и обратилось на восток, за Урал в Сибирь. По правде говоря, освоение Сибири началось еще в царствование Ивана Грозного. В 1555 году по просьбе правителя Сибирского ханства – Едигера Москва согласилась принять Сибирь «под свою руку», за что хан обещал платить «ясак» – 1000 собольих шкурок ежегодно. А это были в то время очень приличные деньги. Вот что писал барон Сигизмунд фон Герберштейн, дипломат Священной Римской империи: он купил 14 шкурок соболя, заплатил за них 41 килограмм серебра, и считал это очень выгодной сделкой. А у коренных жителей Сибири и Дальнего Востока соболь вообще не имел никакой ценности, все равно что шкурка кролика в наши дни. Туземцы за железный котел давали столько собольих шкур, сколько можно было в него впихнуть. В розничной торговле у нас в России цена одной шкурки соболя была 1 рубль. Для сравнения: хороший дом в то время стоил 10 рублей, а рабочая лошадь – 2 рубля. В конце 16 века царь вообще ввел государственную монополию на торговлю мехом, весь добытый мех считался достоянием государства и должен был сдаваться в государственную казну. Так что сделка с ханом Едигером была, конечно, выгодной для России, но кроме экономической выгоды, она позволяла русским людям беспрепятственно и вполне легально осваивать Сибирь и, дальше двигаясь на Восток, закрепляться на ее территориях, обустраиваться, строить и развивать поселения и облагать «ясаком» коренное население Сибири, присягнувшее Русскому царю. Так, одна только Мангазея – заполярный острог, основанный еще в 1601 году, ежегодно сдавала в русскую казну 80 тысяч соболей. А соболь, добытый в Енисейской тайге, «почти черный, с проседью», вообще ценился очень высоко, за некоторые шкурки иностранцы выкладывали по 25 рублей, сумма по тем деньгам огромная. Например, денежное довольствие рядового казака Кетского, а позднее Маковского и Енисейского острогов равнялась тогда пяти рублям в год, можете себе представить? Ежегодно российская казна пополнялась на 500-600 тысяч рублей только от дохода торговли мехом, что составляло 80 % стоимости всего экспорта России; чтобы было понятно, доходы от торговли мехом, как главного источника пополнения бюджета страны, были сопоставимы по значению с нефтегазовым экспортом в современной России. А это означало, что освоение и присоединение Сибири и Дальнего Востока было важнейшим приоритетом Российского государства в тот период времени. А то, что с освоением Сибири надо было торопиться, было очевидно, и молодой царь Михаил и его отец – Патриарх и «Великий государь» Филарет – это понимали. Уральские купцы и промышленники – Строгановы и Тобольский воевода князь Куракин докладывали, что по Сибири уже вовсю шастают представители различных иностранных «фирм» и компаний, пытаясь самовольно, минуя официальные власти России, вести торговлю с аборигенами, нанося громадный вред экономике Государства Российского, в огромном количестве скупая сибирский мех по бросовым ценам. А объемы добычи «мягкого золота» были таковы, что только в 1620 году в Сибири было добыто и сдано в Царскую казну 200 000 шкурок соболя, 10 000 черно-бурых лисиц и 500 000 шкурок белки, и это не считая куниц, бобров и норок, можете теперь представить сумму недополученной Россией выгоды в результате контрабандной деятельности иностранных предпринимателей, скупающих за бесценок или меняющих за бусы и зеркальца бесценнейшие сибирские меха.

Поскольку цель моего повествования – рассказать историю освоения и закладку Енисейского острога, то начать надо с автора этого проекта – Тобольского воеводы князя Ивана Семеновича Куракина. Именно при нем и началась программа освоения енисейских земель и приведение под присягу московскому царю всего коренного населения Восточной Сибири и Дальнего Востока.

Иван Семенович Куракин происходил из очень древнего рода литовского князя Гедемина. Многочисленный род Куракиных был тесно связан не только с большинством знатных фамилий России и ушедшей уже династии Рюриковичей, но и состоял в родстве с домом Романовых. В период Смутного времени, о котором мы говорили чуть выше, князь Куракин был ярым сторонником польского короля Сигизмунда и естественно всецело поддерживал избрание на Московский престол его сына Владислава. Но на престол выбрали русского боярина Романова, и таким образом Куракин из-за своей недальновидности, грубо говоря «пролетел», и честь свою княжескую и репутацию запятнал навеки как предатель и изменник. Но однако ему и здесь повезло, учитывая кровное родство с царем Михаилом и былые заслуги, он был просто удален от Двора и отправлен на службу в Тобольск воеводой, таким образом, наказание было чисто формальным. Хотя за подобные государственные преступления на Руси карали жестоко, вспомним хотя бы как поступал Иван Грозный или Петр Первый со своими «оппонентами», сотнями народ казнили, а тут – воеводой, повезло одним словом. Надо отдать должное, князь Иван Семенович все-таки осознал тяжесть содеянного, а также гуманность, проявленную в отношении него молодым государем. И уже находясь в Тобольске, пишет хвалебную оду и посвящает ее царю Михаилу Федоровичу, в которой засвидетельствовал ему глубочайшую преданность и признательность, называлось это произведение «Чаша государева». Целых пять лет находился Куракин в Тобольской, хоть и почетной, но все же ссылке, и так бы и промелькнула личность опального царедворца на российском политическом небосклоне никем не замеченной и не оставившей следа, если бы не один маленький нюанс. Когда речь заходит об освоении Сибири и продвижении русских на Восток, сразу же всплывает фамилия Тобольского воеводы Ивана Семеновича Куракина. Как не крути, а это именно он стоял тогда во главе Тобольского разряда, и по его инициативе начиналась Енисейская эпопея. Князь понимал, что огромные расстояния, непролазная тайга, громадные реки, болота и полное отсутствие дорог не дадут вот так с ходу, с «кондачка» приступить