Тени Королевской впадины

Голоса стихли. Затем с улицы послышался чей-то тонкий, отчаянный крик, а затем короткая автоматная очередь.

Быть может, следовало переночевать тут, в развалинах, но Талызин решил, что надо идти.

Через час он постучал в дверь одноэтажного домика. На стук долго не отзывались, хотя из-за плотной шторы, небрежно повешенной, пробивался слабый свет. Ему подумалось: «Сейчас в Германии мания у всех запираться, прятаться, забиваться поглубже в норы. Что это – боязнь бомбежек и смерти или комплекс вины?»

Наконец за дверью спросили:

– Кто там?

– От Кирхенштайна, – негромко ответил Талызин.

Дверь приоткрылась, и Иван вошел в коридор, слабый свет в который падал из комнаты.

– Эгон?

– Эгон.

– Я из госпиталя…

– Проходите в комнату. Осторожно, не споткнитесь, здесь заставлено, – сказал Эгон.

Комната была узкой и длинной. На столе горела настольная лампа с зеленым абажуром, лежала раскрытая книга.

Талызин, не ожидая приглашения, тяжело опустился на стул. Некоторое время он молчал. Молчал и человек, впустивший его. Было ему за шестьдесят. Высокий, прямой, узколицый, с обильной проседью.

Иван осторожничал. Сейчас вся надежда – этот молчаливый человек. Но как ему открыться?.. Кирхенштайном, кроме фразы «Он поможет вам скоротать отпуск», об этом человеке ничего не было сказано.

Наконец Талызин спросил:

– Мы одни?

– Одни. Жена на дежурстве.

Эгон, спокойно глядя на посетителя, ждал продолжения.

– Кирхенштайн сказал, что я могу рассчитывать на вашу помощь.

– В чем должна выразиться помощь? – Эгон подошел к окну и поправил уголок шторы.

– Мне необходимо срочно выбраться отсюда.

– Из Гамбурга?

– Да.

– А куда?

– В любую нейтральную страну.

– У вас есть документы?

– Никаких.

Эгон присвистнул:

– Ничего себе задачка… Как же вы добрались сюда?

Иван улыбнулся:

– Добрался. Вот как выбраться?

Эгон молча что-то обдумывал.

– Есть одна идея, но ответ я смогу дать только завтра, – сказал он.

– А нельзя ли сегодня? – вырвалось у Талызина.

– Никак, – покачал головой Эгон. – А пока располагайтесь, будем ужинать.

«Лишних вопросов не задает, сдержан. Добрый признак», – отметил про себя Талызин.

– Вижу, досталось вам, – сказал за ужином Эгон. – Вы немец?

– Нет.

– Я догадался, – кивнул Эгон, посыпая солью ломтик серого хлеба. – Не думайте, что вся наша нация состоит из извергов и палачей.

– Я так не думаю, – сказал Талызин и добавил: – Гамбург – город Тельмана!

– Я знал Тедди, – просто сказал Эгон.

– Тельмана? – С оттенком недоверия переспросил Талызин. Для него фигура вождя немецких коммунистов была легендарной еще с юношеских лет.

– А что вас удивляет? Я ведь тоже коренной гамбуржец, как и он. Мы проводили одну работу. Организовывали стачки в Красном Веддинге, среди рабочих, в порту.

– Расскажите о Тельмане, – попросил Талызин.

– Тедди рабочие любили. Он пользовался большим авторитетом. – Эгон глотнул кофе-эрзац. – Я расскажу вам об одном событии, в котором мне выпало участвовать. Это произошло давно, в тридцать третьем. Я тогда был корреспондентом «Роте Фане». Знаете о такой газете?

Иван кивнул.

– С начала года обстановка в стране была крайне напряженной. Необходимо было собрать Центральный комитет партии, чтобы выработать единую линию борьбы. Долго искали место, где можно было бы собраться. Всюду рыскали полицейские и штурмовики – партия фактически была вне закона.

Наконец выбрали небольшое местечко на реке Шпрее. Оно называлось Цигенхальс, по-русски это звучит как «горло козы». Да, там нам чуть и впрямь не перерезали горло… – Эгон побарабанил пальцами по столу. – Собрались мы, как сейчас помню, седьмого февраля. Съезжались тайком, минуя полицейские кордоны и облавы, со всех концов Германии. Заседание решено было проводить в деревенском кабачке, там такая задняя комнатка имелась, с выходом к реке. Председательствовал Тельман. Обсуждали, как бороться против Гитлера, против готовящейся войны. Работа уже шла к концу, когда в комнату вбежал запыхавшийся человек и сообщил, что полицейские напали на наш след.

«Без паники», – сказал Тедди. Мы выскальзывали по одному через черный ход прямо к реке, к причалу были привязаны лодки… Тедди уходил, когда в запертую дверь уже ломились полицейские. Это было последнее заседание ЦК, в котором участвовал наш Тедди.

– Тельман уже принадлежит истории, – произнес задумчиво Талызин.