Река времени

Вреводами, кто репетиторством, кто разгрузкой ваго-мои юные годы все подрабатывали кто чем – кто пе-нов. Летом многие ездили на шабашку, так называлась возможность подработать на стройках в сельской местности. Были и совершенно необычные источники заработка. Так, Серега Метельский устроился сопровождающим грузов на самолеты по маршруту Москва – Певек на Чукотке.

Валера Коростелев был культурист. Он регулярно качал мышцы, поднимая разные тяжелые железяки. Под стать этому занятию он и подрабатывал, раскатывая большие листы теста в мацепекарне Московской синагоги. Естественно никакого писаного договора об оплате этих работ не было, просто по окончании работы ему была обещана довольно крупная сумма. Валера даже засомневался получит ли он столько денег. Ответ раввина был полон достоинства:

– Мы не церковь, у нас денег хватит.

Когда нужное количество мацы было изготовлено, Валеру попросили прийти с какой-нибудь емкостью. Он удивился, но захватил с собой хозяйственную сумку и вышел из синагоги с сумкой, полной медных денег. Справедливости ради нужно заметить, что там попадались и никелевые монеты.

Дело сделано, и надо отметить успешное завершение. Валера пошел в ресторан. Отдыхал, ел, пил, а когда пришло время уходить, попросил принести суповую тарелку. Официант удивился, но тарелку принес. Валера зачерпнул из сумки мелочи и наполнил тарелку…

Кого ты к нам привел?

Внаш директор Халатников попросил помочь ему с пе-стародавние времена, я еще тогда был аспирантом, реездом. Жил он в «доме на набережной», и для тех, кто не читал роман Юрия Трифонова, поясню, что речь идет о доме на Болотной площади, во время оно известной как улица Серафимовича. Построен он был в конце 20-х – начале 30-х годов по проекту архитектора Иофана, которого наш тогдашний председатель совнаркома Рыков вывез из Италии.

– История повторяется, – говорил Халат, – Екатерина привезла в Россию Растрелли и Кваренги, а большевики – Иофана.

В том доме жили старые большевики, крупные партийные работники, военачальники. Во времена Большого террора дом опустел, затем покрылся мемориальными досками безвинно погибших и реабилитированных. Халат жил там, так как он был женат на дочери легендарного героя Гражданской войны Валентине Николаевне Щорс.

Мы пришли с Лешей Бялко, и первым делом хозяйка нас усадила за стол и налила нам борща. Борщ был великолепен, я выразил свой восторг и тут же получил:

– Халат, кого ты к нам привел?! Эти люди называют борщ супом!!

За борщом последовали котлеты того же превосходного качества. Ну и наконец мы приступили к тому, зачем пришли. На мою долю выпало отвинтить люстру, которая висела под потолком в туалете. А потолки в этом доме были на пятиметровой высоте, и когда я спустился с огромной высоченной стремянки с люстрой в руках, пальцы у меня еще дрожали от напряжения, я выпустил люстру, она брякнулась на кафельный пол, и одна из лапок из металлокерамики отвалилась. Халат был очень расстроен – сломали его любимую люстру. Валентина же Николаевна просто ликовала:

– Наконец этой уродине пришел конец!

Но Халат не был готов расстаться с антиквариатом.

– Я поеду в Физпроблемы, и Шура Шальников все склеит.

Академик Александр Иосифович Шальников был величайший рукодел.

С этими словами Халат взял люстру и пошел вниз, где у подъезда, как обычно, стояла «Волга» и в ней его шофер Слава Гусев. Только он вышел, и мы слышим:

– Пока этот идиот будет ехать, я позвоню Шуре и скажу, чтобы он ничего не клеил!

Проходит час, и торжествующий Халат возвращается. В руках его люстра, лапка на месте.

– Я же говорил, Шура все склеит!

В этот момент пальцы у него разжимаются, люстра падает и разлетается на мелкие кусочки…

Изучение осколков показало, что лапка, склеенная Шальниковым, осталась целой.

Коммунистические дамы

ВБакуриани, горную деревушку в Грузии неподалеку от Боржоми, мы ездили каждый год. Там был дом от Института физики Грузии, а неподалеку в горах обсерватория, где занимались изучением космических лучей – частиц, прилетающих к нам из космоса. Каждый год в феврале там проводились конференции по физике низких температур, сверхпроводимости, сверхтекучести.

Народ с утра катался на горных лыжах, а после обеда слушал и обсуждал доклады. Всему хорошему рано или поздно приходит конец, и надо собираться и возвращаться в Москву. Обычно институтский автобус нас отвозил прямо в аэропорт в Тбилиси. Но однажды так получилось, что уехать в Тбилиси можно было только за день до отлета в Москву. Надо там переночевать.

А у Лени Межова в Тбилиси была родня, и он любезно предложил мне остановиться у них. Утром я уехал в Тбилиси. Сам Леня задержался, но должен был прибыть туда к вечеру.