к выполнению поставленной перед ним государем задачи. А задача была проста: государству нужна была валюта, а валюта – это меха, т. е. «ясак», говоря современным языком – увеличение дохода в бюджет государства. Для этого необходимо было создать опорную базу, и лучше всего для этого подходил левый берег реки Енисея, откуда было бы удобно, в перспективе, распространять свое влияние и контроль дальше на восток и на юг. Для этого необходимо было строить на реке Енисее большой острог, пригодный для постоянного проживания большого количества людей. Начиная подготовку экспедиции на Енисей, воевода знал, что самым удобным пунктом начала похода к реке Енисей, конечно же, будет уже давно существующий – Кетский острог, который был построен русскими казаками-первопроходцами именно для тех же целей, которые теперь должны будут перейти к новому острогу уже на Енисее. И вот теперь Кетский острог – это форпост для дальнейшего продвижения на восток, к берегам великого Енисея, где велено было построить новый Енисейский острог. Куракин лично отправляет двоих служилых людей и одного промышленного на разведку к самому Енисею, чтобы составить маршрут движения всей последующей экспедиции. По его распоряжению из Сургутского острога переводят в Кетский острог тридцать служилых людей, вероятно это были казаки, и кроме того, приказано туда же отправлять промышленных людей – кто пожелает. Одновременно князь дает указание воеводе Кетского острога Чеботаю Челищеву опросить находящихся там служилых людей десятника Ивана Кайдалова, ходивших с ним против тунгусов, самого Кайдалова к тому времени уже не было в живых – его убили восставшие остяки. Т. е. мы видим, что организационно-подготовительные работы проводились под непосредственным контролем самого князя Куракина. В 1618 году весной из Пелымского острога прибыли князь Василий Кандинский и сын боярский Петр Албычев с десятком стрельцов. А вообще экспедиционный отряд формировался служилыми людьми из разных острогов Сибири, так известно, что были люди из Березова, Нарыма, ну и как мы уже говорили, тридцать казаков из Сургута уже ожидали остальных в Кетском остроге. Черкас Рукин был из самого Тобольска, он и стал помощником Петра Албычева, а планируемый ранее на место командира отряда вогульский князь Василий Кондинский назначен не был. Отправление отряда намечено было на вторую половину мая, так как предполагался спуск по течению вниз по Иртышу, до впадения реки в Обь, потом необходимо было «бечевой» подниматься против течения по Оби, а затем таким же образом и по ее притоку Кети мимо Кетского острога, в верховья реки Кети, а дальше «волоком» до речки Тыя, там необходимо строить небольшие лодки, так как речка не широкая и мелководная, а потом спуститься по ней в реку Кемь, а там уже в Енисей. Учитывая сложность пути, а также большой запас провианта и другого имущества, предполагалось, что путешествие займет примерно полгода, если по «волоку» идти уже по снегу зимой. Потому что по их подсчетам к началу «волока» они должны были добраться примерно где-то в средине сентября – уже по заморозку. Так и произошло. Начало волока они достигли осенью. И вот тут все пошло не так, дальше двигаться в неизвестность, когда впереди зима, было безрассудно, и Албычев с Рукиным принимают решение остаться здесь на зимовку, к тому же приличные запасы продовольствия, инструментов, оружия и боеприпасов не позволяли все это нести на себе. Для более-менее комфортной зимовки необходимо было построить несколько жилых помещений из расчета почти на сотню людей, амбары для хранения провианта, будучи людьми опытными Албычев и Рукин решают также обнести все эти строения тыном, другими словами, построить укрепление, чтобы в случае чего обезопасить и себя, и груз. Таким образом, в силу сложившихся обстоятельств и без всякого на то ведома из Москвы, или даже канцелярии воеводы Куракина, на берегу реки Кети был заложен острог, название ему дали – Маковский. Там путешественники и зимовали до весны следующего года, и не зря ими были приняты такие меры предосторожности. Только-только запахло весной, как перед новым острогом возникли, причем в большом количестве, воинствующие тунгусы, и если бы не «частокол», сооруженный по всем правилам фортификации, то осажденным путешественникам пришлось бы туго. Но находясь в укрытии и ведя прицельный огонь из пищалей, служилым удалось внести в ряды тунгусов панику и смятение и тем самым отбить нападение. Надо сказать, что хотя тунгусы уже встречали и прежде огнестрельное оружие у пришельцев из России, сами им не обладали, поэтому превосходство русских служилых было очевидно. Из этого очень неприятного происшествия был сделан вывод, что решение руководителей экспедиции построить заимку и остаться в ней зимовать было правильным. Сам факт нападения тунгусов на отряд стал предметом разбирательства высшего руководства, как тогда говорили – сыска, обвинение было предъявлено воеводе Кетского острога Чеботаю Челищеву в том, что он своевременно не оказал помощь, несмотря на то, что просьбы о помощи были. Вероятно, провал экспедиции Албычева и Рукина был бы на руку воеводе, так как позволял Челищеву снова оставаться полновластным хозяином всего Кетского уезда, тогда как ему было приказано передать находившиеся на Енисее волости в ведение нового острога, а тут, кроме еще не основанного, появился новый, да тем более самовольный. Кстати, даже имя нового самовольного острога по первости писалось no-разному в донесении в Тобольск Албычев и Рукин называли его Макыцким острогом, однако в Тобольском наказе о проведении сыска по «делу Челищева» было написано уже Намацкий острог, в других же документах новоиспеченный острог называли и Макуцкой и Макоцкой. Одно было очевидным, что острог назван по имени жившего там прежде остяцкого князца Намака, относящегося к колонизаторам очень дружелюбно и одним из первых ставшего «под руку» Русского царя.

