– А что тут делаешь?
– Занимался охотой, пока вот не встретил тебя.
– Ну и как, удачно?
– Да вот косулю подстрелил, будет чем тебя накормить. Ну а ты что делал, что так вот тебя потрепало?
– Да я с макеевских зимовников, разом с тремя хлопцами решили податься на Сечь. Житья не стало от этих панов, мало того, что худобу забрали, так еще и землю пытаются отобрать. Запретили косить траву и сеять для себя хлеб. В первую очередь – всё для пана. Ну и взвыл народ. Решили послать нас к порогам, чтобы попросить защиты у казацкого братства. Выбор пал на нас, вот мы и поехали. Первые два дня все было нормально, а на третий нарвались на летучий татарский отряд. Кто-то у них отобрал добычу и покалечил ее охранников. Вот начальник отряда и залютовал, ведь добыча хану предназначалась. Разослал по всей степи отряды с приказом найти пропажу, а все, что можно, – сжечь и погубить. Вот мы и попались им. Нас трое, а их человек двадцать. Отбивались, как могли. Только благодаря моему Серко мне удалось вырваться оттуда. Он буквально вынес меня, сбив по пути двух вражеских конников. А дальше я ничего не помню, видно, потерял сознание. Где мой конь, не знаю, видно, татары поймали его и увели с собой. Надо убираться отсюда быстрее, а то они могут вернуться. У них тактика кругами ходить, сжимая кольцо, чтобы поймать свою добычу.
– А ехать – верхом сможешь?
– Да куда деваться, попробую, лиш бы не попасть к этим в лапы.
Получив согласие, я подвел к нему своего коня и с трудом устроил его на крупе. Затем, связав ноги косули, я сплел из ивовых прутьев корзину и, закрепив в ней свой трофей, привязал арканом к седлу. Затем, чтобы не потревожить раненого, взобрался в седло и, привязав его сзади к себе кушаком, тронулся в путь. Со стонами и разговорами мы к вечеру добрались до зимовника. Устроив раненого на своем топчане, я с дедом начал обсуждать сложившуюся ситуацию. Пока мы разговаривали, тетка Христина хлопотала вокруг него, перевязывая и промывая травами раны, затем дала какого-то отвара, и он заснул.
– Ну что будем делать, сидеть здесь или уезжать? – спросил я хозяина.
– А хозяйство, а скотина? – как бы рассуждая, произнес он.
Я молча смотрел на него, давая время осознать ситуацию и принять решение.
– Может быть, пронесет, и они проскочат мимо, не заметив нас?
– Ну а если не пронесет и заметят?
– Ой, тогда будет очень плохо.
–Ну решать вам, а я завтра отправлю всех подальше отсюда и сам тоже уеду. Я видел там стоят две телеги. Можно их купить, чтобы отправить девчат и раненого?
–Так чего ж нельзя, раз такое дело, то можно. Правда, там у одной колесо искривилось, но я сейчас его подправлю, а с утра можно будет и в путь.
–Вот и договорились, – сказал я и положил ему в руку три золотых монеты.
– Это за телеги, продукты, и вообще спасибо за гостеприимство и за ласку.
Дед молча посмотрел на желтые кружочки, лежащие в его ладони, затем сжал руку и, кивнув головой, встал, и пошел к телегам. Не оборачиваясь, он бросил на ходу:
– Тут у нас со старухой схрон есть, уже пару раз отсиживались там, авось, и на этот раз удастся.
– Дай Бог, – ответил я и пошел помогать ему чинить колесо. Провозились мы довольно долго. На колесе треснула пара спиц, в результате чего его повело. Образовались косяки, из-за которых спицы держались только благодаря металлическому ободу. Пришлось разбирать все колесо и менять пришедшие в негодность детали. Затем мы проверили все колеса и смазали ступицы специальной мазью, после чего пошли отдыхать. Перед этим я проверил всю амуницию и предупредил женскую половину, что рано утром мы трогаемся в путь. Напуганные происшедшими событиями, они были рады как можно быстрее уехать отсюда.
