Тени Королевской впадины

– На их политические воззрения мне в высшей степени наплевать, – перебил Четопиндо. – Они знают военное дело, этого достаточно. Кто занимается армией, я или вы?

Собеседник генерала хотел было возразить, что армией должен заниматься, если уж на то пошло, военный министр. Но вовремя прикусил язык. Связываться с Четопиндо было небезопасно. Генерал танковых войск имел большое влияние в армии. «Да будь он неладен, этот надменный щеголь Четопиндо! Хочет окружать себя темным иммигрантским отребьем – на здоровье! Мне свой покой дороже», – мудро рассудил министр внутренних дел. Кроме того, генерала Четопиндо, по слухам, поддерживает могучий северный сосед…

Рамиро Рамирес бросил взгляд на часы, украшающие здание таможни, и решительно ввинтился в портовую толчею. Тут он был своим – рабочие узнавали его, хлопали по спине, отпускали соленые шуточки. Рамиро в ответ улыбался, приветливо кивал.

Верно, в порту было много подозрительных типов. Они шныряли, обменивались на ходу короткими невразумительными репликами, что-то вынюхивали. Но докеры игнорировали их. Они делали свое дело, как всегда, шумно и весело. Может быть, чуточку более шумно, чем всегда.

Мелькнуло знакомое лицо. Рамирес приостановился. Смуглый до черноты человек тоже заметил его. Мгновение Рамирес раздумывал – подойти или нет.

Между тем смуглолицый махнул приветственно рукой, показал в улыбке ослепительные зубы и, ловко перепрыгнув бочонок, зашагал навстречу Рамиресу.

– Рамиро! Доброе предзнаменование! – воскликнул он радостно.

Это был Педро, человек неопределенного возраста и неопределенных занятий. Он, правда, числился в почтенном списке оливийских судовладельцев, но кто же в порту не знал, что Педро выполняет разного рода рискованные поручения влиятельных лиц? Что же касается «Кондора» – судна, которое он водил, то поговаривали, что на самом деле оно принадлежит генералу Четопиндо.

И команда у Педро была под стать капитану – головорезы, каких поискать. Кроме того, ходили упорные слухи, что Педро имел касательство к торговле наркотиками. А к торговцам наркотиками у Рамиреса выработалось особое отношение.

Однако не пойман – не вор, а Педро ни разу не был пойман «на горячем».

Рамирес все это понимал, но все-таки не мог победить в себе инстинктивную неприязнь к Педро. В то же время он не мог не отдать должное и неистощимой выдумке Педро, его начитанности, имевшей бог весть какое происхождение, и искрометному веселью, которое прорывалось вдруг, в самый неожиданный момент. Особенно подкупала Рамиреса способность Педро цитировать стихи – причем хорошие стихи, у него, несомненно, был вкус – и комментировать их на свой лад, иногда довольно-таки неожиданно.

– Встретить священника – к несчастью, встретить певца – к добру! – воскликнул Педро, потрясая руку Рамиресу. – А уж встретить поэта, – он закатил глаза, – к счастью!

Рамирес улыбнулся.

– И я рад видеть тебя, поэт морских просторов…

– Куда мне, – махнул рукой Педро. – Хотя в чем-то, возможно, ты и прав. Я – странствующий морской рыцарь, а это занятие сродни поэзии…

– И контрабанде, – вставил Рамирес.

– Фи, как грубо, – поморщился Педро.

– Правда груба.

– В это чудесное утро, Рамиро, я не собираюсь с тобой ссориться.

Мимо прошел человек в широкополой шляпе. Он окинул их внимательным взглядом.

– Не тобой, часом, интересуются эти молодчики, которые наводнили порт? – спросил Рамирес.

Педро вынул портсигар – необычный, дорогой, – не спеша закурил. Сладковатый дымок сигареты показался Рамиресу каким-то необычным.

– Послушай, Рамиро, – сказал Педро, гася зажигалку, – что это ты сегодня такой колючий? Когда мы в прошлый раз разговаривали с тобой в порту…

– Это было несколько месяцев назад, – перебил Рамирес. – Где ты пропадал? Болел?

– Занят был, – пробормотал Педро, отводя взгляд. Он выпустил дым и предложил: – Присядем на минутку.

– Я тороплюсь. В другой раз.

– Прошу тебя, Рамиро. Я искал тебя. Знаю, что ты утром заглядываешь в порт…

Они отошли в сторонку, в длинную тень, отбрасываемую пакгаузом, и сели на поваленный бочонок.

Ритм портовой жизни нарастал, учащался. Все пронзительнее визжали лебедки, стремительней проносились автокары, с глухим звуком тут и там хлопались оземь туго набитые мешки, ящики, контейнеры. Впрочем, эта симфония труда была настолько привычной, что Рамирес не замечал ее.

– Так где же ты пропадал, рыцарь морей? – повторил Рамирес свой вопрос.

– Там, где и положено рыцарю морей: в море, – ответил Педро, усаживаясь поудобнее.

– Промышлял?

– Каждый из нас промышляет в этой жизни, – философически заметил Педро.

Рамирес тихо произнес:

– Знаю, чем ты промышлял…

– Нет! – воскликнул Педро, вскочив с места. – Чего не было, того не было.

Рамирес усмехнулся:

– Так я тебе и поверил.

– Не занимался я наркотиками, – резко жестикулируя, воскликнул Педро. – Хочешь, поклянусь Божьей Матерью? Или памятью предков?

– Которых ты себе выдумал, – вставил Рамирес.

Смуглое лицо Педро напряглось.

– Ври, да не завирайся, – сказал он хрипло.

Рамирес пожал плечами:

– Разве не так?

Педро промолчал. Он выплюнул окурок, тщательно вдавил его в землю и затем вкрадчиво начал:

– Видишь ли, Рамиро, я всегда считал тебя своим другом, несмотря на твои шуточки. Но согласись, каждый человек должен заниматься тем делом, которое ему по душе. Ты, например, песни сочиняешь да по стране с гитарой колесишь…

– А ты?

– Я?.. О себе не буду говорить, ты и так меня насквозь видишь. У тебя взгляд пронзительный.

– Вижу, Педро.

– Разве я виноват в том, что господь прорубил у берегов Оливии Королевскую впадину и сделал ее удобной для морского порта? Разве я виноват в том, что есть на свете шхуны и соленый ветер, и свобода? Разве я виноват в том, что мой прадедушка…