Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли

Трудности при этом состояли в крайне неблагоприятной обстановке, в коей оказалась Россия в ту пору.

Вследствие беспрерывных войн в начале века ресурсы страны были истощены. Несмотря на успешный выход из войн на северном и южном флангах (против Швеции и Турции), осуществить перегруппировку войск на западное стратегическое направление за неимением времени было невозможно.

Ситуация осложнялась и неопределенностью положения военного министра, права которого по принятию важных решений были ограничены, а попросту говоря, принадлежали монарху, приезда которого Барклай и ожидал теперь с нетерпением.

Тем временем жизнь в столичном Петербурге шла своим чередом. В газетах много писалось, а в народе – говорилось об открывшемся Казанском соборе. По освобождении храма от строительных лесов, а прилегающей территории – от строительного хлама взору петербуржцев предстал великолепной архитектуры ансамбль, созданный «из продуктов земли русской» руками православных людей по проекту русского зодчего Андрея Воронихина. Все, что было лучшим в ту пору на Руси, обращено было на строительство кафедрального храма православия. «И скупую суровую почву севера люди превратили в камень, то мягкий, как мел, то твердый, как скала, то красочный, как радуга… Добавив сюда железо, бронзу, серебро и золото, они превратили все это в русскую сказку».

Петербуржцы с восхищением взирали на колоннаду – полуобъятия, обращенные к Невскому проспекту, совершенно не подозревая, что вскоре храм сей превратится в пантеон русской военной славы и станет центром по мобилизации духовных сил нации для борьбы с наполеоновским нашествием.

Между тем война неумолимо приближалась к границам государства. Еще по вступлении в должность военного министра Барклай обеспокоенно читал донесения русского посла в Париже: «Теперь уже не может оставаться никакого сомнения, – писал он, – что в мыслях Наполеона эта война окончательно решена. Но он отсрочивает только ее начало, потому что не совсем еще к ней приуготовлен».

Форсируя подготовку к войне, Наполеон рассылает своим подопечным (союзникам по коалиции) «Перечень обид, нанесенных Россией Франции», проводит военную мобилизацию, требует от Австрии выставить сорок, а от Пруссии двадцать тысяч солдат.

Весной 1812 года через Пруссию и Польшу потянулись к границам России армады наполеоновских полчищ.

Мог ли всего этого не замечать военный министр? Ответ на этот вопрос дает одно из первых донесений его императору. «Россия, – говорилось в нем, – единственно на западной границе, где должна будет для существования своего вести кровопролитную войну, менее всего приуготовлена к надежной обороне».

Теперь, когда война застучала в ворота России, все, кто осознавал это, стали придирчиво оценивать деятельность Барклая на министерском посту. Разумеется, возлагать всю полноту ответственности на него было бы неправильно, тем более что ни достаточным временем, ни полномочиями для этого он не располагал. Однако и сбрасывать со счетов содеянное им было бы тоже нельзя.

Действительно, в короткие сроки была проведена реорганизация армии, введены новые уставы и наставления, принято «Учреждение для управления Большой действующей армией», Россия достойно вышла из войны со Швецией и Турцией (в результате Наполеон лишился двух важных для него союзников).

Однако произошло все это с явным опозданием, что особенно наглядным было для южного фланга, где Порта Оттоманская была уведена Кутузовым «из-под носа Наполеона», буквально перед самым началом войны. Наполеон, обескураженный таким пассажем, был вне себя от ярости. Истратив весь запас французских ругательств, он воскликнул: «Турки дорого заплатят за свою ошибку! Она так велика, что я и предвидеть ее не мог».

Вместе с тем надежды России на создание новой антифранцузской коалиции не оправдались. Разработанный план совместного ведения войны с участием Пруссии, Польши и Швеции оказался несостоятельным. Пруссия, изменив военной конвенции 1811 года, вслед за Австрией вступила в военный союз с Наполеоном. Сложной оказалась обстановка и в герцогстве Варшавском. Желая заполучить польское «пушечное мясо», Наполеон не скупился на обещания. Польская шляхта, завороженная посулами Бонапарта, склонилась на его сторону.

Правда, весной 1812 года удалось все же привлечь в военный союз Англию и Швецию, однако рассчитывать на скорую действенную помощь с их стороны не приходилось. Такой сложной оказалась для России международная обстановка.

Разумеется, военные круги беспокоило и многое другое, о чем простые смертные не подозревали.

Действительно, коль скоро предстоит вступление в войну, то необходима тщательная подготовка театра военных действий, то есть подготовка оборонительных сооружений, коммуникаций, определение группировок войск, создание запасов материальных средств, наконец, разработка плана войны.

Последнее было особенно важным. Несмотря на представление монарху нескольких вариантов ведения войны, самодержец не поставил ни на одном из них своей подписи. Казалось бы, с одним вариантом (разработанным Барклаем)[22 - С глубоким отступлением войск.] царь согласился. Но – увы! Будучи верным себе, Александр I не отказался при этом и от плана Фуля!