Утром, запрягши татарских лошадей в телеги, мы отправились в путь. На одной везли раненого, на второй ехали девушки, периодически меняясь в пути. Гостеприимные хозяева немного провели нас и, показав путь к ближайшим селениям, молча стояли посередине степи, пока мы не скрылись в туманной дымке, поднимавшейся от росы. Я договорился с девушками, что они пристроят раненого на лечение, а затем сами будут решать, что им делать дальше. Для этих целей я им выделил половину из оставшихся у меня денег. Самым тяжелым было расставание с Галиной. Она припала ко мне на грудь и не хотела отпускать, собираясь ехать со мной. С трудом я убедил ее, что нам сейчас не по пути, так как я еду на Сечь, где женщин и на запах не переносят. Договорились, что если подвернется оказия, то я буду искать ее в Михайловке, где проживает ее тетка и куда сейчас она намерена отправиться.
С трудом разжав ее объятия, я вскочил на коня и, не оборачиваясь, галопом рванул вперед, отсчитывая версты прощания с моей неожиданно пришедшей любовью. Так летел я, не разбирая дороги, гоня прочь мысли о том, чтобы развернуться обратно и забрать ее с собой. Эта борьба с самим собой забирала оставшиеся силы и выматывала больше, чем что – либо другое. Постепенно я успокоился, остановил коня и, бросившись в траву, закрыл лицо руками. Конь хрипло дышал, роняя хлопья пены на землю, и укоризненно косился на меня. Я встал, взял его под узду и повел тихонько, одновременно ища место, где устроиться на ночлег, так как начало темнеть. Выбрав удобное, на мой взгляд, место, я расседлал коня и, привязав арканом, лег спать, держа один конец веревки в своей руке.
Ночь прошла спокойно, пару раз кое-где подвывали волки да пугал своим криком филин, вышедший на охоту. Утром я уже был в седле и продолжил свой путь. Мне понадобилась пара суток, чтобы доехать туда, где стали появляться первые признаки жизни: то след от телеги, то конский помет, то всадник мелькнет где-то вдалеке. Наконец, впереди мелькнула широкая лента Днепра, и я выехал на тракт, ведущий к переправе. Выстояв очередь, я взошел на деревянный паром, который доставил меня на противоположный берег. Отсюда я добрался до казацкой переправы на Сечь. Заплатив пошлину, я вместе с конем был высажен на острове. Не торопясь, поехал в свой курень, по пути отвечая на приветствия знакомых. И вот показались деревянные ворота. Часовые, узнав меня, раскрыли их, впустив вовнутрь. Атамана на месте не оказалось, и я, доложив писарю о своем прибытии, отправился в курень. Получилось так, что я попал туда к обеду. Все собрались возле котла, получая свою порцию наваристой ухи. Увидев меня, многие бросились ко мне с приветствиями, которые сопровождались дружескими тумаками. Я отбивался, как мог, стараясь побыстрее добраться до вкусно пахнущего котла, и когда получил свою порцию, то замер от удовольствия, так как почти два дня не ел ничего. Однако в полной мере насладиться едой мне не дали. Едва я начал есть, как прибежал один из писарей и сказал, что меня требует атаман. Быстро проглотив горячую юшку, я отправился за ним.
Атаман встретил меня, лукаво улыбаясь:
– Ну что там с тобой сотворили папские нунции, не перетащили ли тебя на свою сторону, залив елеем твою душу?
Право, я опешил от такой встречи и, набравшись решимости, ответил:
– Если атаман так считает, то мне не о чем тут разговаривать, не за этим меня посылали!
– Ну не сердись, не гневайся, я так, по-отечески, видать, не сладко тебе там пришлось.
– Да уж по головке не гладили, но разрешили пользоваться библиотекой, что было для меня большим благом.
– Ну что ж, давай, рассказывай.
И он, приготовившись слушать, закурил свою любимую трубку, затягиваясь пахучим турецким табаком.
И я в деталях рассказал ему о своей жизни в Ватикане, о своих исканиях и своих сомнениях. Он молча слушал, попыхивая трубкой, да в отдельные моменты теребил рукой свои седые волосы, словно вытряхивая оттуда какие-то ненужные мысли. Когда я закончил, он спросил:
– Так значит нет там такой книги о нашем народе?
– Нет, атаман, такой книги нет. В некоторых изданиях немного упоминается об этом, но как-то вскользь, между прочим. А в принципе многие хотят нас привлечь на свою сторону, чтобы мы добывали для них славу и новые земли. И, как я понял, их нунций тоже среди них, поэтому так и обхаживает нас.
– Ну ладно, утро вечера мудренее, главное, что ты, как я вижу, ума набрался и вернулся живой и здоровый. Ну иди отдыхай, а я тут посижу, подумаю.