Приезжаю в Тбилиси, снабженный адресом: улица Клары Цеткин, дом такой-то. Иду туда. Спрашиваю, никто даже и не слыхал про Лениных родственников. Ну, думаю, ошибся номером дома. Прочесываю всю улицу. Ничего. На спине тяжелый рюкзак, в руках горные лыжи. А в конце февраля в Тбилиси погода как у нас в Москве в мае. Обливаясь потом, присаживаюсь на какой-то камень, закуриваю, и тут в голову приходит мысль: Леня перепутал – улица-то, наверное, не Клары Цеткин, а Розы Люксембург. Смотрю на карту. Город Тбилиси расположен на двух берегах реки Куры, и улица Клары Цеткин на правом, а Розы Люксембург – на левом берегу Куры. Делать нечего, беру лыжи и иду на левый берег. Уже вечереет. Обхожу всю Розину улицу – и опять ни Лени, ни его родни. Вдруг на перекрестке с каким-то переулком слышу веселые голоса… узнаю голос Лени, поднимаюсь по лестнице, за столом сидит Леня среди своей родни и радостно спрашивает:

– Как ты меня нашел??? Ведь это улица Карла Либкнехта…

Бакуриани

В Бакуриани все жили в Доме физики – четырехэтажном строении, где размещался приезжий люд, а внизу была столовая и конференц-зал. Иной раз мест не хватало, и молодежь, то есть нас, отправляли жить в лабораторный корпус – так назывался обшарпанный сарай во дворе. В один из приездов жили мы там втроем с Гришей Воловиком и Сашкой Дюгаевым. Спали в большой комнате. Днем на улице все таяло, ночью подмерзало, но не сразу, и с потолка в нашей комнате капало. Нас это не сильно смущало, и, отходя ко сну, мы обычно вели длинные разговоры на разные темы. Это сейчас, в старости, нам кажется, что все уже ясно, что почем и кто чего стоит, а тогда каждый из нас еще не был одет броней «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». Обсуждалось многое, скажем, подход к науке.

Дюгаев, со свойственной ему горячностью, доказывал Грише, что физика – наука конкретная. И грош цена научному результату, если он не доведен до числа, до прямого выхода на эксперимент. Гриша же спокойно возражал, что общие теории более важны, ибо они отсекают то, что может быть, от того, чего в принципе не бывает.

Разумеется, оба были правы. С потолка меж тем постоянно капало, и в этот раз прямо на Гришку, на что он не обращал внимания, укрывшись своим драповым пальто. Когда полемика утихла и мы начали потихоньку засыпать, Гриша вдруг встал, с грохотом отодвинул свою кровать в сторону от капели и улегся вновь. Только он успел проделать это и укрыться своим изрядно подмокшим пальто, как от потолка оторвался огромный кусок штукатурки и грохнулся на то место, где только что стояла Гришина кровать… Проникшись уважением к Грише, вовремя распознавшему намек свыше, мы отошли ко сну.

С утра до научных заседаний мы много гуляли по окрестностям и как-то раз дошли до соседнего греческого села. Греки эти сбежали в Грузию из Турции во время очередной резни. Кто-то нам рассказал, что в лесу неподалеку от этого села есть горячий источник. Конечно, мы не могли упустить возможности искупаться зимой. Шли мы туда по пояс в снегу. Пришли, увидели яму, из которой шел пар, а на стенках – о чудо! – сидели и квакали лягушки. Разделись, полезли купаться. Вода была не сильно теплой, на обратном пути изрядно замерзли. Но тут, при входе в село, какой-то добрый самаритянин, заметив наши синие лица, пригласил к себе в дом. Дальше – больше. Закон гостеприимства на Кавказе неумолим, нас пригласили к столу, пришли соседи и родственники. Женщин за столом не было, еду с кухни носили и прислуживали за столом молодые парни и мальчики. Только когда стол был накрыт, на минуту вошла мать семейства, посмотреть, все ли сделано как должно. Потом ели, пили, произносили тосты. Греки рассказывали про свое житье-бытье, жаловались на притеснения со стороны грузин. Затем нас отвезли в Бакуриани. В центре деревни, как обычно вечером, было полно молодежи. Еще не остыв от застолья, Сашка Дюгаев подошел к какому-то местному парню и с ходу залепил:

– Вас, грузин, тут много, а греков мало, а вы их обижаете – это не по-мужски!

И тут же получил по морде. Ну и в долгу не остался. Завязалась потасовка, мы с Гришей как-то пытались унять, но и нам досталось. Вдруг, как из-под земли, возник наряд милиции, и нас препроводили в отделение. Спросили, кто такие. Позвонили в Дом физики. Грузинского я не понимаю, но из телефона авторитетный голос произнес что-то вроде:

– Это пьют, кому надо пьют!..

И нас отпустили.

Ясно, что остановиться на этом было невозможно, мы купили вина – ведь целый день мы угощались за чужой счет, а это не по-мужски, и пошли домой. В нашем сарае в соседней комнате жили девушки – дипломницы физического факультета в Тбилиси. У них был проигрыватель, и мы устроили танцы. Остальное я помню плохо.