История возникновения, основание и закладка Енисейского острога, несмотря на то, что факт этот не такого уж далекого прошлого, весьма не однозначна. Обширная литература на эту тему не только не дает хронологической последовательности происходящих в то время событий, но и определения исторических личностей и образов участвующих в них. Все архивы, связанные с периодом основания и закладки Енисейского острога, к огромнейшему сожалению были утрачены. Страшный пожар в Москве в 1626 году уничтожил все документы, дотла сгорел «приказ» Казанского дворца. Именно этот «приказ» ведал всеми колонизируемыми землями на востоке Русского царства, к этим же территориям относятся и земли Сибири. Такой порядок в Московском правительстве существовал вплоть до 1637 года, когда был специально создан Сибирский «приказ». Но все документы, проливающие свет именно на период основания Енисейского острога, и все, что с этим связано, – отсутствуют. А посему многие публикации по этому вопросу противоречивы, некоторые и вовсе ошибочны, в первую очередь это касается времени и места закладки острога, а также первоочередности фигурантов, участвовавших в основании Енисейского острога. Так в интернет-энциклопедии Красноярского края есть публикация «Первоначальное освоение Сибири (16-17 вв.)», датированная 17.09.2014, где указано, что Енисейский острог основан Максимом Трубчаниновым и Максимом Рукиным в 1619 году, словарь Брокгауза и Ефрона сообщает: «Енисейск основан Петром Албычевым и Черкасом Рукиным», только вот дата стоит 1618 год. Эту же дату и этих же лиц мы видим и в «Большой Российской энциклопедии» с указанием, что острог заложен был в устье реки Мельничной при впадении ее в Енисей. Точно также описывает эту историю А. Бродников в своей книге «Енисейский острог», вполне справедливо ссылаясь на ряд архивных документов, примерно то же самое пишет и Геннадий Фаст в своей книге «Енисейск православный». В статье «Отец сибирских городов» Игоря Попова, опубликованной в российском географическом журнале «Живописная Россия», время и персонажи указаны так, как это, и принято – т. е. 1619 год, сын боярский Петр Албычев и стрелецкий сотник Черкас Рукин. И тут я с автором солидарен, а вот что касается места острога – категорически не согласен. Попов утверждает, что заложен был Енисейский острог в месте впадения реки Кемь в Енисей. То, что это не соответствует действительности, вам скажет всякий, кто хоть раз побывал в городе Енисейске, – от места впадения реки Кемь в Енисей и до впадения реки Мельничной, на которой Енисейск и стоит, расстояние примерно в десять километров.

Когда в начале лета 1619 года отряд под руководством Петра Албычева и Черкаса Рукина по реке Кеми спустился к Енисею. Я не думаю, что вопрос о выборе места под закладку острога, был спорным, и как утверждают некоторые историки, решался чуть ли не голосованием или жребием. Я с уважением отношусь к творчеству Герхарда Фридриха Миллера, автора знаменитой «Истории Сибири», но не могу на веру принять его утверждения, что «основатели города избрали для него три места, но долго не могли прийти к соглашению относительно того, на котором из трех мест построить город. Первое место было намечено при впадении реки Кеми в Енисей; второе там, где на самом деле был построен город, и третье там, где теперь находится деревня Марково Городище». Это его утверждение якобы базируется на устных преданиях самих жителей этого самого Маркова Городища. Ну во-первых, «первопроходцы», прибывшие в 1619 году на реку Енисей, были не такие уж и первопроходцы, мы знаем, что при подготовке к экспедиции были опрошены участники похода отряда Василия Кайдалова, «ходившие воевать» тунгусов еще в 1608 году, и ходили они именно этим путем (другого просто и быть не могло), кроме того летом 1617 года для разведки и прокладки маршрута для отряда Албычева сюда же были командированы три человека, двое служилых и один промышленный, и они шли тоже именно этим маршрутом, так как этот маршрут самый оптимальный и более известный, им пользовались и раньше, иначе каким же путем сюда ходили сборщики «ясака» от воеводы Челищева, а они ходили на Енисей. Есть документы, подтверждающие, что на месте, где позднее возник Маковский острог, а еще позднее возникнет и Енисейский, уже были казаки из Сургута и Томска еще в 1607 году и потом регулярно там бывали. Естественно, что какое-то зимовье или даже острожек где-то уже имелся, и не обязательно на месте Маркова Городища, а скорее все-таки на левом берегу Енисея, так как правый берег был небезопасен, тунгусы, мы уже знаем, кочевали на правом берегу Енисея и при переправе были бы мгновенно обнаружены. Само устье реки Кеми, вернее, ее берега, были затопляемы, и это никак не осталось бы незамеченным такими опытными и бывалыми таежниками, а поскольку и задача была – строительство острога для продвижения вверх по течению Енисея, – то и выбор места выше устья достаточно полноводной реки Кеми был логичен и целесообразен. А кроме того, мало кому известно, что еще до появления на Енисее казаков Албычева и Рукина, на горе, прямо в центре современного Енисейска жили люди, старец Тимофей и его «братия», уже более двадцати пяти лет молились в своей «пустыне», которая и стала в последствии Спасским Енисейским монастырем. Я уверен, что это тоже оказало определенное влияние на выбор места закладки острога, место то было обжито и намолено. Существуют документальные подтверждения, что Спасский монастырь на Енисее существовал уже во времена первого русского Патриарха Иова (1589-1605 гг.), разумеется это не был монастырь в современном понимании этого слова, скорее скит, либо пустынь, но задачу-то он выполнял монашескую: уединенность, молитва, работа, а самое главное, он являлся важным опорным пунктом продвижения и распространения вглубь Сибири христианского учения православия. Монастыри, особенно в Сибири, аккумулировали не только все православные