Сам иностранец по происхождению, Михаил Богданович к этому выскочке Фулю относился весьма неприязненно (если не сказать брезгливо).

Полковник прусской армии Карл Людвиг Август фон Фуль, отлично знавший теорию военного искусства «до первого выстрела», утверждавший, что «не бой – маневр решает исход сражения», после Иенской битвы (где в 1806 году прусская армия потерпела сокрушительное поражение от Наполеона) оказался на русской военной службе.

Снискавший доверенность, кою весьма легко достигали иноземцы, он вскоре стал генералом – наставником русского царя по вопросам военной стратегии. Этот чванливый догматик, прозванный русскими офицерами «помесью рака с зайцем», не знавший ни России, ни ее обычаев, ни русской армии, ни русского языка[23 - Любопытно, что за шесть лет пребывания в России К. Фуль не выучил ни одного русского слова, тогда как его денщик, малограмотный Федор Владыко за это же время научился бойко изъясняться с хозяином на немецком.], брал на себя ответственность за разработку плана войны против самого Наполеона!

По плану Фуля предполагалось, что на первом этапе войны 1-я Западная армия отойдет под натиском врага в Дрисский укрепленный лагерь. Вторая же армия будет действовать во фланг и тыл противника, заставив, таким образом, вести борьбу в сложных условиях полуокружения его главных сил.

Недостаток плана Фуля был более чем очевиден. Он не предусматривал возможности рассечения русских армий и уничтожения каждой из них порознь. Впрочем, и этот далеко не идеальный план утвержден императором тоже не был.

Нерешительность царя, разнобой во мнениях серьезно затрудняли действия военного министра по созданию группировки войск. Вот почему сразу по прибытии в Вильно Барклай доносил самодержцу: «Необходимо начальникам армий и корпусов иметь начертанные планы их операций, которых они по сие время не имеют».

Ответ царя на это послание был похож на проповедь священнослужителя: «Прошу Вас, не робейте перед затруднениями. Полагаюсь на провидение божие и его правосудие».

Казалось бы, единственным утешением было состояние оборонительных сооружений.

Незадолго до своего отъезда в войска Барклай читал донесение генерала инженерных войск К. Оппермана. «Из сего генерального моего донесения, – писал тот, – следует, с каким большим успехом в нынешним году фортификационные работы произведены были, и летопись российской фортификации доказывает, что, окромя во время государя Петра Великого, никогда в одном году столь обширные инженерные работы предпринимаемы и произведены не были».

Однако восторженный тон немца-служаки мало отражал действительность. По следовании своем в армию Барклай увидел совсем иную картину. К марту 1812 года были возведены лишь предмостные укрепления у Динабурга и Бобруйска, начато строительство таковых у Борисова да совершенствовались укрепления Риги и Киева. Исключение составляло лишь детище царя – Дрисский лагерь, работы по сооружению которого велись вполне успешно. Словом, знакомство с оборонительными сооружениями оставило тягостное впечатление.

Наскоро созданные полевые укрепления и наспех отремонтированные крепости ни опорным пунктом для войск, ни сколь-нибудь серьезным препятствием на пути неприятеля не являлись. К тому же гарнизоны крепостей были малочисленны, а орудий и припасов недоставало. Неслучайно Наполеон, осведомленный о состоянии оборонных сооружений России, съязвил: «Хорошее сражение окажется лучше, чем благие намерения моего друга Александра и его укрепления, возведенные на песке».

Не меньшее беспокойство у военного министра вызывали и вопросы создания необходимых запасов материальных средств. Благодаря огромным усилиям к весне двенадцатого года на рубеже рек Западной Двины, Березины и Днепра была развернута сеть главных магазинов[24 - Магазины – склады с запасами материальных средств.] с запасами продовольствия и фуража. Западнее главных создавались расходные магазины, а восточнее – запасные депо.

К началу войны в них имелось более 350 тысяч пудов муки, 33 тысяч пудов крупы и почти 470 тысяч пудов овса, что обеспечивало шестимесячную потребность 250-тысячной армии. Было ясно, что запасы эти недостаточны, поскольку армию надо будет создавать гораздо бо?льшую по численности, да и война, судя по всему, должна стать более продолжительной.

Там же, в треугольнике Березина – Двина – Днепр, были размещены и артиллерийские парки[25 - Артиллерийские парки – склады с запасами пороха, снарядов, патронов и другого артиллерийского имущества.]. В главных арсеналах страны имелось 175928 ружей пехотных, кирасирских, драгунских и карабинов гусарских, чего для обеспечения многочисленной армии было недостаточно. При этом огнестрельное оружие было весьма разномастным, представленное 28 различными калибрами. Обеспечить действующую армию таким разнообразием боеприпасов было трудно.

Наконец, несмотря на дополнительные рекрутские наборы, создать армию, равную по численности французской, не удалось.