Выйдя от атамана, я пошел в церковь. Батюшка Гавриил был как раз на месте. Здесь я ему рассказал свою историю и отдал икону Николы Чудотворца. Он молча выслушал меня, затем перекрестил и дал приложиться к кресту. После этого я отправился к своим соратникам, которые тоже хотели услышать историю о моих странствиях. Здесь уже я дал волю своей фантазии, расписав все в наилучшем виде. Многие слушали, открыв рты и не веря своим ушам. Закончилась эта беседа далеко за полночь, и я, уставший, завалился спать. Проснулся я поздним утром. В курене никого не было, все ушли по своим заданиям. Приведя себя в порядок, я отправился к атаману. Однако его уже не оказалось на месте, а генеральный писарь сказал мне, что я могу на несколько дней съездить домой, чтобы повидаться с родителями. Я несказанно обрадовался этому и, сразу же собравшись, отправился в путь. Радости и всхлипываниям, казалось, не будет конца и края. Мать и няня не знали, куда меня посадить и чем меня угостить. Деды, прежде чем расцеловать, осмотрели меня со всех сторон, а затем ткнулись прокуренными усами в мою щеку. Сестра бросилась мне на шею и продолжила начатые поцелуи. Только отец долго жал мою руку, а затем привлек к себе, чтобы поцеловать. В общем, все были довольны встречей, включая меня. Закатили большой пир, зажарив на костре целого барана и выставив бочонок вина. Во время этого грандиозного пиршества все заствляли меня рассказывать мои истории, задавая иногда вопросы, которые ставили меня порой в тупик. Как я добрался до кровати, я уже не помню.
Утром горячие лучи солнца заставили меня с трудом оторвать голову от подушки. Выпив глечик холодного узвара, я пришел к себе в комнату и стал перебирать сумку, выкладывая все на стол: нож для еды, ложка, солонка и, наконец, квадратный кожаный футляр, закрытый на ременные застежки. Я не сразу смог вспомнить, что это такое? А затем прозрел. За мою помощь и спасение библиотекарь собственноручно сдедал мне небольшую книжку для записей. Она состояла из простой обложки, обшитой кожей, на которой были квадратные куски разного цвета, наподобие шахматной доски. Обложка словно намекала: думай, прежде чем сделать следующий ход. Внутри находились листы бумаги, на которых я и производил записи из разрешенных для меня книг. Перед отъездом он вручил мне еще и этот чехол в подарок, сам вложив туда мою записную книгу. Я осторожно открыл его и начал вытаскивать ее. Вместе с ней оказался и небольшой запечатанный конверт. Очевидно, он был уже там, когда библиотекарь отдавал мне чехол. Я осторожно раскрыл его и увидел исписанный лист бумаги и небольшой заклеенный пакетик, внутри которого находились какие-то твердые горошины. Подойдя поближе к окну, я стал читать письмо. В нем библиотекарь благодарил меня за то, что я сделал для него, желал мне всяческих благ в дальнейшей жизни. Как оказалось, он заметил, что я проявил интерес к книгам алхимиков и той проблеме, которая интересовала и понтифика, а именно – рецепта вечной молодости. Правда, для меня этот вопрос в настоящее время был не первостепенным. Я хотел применить это для своих родителей, но библиотекарь, видя мое желание в этом направлении, решил мне помочь. Он выписал для меня и расшифровал этот таинственный рецепт. Но самое главное, он поделился со мной и важнейшим компонентом этого чудодейственного средства, без которого рецепт не имеет силы. Это знаменитый «Камень бессмертия», который он нашел тайно спрятанным в обложке одной из старинных книг по алхимии. Как дальше поступать с этим даром, писал библиотекарь, – это мое дело. Но прежде чем предлагать это другим, надо проверить все на себе.
Эти его слова заставили меня задуматься о многом. Как теперь мне дальше жить? Как употребить этот подарок во благо? Кто имеет право на молодость и бессмертие? И нужно ли оно человеку, который, сколько живет, столько и борется, и страдает, поднимается и падает, и снова поднимается, и снова идет вперед? Выдержит ли он такой вечный цикл жизни или нет? Но в любом случае я понял, что жизнь приобрела для меня новый смысл. И мои приключения на этом не заканчиваются, а наоборот, передо мной открываются новые горизонты и перспективы. Каким будет этот новый путь для меня, покажет время и события, которые помогут мне выбрать его.