ценности и являлись центром их распространения, но также занимались административными и даже экономическими функциями, способствовали развитию грамотности, получению сельскохозяйственных навыков, обучению ремеслам. Так что по моему глубокому убеждению, закладка Енисейского острога на том месте, где он и заложен, – не дань случайности, и тем более выпадению жребия, а осмысленный и предсказуемый шаг администрации Тобольского разряда и лично его воеводы князя Ивана Семеновича Куракина. То, что Тимофей Иванов пришел на Енисей будучи еще совсем молодым человеком в 1592 году, официально было объявлено представителями Святейшего Синода и является неоспоримым фактом; более того, установлено, что он пришел туда не просто так, случайно, а по благословению своего учителя, с кем провел несколько лет, изучая послания и жития старца Нила Сорского. Само собой подтверждается, что его учитель и наставник, посылая к Тимофею других иноков, возжелавших «уединенного и безмолвного жития», – знал о его местонахождении. Очень душевные слова сказал по этому поводу протоиерей Геннадий Фаст: «В 1592 году инок Тимофей (Иванов) поселился на месте будущего монастыря, построил келью и привлек в свою обитель ищущих спасения. Только через 26 лет появится острог, через 50 – монастырь Всемилостивого Спаса – а в дремучей тайге уже возносилась ко Господу молитва подвижника. И как пчелы на нектар, потянулись в эти места ищущие спасения души. Сначала молитва инока-подвижника, потом обитель, потом град – так поднималась Русь. Так вставал и Енисейск».

Еще 200 лет назад Петр Андреевич Словцов в своей книге «Историческое обозрение Сибири» писал: «Куда поселялся инок с крестом, там водворялся и крестьянин с плугом. Около монашеской кельи, под сенью креста запахивалась полоска земли, которая делалась первым ядром монашеского хозяйства, а крестьянин-бобыль или бездомный пришелец – первым работником, кормильцем себя и благочестивого старца, который сам служил примером трудолюбия. Здесь он поучался словом и примером христианскому благочестию, нередко обучая себя и детей грамоте у какого-нибудь инока». И ведь действительно, там где поселялся старец, возникал скит, приходили еще люди, образовывалась пустынь, потом монастырь, рядом неизбежно возникал посад, ну и наконец – город. О том, что на реке Енисее есть скит, было известно в Москве еще в период царствования Бориса Годунова; разумеется, в Сибири это тоже должны были знать и знали наверняка. Так что встреча Петра Албычева и Черкаса Рукина со старцем Тимофеем Ивановым наверняка сразу же состоялась, и более того – была запланирована. А что касается ссылки господина Миллера на устные заявления жителей Маркова Городища о спорности в вопросе выбора места под закладку Енисейского острога, то не думаю, что этому следует верить, сам господин Миллер, хоть и бывал в Енисейском остроге, но на сто с лишнем лет позже описываемых событий и само собой беседовать с очевидцами не мог, так что его умозаключения являются не более как экспертными суждениями и имеют право быть, равно как и мои. Поэтому я придерживаюсь мнения большинства аналитиков в том, что Енисейский острог был заложен именно в месте впадения речки Мельничной в Енисей, и основателями острога являются сын боярский Петр Албычев и стрелецкий сотник Черкас Рукин, а произошло это в 1619 году. Прибывший на это место в следующем году сын боярский Максим Трубчанинов просто зафиксировал факт наличия острога, о чем и доложил Тобольскому воеводе Ивану Семеновичу Куракину. Разумеется, построить полноценный город-крепость за один год просто невозможно, и было бы глупо ожидать этого от сотни человек. И вполне естественно, что посланный вслед за Албычевым и Рукиным Максим Трубчанинов продолжил строительство острога. Как отмечают многие авторы, в их числе и упомянутый выше знаменитый историограф, естествоиспытатель и путешественник Герхард Фридрих Миллер, оставивший после себя массу материала, касающегося и освоения Сибири, вначале это было просто зимовье, окруженное изгородью, с тремя небольшими башнями, а уж потом, только года через три, вырос и сформировался острог в прямом понимании этого слова, город-крепость. А учитывая, что ротация «начальников» была ежегодной, то к строительству Енисейского острога приложили руки не только Албычев, Рукин и Трубчанинов, но и Ушаков, Балкашин и Хмелевский. Это именно те управители Енисейского острога, которые ежегодно и именно в такой последовательности посылались туда Тобольским воеводой. Пока в 1622 году из самой Москвы не прибыл первый Енисейский воевода Яков Хрипунов, а с ним еще сорок Томских казаков, для укрупнения гарнизона. К этому времени уже изменилась и конфигурация самого острога, и его размеры. И теперь он представлял уже довольно-таки серьезное и мощное по тем меркам сооружение по типу острог-крепость, как по форме, так и по характеру укреплений. Острог имел форму неправильного прямоугольника с тремя башнями, две были с тыльной стороны от Енисея над въездными воротами, а другая, тоже с воротами, выходила к Енисею. Это было необходимо, так как караваны спустившихся по Кеми и поднимающихся против течения Енисея лодок – струг – необходимо было встречать и разгружать, а так как доставляемый груз в основном был – рожь да овес, а два хлебных амбара находились как раз в бережной части острога. Кроме хлебных амбаров, на огороженной территории острога, располагался дом воеводы, помещение таможни – для маркировки пушнины, со складом для пушнины, а также съезжая изба и тюрьма. Ввиду того что острог по размерам был небольшой, всего лишь около четырехсот метров по периметру, так что больше там разместить ничего не представлялось возможным. А все остальные строения – жилые дома стрельцов, казаков и промышленных людей, а также церковь и транзитные склады, предназначенные для хранения товаров отправляемых дальше, на Тунгуску или на Лену, – находились за пределами острога.