Если к сказанному добавить, что в приграничных военных инспекциях следовало незамедлительно произвести ряд важных перемещений командного состава и столь же незамедлительно решить вопрос о главнокомандующем на театре войны, то станет понятно, почему в западных армиях приезда императора ожидали с нетерпением большим, нежели приход православной Пасхи.

Как бы там ни было, а военный министр, совершая «турне» в западные военные инспекции, ближе познакомился с вверенными ему войсками, проинспектировал гарнизон Риги (побывав здесь же у двоюродного брата Августа Барклая де Толли) и 11 апреля прибыл в Вильно.

Вернемся, однако, снова в столицу государства российского, в коей скорый отъезд военного министра и государя вызвал немалый переполох в иностранных ведомствах и особливо в посольстве Франции.

Прибывшего на аудиенцию французского посла Ж. Лористона российский министр иностранных дел граф Николай Петрович Румянцев[26 - Он же председатель Государственного совета.] усердно убеждал в том, что «убытие сих важных персон вызвано необходимостью присутствия оных на больших маневрах войск». Более того, присутствие императора имеет цель предотвратить какое-либо движение войск, которое могло бы вызвать разрыв отношений и вооруженный конфликт.

Он же выказывал большую озабоченность России в связи с сосредоточением значительного количества французских войск на ее границе, «дабы не произошло какого-либо столкновения, могущего явиться поводом к войне». Лористон, проглотив сие замечание, постарался обратить внимание на другое. Делая красивую мину при плохой игре, он упрекал графа в том, что, несмотря на предыдущую договоренность и настойчивые приглашения, никто из столичных офицеров не хочет посещать балы и приемы во французском посольстве. Более того, петербургская знать прекратила посещение тех домов, в кои был вхож французский посланник.

Предвосхищая дальнейшие слова Лористона, хозяин приема высказал ему искреннее сожаление по поводу хулиганского поведения петербургской публики, усердно забрасывающей камнями французское посольство, особенно же ту часть здания, через окна которой хорошо виден был бюст Наполеона. Что делать! Такой уж русский характер! Поражение в двух наполеоновских войнах и унизительный Тильзитский мир бередили души русских патриотов.

Однако вернемся к настойчивым и лицемерным просьбам Лористона, «страстно жаждущего» видеть русских офицеров на приемах во французском посольстве. Желание его к общению с офицерами столичного гарнизона объяснялось другим.

Дело в том, что Наполеон был взбешен успехами русской военной разведки, учрежденной Барклаем де Толли при генеральном штабе русской армии.

Резидент ее в Париже, красавец полковник Александр Чернышев, завсегдатай парижских балов и салонов, один из фаворитов высшего света (бывал гостем в доме Наполеона), подкупил капитана Мишеля (ведавшего секретным делопроизводством генерального штаба), который оперативно снимал копии со всех документов по подготовке французской армии к войне против России и столь же оперативно передавал их Чернышеву.

В результате в руках Барклая де Толли оказался мобилизационный план Франции и ее союзников по антирусской коалиции, «секретнейший и наиважнейший документ, в котором хранилось военное счастье Франции».

Напав на след русской военной разведки, тайная полиция Франции любыми способами пыталась выведать степень рассекреченности военных планов.

Если к сказанному добавить, что у предшественника Лористона (французского посла в Петербурге А. Нарбонна) была выкрадена шкатулка, тоже с секретными планами подготовки Наполеона к войне, то гнев Наполеона и назойливые приглашения Лористона понять было нетрудно. Когда как не во время пьяного застолья развязываются языки у захмелевших!

И снова вернемся на поле предстоящей брани.

Конечно, скрыть приезд русского царя в Вильно оказалось невозможно, так же как и приезд французского императора в Ковно. Впрочем, Наполеон особого секрета из своего «путешествия» и не делал. Города вассальной Европы встречали появление его фейерверками, балами да приемами. В тот момент его более всего занимала мысль, удастся ли завершить сосредоточение 600-тысячной группировки войск на границе с Россией. Не предпримет ли Россия упредительных мер? Не начнет ли громить подходящие войска по частям? Конечно, рассудительный и осторожный Барклай вряд ли пойдет на такое. Но! Там же находился и стремительный Багратион, имевший большое влияние на монарха[27 - Справедливости ради надо заметить, что именно такой план войны и предлагал Багратион – разгром по частям подходящих французских войск.].

Дабы избежать столь неудачного оборота, Наполеон посылает к русскому царю своего дипломата (того же А. Нарбонна), который уверениями о мире и дружбе должен был притупить бдительность русского царя. Ему же вменялось, если возможно, разведать состояние русской армии.

Предвидя все это, Барклай окружил прибывшего Нарбонна своими агентами, кои в период встречи его с царем снова вскрыли шкатулку Нарбонна и ознакомились с инструкцией Наполеона, в которой говорилось:

? узнать число войск; кто командует ими и каковы они; каков дух в войсках и каково расположение жителей; нет ли кого из женщин, особенно в окружении царя;

? знать расположение духа самого монарха;