Проснулся я на своей кровати голый по пояс. Потом рассказывали, что я заснул у девиц в комнате и все долго не могли найти ключи от нашей комнаты. Потом, отчаявшись, выбили нижний квадрат из филенчатой двери и, втащив меня волоком, положили на кровать. Брюки девушки снять постеснялись. Наутро я обнаружил ключи в кармане своих брюк…

Мой рассказ нашей старшей дочери Кате накануне ее свадьбы

Мы с мамой справляли свадьбу дома, в крошечной квартире бабушки Агриппины. Я вынес из «большой» комнаты в 14 квадратных метров (!) всю мебель на лестничную клетку. Столы стояли буквой Т, верхнюю перекладину которой образовывал большой обеденный стол, к нему был придвинут письменный. Он был накрыт дверью… Все это я ворочал с утра в день свадьбы, пока мать на кухне с сестрой Надей строгала салаты. Посуду взяли напрокат. Стулья у соседей. Чтобы усадить родню со стороны невесты, я сделал лавки, на которых впору было спать… Досок тогда днем с огнем было не сыскать, но я их все же раздобыл в столярной мастерской где-то возле Черемушкинского рынка. Дело было в феврале, и одежда гостей возвышалась до потолка на диване в маленькой комнате. Там же на самодельной полке стоял проигрыватель. Пластинки с танцевальной музыкой были куплены специально по случаю. Танцевали на полутора квадратных метрах в прихожей и на лестнице.

Вино я привез из Тбилиси. Обошлось тоже не без курьезов. По дороге из Бакуриани в Тбилиси я должен был сойти с нашего автобуса по нужде и отстал. Но так случилось, что я тут же сел в рейсовый автобус и добрался до Тбилиси не позже наших. На дворе стоял 1976 год, и вина в Тбилиси нигде не было. Но, как и в случае с досками, задачу надо было решать, и я как-то сумел договориться с генацвали… Когда я появился в аэропорту с рюкзаком «Киндзмараули», «Ахашени», «Мукузани» и «Гурджаани»… наш народ слезно просил продать им хоть по одной бутылке того-сего. Но я сказал, что они все выпьют впустую, а у меня более серьезные намерения… Объяснение было встречено с пониманием и сочувствием…

Туфли за 10 рублей были куплены в «Детском мире», и мать нашила на них цветочки… Платье она кроила себе сама ночью перед свадьбой, а утром его строчила бабушка Нюся и пришивала к нему кружева. Это было платье макси до земли с вырезом на груди. Бабушка Люба критиковала декольте, объясняя человечеству, что платье невесты должно быть скромнее, ибо не в вырезе невестина суть… Позже мама отплясывала в этом платье на Новый год. Это было через год, и мать отрывалась последний разочек на своей работе, уже беременная тобой. Потом пришлось взять больничный, чтобы не было выкидыша…

ЗАГС был в соседнем квартале. Когда мы пришли к нашему дому пешком, я снял с матери Надину дубленку (своей-то никогда не было), поднял маму на руки и внес ее по лестнице на третий этаж в нашу квартиру… Свидетели сзади несли цветы.

Гостей было человек 20, может, чуть больше: мы с мамой, бабушка Агриппина, наши родители, наши братья с женами, Машка с живейшим интересом и пальцем во рту, бабушка Люба, тетя Рита, дядя Сеня, Надежда и Галя, наши свидетели Ира Лосякова с Володей Карцевым и Сергей со Светой Гордюнины, Дюгаев со своей первой женой Тамарой…

С тамадой у нас проблем никогда не было. К незабываемым тостам относятся слова дедушки Пети, сказавшего, что наша свадьба происходит в исторические дни ХХV съезда КПСС, с которого он только что прибыл… Также блеснул красноречием Карцев, пожелавший нашим головам состариться на одной подушке, на что я ядовито осведомился, можно ли менять наволочки…

Перед нами на столе стоял торт с шоколадным зайцем, и Машка подползла к нам под столом и спросила, можно ли ей съесть ушки у зайца. И мать, наша мать (!), пожалела рушить этакую красоту и предложила Машке съесть хвостик. Хвостик бедная Машка кушать не пожелала. Так заяц навсегда и остался с ушами, ведь никто не решился на них замахнуться.

Из подарков запомнилась сковородка от Светы Гордюниной, которой мы пользуемся по сию пору, да детская игрушка – кораблик, который нам преподнесла Машка. В нем лежали 180 рублей от родни со стороны невесты – деньги по тем временам немалые, предназначенные на покупку байдарки RZ-85, которая только вошла в моду вместо осточертевшего «Салюта». Каково же было разочарование родни, когда мы купили на эти деньги, объездив всю Москву (!), кухонную мебель, остатки которой вы потом могли наблюдать на Ленинском проспекте, где колонка из той мебели висела у нас в туалете, набитая моими инструментами.

Вот пришлось все это вспомнить, что мы вместе с матерью и сделали не без удовольствия. Она даже лукаво спросила:

– Ты доволен, что на мне женился?..