Глава 2

До сих пор, обсуждая тему освоения Сибири мы упоминаем фамилии и имена только воевод, сынов боярских, сотников да атаманов, организовавших, основавших, захвативших и присоединивших и таким образом сыгравших огромную роль в присоединении ее к России. Эти люди бесспорно вошли в историю освоения и Сибири и Дальнего Востока, и не только благодаря занимаемым ими должностям или знатности происхождения и громким титулом. Это были настоящие первопроходцы, смелые, мужественные люди, грамотные и талантливые военачальники, преданные царю и отечеству. Но кем же управляли эти воеводы и атаманы, кто строил остроги, тащил «бичевой» против течения бурных рек струги и баржи, сражался и погибал в боях с туземцами, умирал от цинги, холода и голода? Это казаки. Вся история освоения Сибири неразрывно связана с Российским казачеством. Первоначально для прохождения службы в Сибирь командировались казаки из числа донских и яицких – уральских – казаков.

Происхождение казаков как сословия весьма туманно и неоднозначно и до сих пор ученые спорят о их происхождении. Первые казачьи дружины и как следствие – поселения появились в Сибири во времена Ермака. Разбив армию хана Кучума и захватив столицу ханства город Кашлык, они так и остались в Сибири, уже как пограничная армия, охраняющая присоединенные земли от набегов иноземцев, а также осуществляя полицейские функции в отношении коренного населения внутри страны. Официально Сибирское казачье войско было учреждено 16 декабря 1582 года. В награду за разгром войск хана Кучума и взятие столицы Сибирского ханства Кашлык царь Иван Грозный даже дал название сибирскому казачьему войску – Царская служилая рать. Тем самым положено было военно-служилое сословие в Русской Сибири. Кроме воинской службы, на сибирских казаков возлагалась почтовая и ямская служба, а также фискальные и охранные функции. Если раньше пополнение казачьего сословия, как мы уже говорили, происходило за счет выходцев с Дона, с Поморья и Урала, то теперь «верстали» в Сибирские казачьи гарнизоны непосредственно на местах. Теперь казаками могли стать и промышленные люди, охотники и вообще «вольные гулящие люди» и даже отдельные представители коренного населения. Наравне с казаками в Сибири ратную службу несли еще и стрельцы, но они уже почти ничем не отличались от пеших казаков, ни происхождением, ни привилегиями. И обязанности по службе были одинаковые, да и жалование было такое же. А что касается дисциплины и несения службы в походах, то разделение между двумя официально разными воинскими структурами вообще исчезает. Поэтому во многих исторических материалах условно принято называть казаками всех сибирских служилых людей. Денежное и продовольственное содержание служилых людей зависело от чина, рода службы и места расквартировки части. Кроме того, полагалась небольшая «хлебная» прибавка на жену, если таковая имелась. Годовое денежное содержание с учетом перечисленных выше условий в Енисейском остроге составляло от 5 до 8 рублей. Продовольственное (хлебное) было от 30 до 50 пудов хлеба и от 1,5 до 2 пудов соли. Для сравнения – годовая норма хлеба на человека в России составляла 25 пудов. Кроме того, выдавался овес конным казакам в объеме 25 пудов на лошадь. Размер же окладов сынов боярских носил характер индивидуальный и зависел от воеводы и выполняемого поручения. Фактически сыны боярские были такими же служилыми людьми, а назывались так не потому, что были отпрысками бояр, нет, это официальное название, низшая прослойка господствующего на то время феодального сословия и к боярам никакого отношения не имеющая. За Уралом же это был высший чин, из которого потом и формировалось Сибирское дворянство, кроме того, это был источник комплектования командных кадров в Сибири. Должности сотника и атамана хотя и считались в армии того времени равнозначными, чин атамана считался сугубо казачьим, в то время как сотник мог быть как казачьим командиром, так и стрелецким, к тому же в отличие от сотника, атаман мог иметь в подчинении всего лишь несколько десятков бойцов, а сотник мог командовать формированием до пятисот человек, занимая должность «головы». Ввиду постоянной некомплектности «офицерского» состава, воевода мог переподчинить подразделение казаков стрелецкому сотнику, и наоборот, стрелецкое подразделение подчинить казачьему атаману, особенно это практиковалось в военных походах или в бою. Иногда в условиях острой нехватки начсостава, особенно в бою, функции командиров даже могли возлагаться и на рядовых бойцов: казаков или стрельцов. Вооружение служилых людей в Сибири – казаков, стрельцов и пушкарей – ничем кардинально не отличалось от вооружения и амуниции таких же категорий военных в центральной части России. Единственное различие было у стрельцов в форме одежды. Поскольку цвет и некоторые особенности фасона у каждого стрелецкого полка были разными, а Сибирские гарнизоны формировались по принципу командировок из разных регионов страны, то можно было встретить где-нибудь в Сургуте или в Тобольске стрельца как в зеленом, так и в красном кафтане. А к тому времени, о котором мы сейчас говорим, стрельцы в России уже существовали на контрактной основе, аж с 1550 года. Прибывшая к берегам Енисея толпа «первопроходцев» мало походила на регулярную воинскую часть. Мало того что амуниция у них была разных цветов, так еще за время путешествия она обветшала и приобрела совсем уж непрезентабельный вид. У кого еще оставались кители, были в них, благо погода была теплая – начало июня, у кого кителя поизносились, были в черкесках или в гимнастерках, только по верхам папах или околышам фуражек можно было определить, к какому войску казак принадлежит и откуда прибыл для прохождения службы. Еще хуже и комичней обстояло дело у стрельцов: у всех у них, изначально бархатные шапки с меховыми околышами, от дождя и снега за год путешествия превратились в «невесть что», кафтаны у некоторых были совсем без пуговиц, если раньше принадлежность по полкам можно было определить еще и по цвету кушаков или цвету сапог, то сейчас этого сделать было невозможно, у кого еще оставался кушак, то по его виду невозможно было определить его цвет, то же самое можно было сказать и о сапогах. Конечно, как и положено всем служилым, они имели при себе сменную форму, но надевать ее не торопились пока окончательно не обоснуются и не приведут себя в порядок. Что касается «табельного» оружия, то и здесь дело обстояло не совсем гладко: сабли у казаков давно не точены, кое у кого – поржавели, пики тоже кое у кого пришли в негодность и требовали срочного ремонта. Как не берегли стрельцы свои «пищали», но и их коснулась ржавчина, да и, что говорить, целыми днями в походе на дожде, на реке – в сырости, вечером уже у костра быстро поесть да спать, некогда было чисткой оружия заниматься: пищали смазывать, сабли, да бердыши точить, в походе всегда так, ведь служилые и груз тащили, и немалый, одна только пищаль весила 8-9 килограммов, а боеприпас, а сабля или бердыш, пика да много было всякой амуниции, и это не считая общего груза, что несли с собой на место строительства острога, и инструменты, и провиант из расчета – на год, струги строили и их же тянули вверх против течения рек, а ведь вечером их ждал не сытный ужин и теплая постель, все нужно было самим сделать, да и несение службы никто не отменял, так же в карауле ночью стояли, в разведку ходили, а иногда и в бой вступали с ватагой «диких» тунгусов. Выйдя на стругах к Енисею, все с облегчением вздохнули – путешествие завершилось, теперь предстоял новый этап – строительство самого острога и подготовка к зиме. Лето было хоть и теплое, но как всегда короткое, а надо было многое успеть, прежде всего это жилье и склады, а также обязательно нужно было все это огородить мощным «тыном»: угроза нападения со стороны тунгусов сейчас увеличилась – их отделял только Енисей, и переправу с того берега сейчас еще можно было контролировать, но вот когда придет зима и Енисей встанет, угроза нападения будет реальной, а потому следовало поторопиться.

Глава 3

Для управления вновь построенным острогом, а мы с вами его сразу же будем называть Енисейским острогом, хотя по первости его именовали Тунгусским, из Тобольска ежегодно присылали новых людей – «годовальщиков». Так уже в 1619 году прибыл на смену Петру Абычеву и Черкасу Рукину новый командир – Максим Трубчанинов, ну, естественно, он прибыл с большим караваном: это рожь и овес в первую очередь, порох и военное обмундирование, за этим в армии строго следили, и конечно же, были привезены мастеровые люди – стройка-то фактически только начиналась, а на подходе были уже следующие караваны. Так удачно построенный на Кети Маковский острог аккумулировал грузы, отправляемые из Тобольска, на своих складах, что давало возможность зимой по санному пути продолжать их доставку в Енисейский острог. Это лишь подтвердило своевременность строительства Маковского острога и его необходимость как перевалочной базы. Дя нормального и ритмичного функционирования маршрута по доставке грузов и людей от Маковского острога до Енисея была организована переброска спустившихся по течению струг и лодок к Енисею – доставлять их обратно к началу пути, таким образом отпадала необходимость в изготовлении новых плавсредств в начале сплава после волока, когда люди после длительного и изнурительного путешествия по тайге вынуждены были их строить, к тому же, чтобы строить лодки и струги, необходимо было еще и обладать определенными навыками, а значит нужны были специалисты. Через год такая правильно продуманная схема дала уже результат, вместо одного-двух караванов за навигацию, теперь бесперебойно в обе стороны передвигались до десяти караванов, а зимой обозов, доставляя грузы не только для нужд строящегося острога, но и создавая транзитные запасы для дальнейшего их переброса на заимки, расположенные по Верхней Тунгуске и ее притокам. Особенно большая нужда была в поставках хлеба, доставляя его особенно в осенний период, необходимо было соблюдать предельную осторожность, так как намокшую рожь или овес сушить было негде, и купцы раздавали ее людям в «кредит», лишь бы не допустить порчи хлеба, а так как все острожные люди друг друга знали, то все это строилось на доверии, да и население-то в остроге на 1625 год составляло без малого 450 человек, только казаков была сотня, да столько же стрелецких, ну а остальные – промышленные, охотники да так праздно шатающийся, иногда беглый народ – работающие по найму, а так как рабочие руки были нужны, им особого «допроса не чинили». Тем боле что служилые люди уже практически прекратили строительные работы, а занялись именно тем, благодаря чему вся эта Енисейская эпопея и возникла, сбор «ясака» – вот главная и основная задача и воеводы острога, и всего его воинства, а это значит локальные походы в стойбища националов, по несколько суток на каждый поход, группами по 10-12 человек во главе с «десятским», захват заложников – «аманатов» и доставка их в острог, что иногда было сопряженно не только с применением насилия, но и со стрельбой и даже гибелью людей с обеих сторон. В общем, схема «рэкета» была отлажена еще тогда, и всегда давала положительные результаты. Рейды продолжались, склады ломились от пушнины, так что таможенники не успевали маркировать шкурки, в избе «аманатской» заложники ожидали выкупа, а в Тобольске и в Москве ждали «ясак». Все шло своим чередом. На смену Турчанинову приехал Михаил Ушаков, затем Михаил Байкашин, оба были сыны боярские, оба отслужили ровно по году, а вот Павел Хмелевский – сын боярский всего полгода, в 1623 году его сменил приехавший из самой Москвы, дворянин Яков Игнатьевич Хрипунов. Он уже прибыл в качестве Воеводы Енисейского острога, таким образом, в 1623 году Москве Енисейский острог уже был официально признан таковым, и согласно сложившимся традициям, управлять им должен воевода. В Тобольске на тот момент воеводой был бывший стольник царя Бориса Годунова, боярин нынешнего царя Михаила Федоровича – князь Юрий Яншеевич Сулешов. В 1623 году вместе с Хрипуновым из Москвы посылают Андрея Дубенского с конкретной задачей – насколько возможно подняться вверх по Енисею и заложить там новый острог. Так впоследствии возникнет город Красноярск, а будет это только в 1628 году. Яков Хрипунов к тому времени уже не был воеводой Енисейского острога, его место в 1624 году занял московский дворянин Андрей Леонтьевич Ошанин. Андрей Ошанин провоеводствовал до 1627 года и может быть служил бы и еще, но в мае 1626 года был бунт в Енисейском остроге – служилые люди атамана Алексеева самочинно собрали «круг», на котором решили приказания воеводы Ошанина не выполнять и от похода на усмирение тунгусского князя Тасея отказаться, более того, они попытались устроить самосуд над воеводой, а это значит – неповиновение командиру, угроза жизни или здоровью – бунт. Вот как об этом писали очевидцы: «они круг завели и запись меж себя одиначную написали и руки к записи приложили и крест меж собой целовали что им ево Ондрея (воеводу Андрея Ошанина) ни в чем ни слушать и под суд не даватца» и «в съезжую избу приходили с шумом и ево лаяли и за бороду драли и хотели убить… и торговых и промышленных людей били не одно время и по дорогам ставили заставы чтоб им не пропустить отписок в Тобольск». Кроме того, примерно 9 мая казаки захватили острог и взяли в осаду двор воеводы. Ошанин вместе с торговыми и промышленными людьми отбивался, защищая и свою честь дворянскую, и жизнь. В общем дерзость вопиющая, тем более в среде военного сословия, подлежащая суровому и немедленному наказанию. Сыск проводил прибывший из Тобольска сын боярский Борис Аршавин, а с ним и отряд служилых людей. Претензии у сторон были обоюдные, но следствие установило, что «возмущение казаков выходило за рамки своеволия», и были признаны не обоснованными и более того, угрожающими принципам власти. А чтобы не обострять отношения и дальше, обе стороны помирили, но десять человек «заводил» все-таки арестовали и сопроводили в Тобольскую тюрьму. Однако по результатам следствия в Москве были сделаны соответствующие выводы, и вскоре под благовидным предлогом воевода Андрей Ошанин был отозван из Енисейска в Москву. Однако на Кетском волоке какая-то «банда» напала на караван, в котором ехал бывший воевода Ошанин из Енисейского острога в Тобольск, и ограбила его, а вез Ошанин, как оказалось, очередную партию «ясака», да и свои соболя поди имелись, не повезло воеводе, что и говорить. То, что нападения на караваны, следовавшие из Тобольска в Енисейск и обратно, становились обычным делом, уже знали и в Тобольске и даже в Москве. Что ж, маршрут делался все оживленней, грузооборот увеличивался, вот поэтому-то он и становится «Большой дорогой», и путешествия по нему стало даже опасней, чем было при «тунгусах» и «остяках» – пришла цивилизация со всеми своими издержками. На смену бывшему воеводе Ошанину уже ехал новый московский назначенец – Василий Алексеевич Аргамаков. Новый воевода был очень знатного рода, происходящего от одной из ветвей тарусских князей, прослужил в Енисейске он недолго, неполный год, правда, в дальнейшем он еще не раз посещал Енисейский острог и умер где-то на реке Верхняя Тунгуска при очень загадочных обстоятельствах. Сменил Аргамакова на воеводском посту князь Семен Иванович Шахавской, который пробыл воеводой Енисейским аж до 1631 года, и был последним воеводой, который захватил службу под началом Тобольского разряда, и первым, кто встал уже под начало Томского. В 1629 году в Москве стало понятно, что управлять всей Сибирью из одного только Тобольска невозможно. Слишком большие территории, к тому же постоянно прирастающие дальневосточными землями, да и население увеличивалось за счет вновь прибывающих из России с невероятной быстротой. Поэтому в Москве было принято решение разделить Сибирь на два разряда: Тобольский и Томский. Как написано в Указе царя Михаила Федоровича: «…и велено Томску сидеть своим столом». В Томский разряд вошли следующие уезды: Кетский, Красноярский, Кузнецкий, Нарымский, Сургутский, Мангазейский-Туруханский, Томский и Енисейский. Все уезды, равно как и сам Томск, управлялись воеводами, назначаемыми из Москвы самим царем. В свою очередь уезды делились на волости. В Енисейском уезде были десять волостей, но об этом мы поговорим позже.

Еще в 1623 году воевода Тобольский Юрий Яншеевич Сулешов отправил казачьего атамана Андрея Ануфриевича Дубенского с задачей отыскать подходящее место для строительства еще одного острога на реке Енисее. На следующий год Дубенской вместе с Хрипуновым отправляют челобитную на высочайшее имя, вместе с которой также и чертеж будущего острога с точным указанием его на карте. И только в 1625 году царь дает добро на строительство этого острога и ответственным назначает атамана Дубенского, а контроль за выполнением работ царь возлагает на Тобольского воеводу Дмитрия Тимофеевича Трубецкого. Тот однако оказывать помощь Дубенскому не спешит, оправдывая свою волокиту отсутствием средств и служилых людей. Тогда Дубенской пишет «докладную записку» лично самому царю, нарушая тем самым всякую субординацию. И царь Михаил Федорович дал личное указание воеводе Трубецкому собрать четыреста казаков и немедленно приступить к выполнению поставленной задачи. И вот весной 1628 года вверх по Енисею, из Енисейского острога, вышел многочисленный отряд казаков под командованием атаманов: Ивана Кольцова, Ивана Астраханцева и Ермолая Остафьева на 15 судах. Руководил походом лично Андрей Дубенской. Весь путь был проделан примерно за полтора месяца. Ну во-первых, движение было вверх по течению, да еще с таким запасом всевозможного груза, ведь там-то их никто не ждал, на месте все нужно было делать с нуля – нужны были и инструменты и материалы, да и четыреста человек чем-то надо было кормить, и не только в пути – необходим был запас. Кроме того, отряд вынужден был везти большой запас оружия и боеприпасов, ведь не на прогулку вышли, реальная опасность подстерегала колонистов на каждом шагу. Показное радушие местных аборигенов порой оказывалось хитростью и обманом, а «детская» непосредственность и наивность – злобной ненавистью. Русские вторглись в их среду обитания, нарушили их обычаи, устои и религию – их здесь не ждали, их боялись, а значит, их ненавидели.

В первое же лето был построен временный острожек для проживания, а уж потом занялись заготовкой леса для строительства настоящего, капитального острога с частоколом, башнями и воротами, и к осени успели – возвели. И 18 августа 1628 года, уже был возведен малый острог. Именно этот день считается днем основания города Красноярска. А уже в 1635 году Красноярскому острогу будет пожалована печать с единорогом, на ней было написано: «Печать государева земли Сибирской Красноярского острогу». Появление Красноярского острога енисейцам было не совсем выгодно, с одной стороны Красноярск, стоящий значительно выше по реке, был как бы форпостом на пути продвижения недружественных инородцев, которые очень часто пользовались этим путем, угрожая Енисейскому острогу. А с другой – строительство независимого от Енисейска нового острога на территории, ранее принадлежащей ему, с передачей новому всех многолюдных ясачных волостей, крайне раздражало администрацию Енисейского воеводы. И вот на почве взаимных претензий и недовольства возникали не только мелкие стычки в среде служилых людей обоих острогов, но и серьезные противостояния, переходившие порой в кровопролития. А некоторые даже становились темой для разбирательств не только в администрации разряда, но и в самой столице. Но когда дело дошло до открытой военной угрозы, в Москве было принято решение о полной ликвидации Красноярского острога и передаче его гарнизона вместе с вооружением и прочим имуществом Енисейскому острогу Однако в связи с тем, что стало известно о готовящемся походе киргизских кочевников с целью захвата Енисейского острога, и было совершено разбойное нападение «аринцев» на Верхне Подгороднею деревню (ныне село Верхнепашино), расположенную в каких-то 7-8 верстах от острога, заставило засомневаться не только воеводу Енисейского острога, но уже и Томского в правильности принятого Москвой решения. И в январе 1632 года по просьбе Томского разрядного воеводы, а на тот момент им был князь Петр Пронский, решение было отменено, а уже новому Тобольскому воеводе, князю Никите Ивановичу Егупову-Черкасскому было велено привести все в первоначальное состояние. Но переведенные годом ранее в Енисейск казаки обратно переводиться не желали, многие из них уже успели обзавестись на новом месте недвижимостью, а продавать эту недвижимость в Енисейске в то время просто было некому. Благодаря такой кадровой манипуляции Енисейский острог стал более многолюдным, а что касается Красноярска – туда были направлены новые люди из России, благо желающих переселяться на новые Сибирские земли было полно.