Прядь

– Мы всё время ищем ответы на какие-то вопросы, так чего плохого, если поискать их и там?

Рори полагал, что он не из числа тех, кто легко распаляется в споре, но раззадорить своего более серьёзного друга было его излюбленным развлечением, поэтому он продолжал:

– А почему ты считаешь, что те тощие старцы, что просиживают свои задницы в каменных башнях, знают об этом мире больше нас с тобой? Ведь мы видим волны, что стелются под борта наших драккаров или падают сверху на наши головы. Мы вдыхаем запахи трав и цветов, которые никогда не будут сохнуть в их душных комнатах, едим дичь, сочную или сухую – неважно, зато в краях, которые даже не снились ни им, ни их таким же скучным учителям и ученикам… Пока они пялятся в книги, мы по-настоящему пробуем жизнь, хотя её стряпня и не всегда приятна на вкус. Чему нам у них учиться-то?

– Взгляните-ка на него! Хорошо сказано! Жаль, что ты не умеешь писать, возможно, те самые тощие мудрецы в башнях разбирали бы и твои закорючки в свитках! – со смехом сказал Ингвар.

– А что толку, если ты-то всё равно не сумеешь прочесть!

Ингвар оставил колкость без внимания и сказал уже серьёзно:

– Знаешь, Рори, путь, который ты предлагаешь, представляется мне путём слепого или безногого по слишком длинной дороге. Глядя на моего отца и самых седых стариков нашей дружины, я понимаю: чем дальше идёшь по нему, тем меньше желания увидеть его конец и тем меньше страсть найти ответы, что важны для нас сейчас…

Рори раздражённо вздохнул:

– Для тебя важны, не для нас. Не говори за всех, друг мой.

– Ты любишь перебивать меня в самый важный момент, – Ингвар замолчал под выжидающим взглядом друга. – Словом, можно наесться жизнью хоть до колик в животе, но ничего в ней не понять, как большинство из нас и делает. Вот это и кажется мне самым обидным.

Ингвар смотрел мимо собеседника, на еле тлеющие под толстым слоем пепла угли костра. Ещё немного, и они погаснут окончательно – это будет негласным знаком, что пора отойти ко сну.

– Ну что, навестить-то в свою каменную башню пустишь меня? Духоту разогнать. – спросил Рори.

– Нет уж! Жизнь с топором в руках я на такое не променяю! – Ингвар метнул горячий взгляд в сторону друга. – Я просто… хочу знать немного больше, чем всего лишь Ингвар, сын Хельга.

– Ну хотя бы это радует, иначе на привале и поговорить будет не с кем.

– Не думаю, что всё так плохо. Ты бы стал славным собеседником Боргу, а то его истории о великих победах над продажными девками изрядно растеряли остроту, ему нужен вдохновитель.

– Нет, он не возьмёт меня в свои – там место любителям поговорить, я же предпочитаю действовать, – хохотнул Рори. – Так что даже ты туда впишешься лучше, ты же любишь чужие словеса, а то и сочинишь что-нибудь великое об этом!

– Пока что я не умею даже читать, – отмахнулся Ингвар.

– Так вот тем более странны твои нежные чувства к этой пыльной рухляди.

– Любовь к этой пыльной рухляди поможет не ходить в моих поисках нахоженной тропой – ведь на ней редко попадаются новые ответы.

– О! Ну тогда наша нынешняя дорога должна тебе нравиться – ей явно не ходил еще никто…

Ингвар не ответил на эти слова, и Рори, слегка ткнув друга кулаком, добавил:

– Любишь ты высокопарные словечки.

– Как будто ты ждёшь от меня чего-то другого! – воскликнул Ингвар. – Так не жалуйся, что я тебя развлекаю.

Ответив так, Ингвар повернулся на бок, давая понять, что развлечение окончено.

Рори вздохнул и тоже начал готовиться ко сну. Все остальные, за исключением дозорных, уже затихли, а кое-кто и крепко спал. Ингвар, отвернувшись, ещё долго лежал с открытыми глазами. Он знал: Рори использует его склонность к новому всякий раз, как пытается его разговорить, однако эти беседы ему нравились. Рори умен и хитёр, хотя в нём и нет той горячей жажды всегда добираться до сути. Жажда эта всегда мешала Ингвару наслаждаться простыми радостями жизни воина. Да, Ингвар искренне любил эту жизнь: и солёный морской ветер в парусах ладей, и звон оружия в схватках, и вид новых берегов – всё то, о чём они только что говорили. Но его, однако, жгла изнутри мысль, что это не вся жизнь – что можно чувствовать острее, познавать больше и смотреть глубже. Тягучее чувство внутренней пустоты усугублялось и тем, что в речах и глазах стариков-соплеменников он не находил ответов на вопросы, то и дело возникавшие в его голове.

В конце концов он уснул, и на этот раз сны, яркие и беспокойные, донимали его всю ночь, чего не случалось с начала той злополучной бури. Во сне Ингвар видел убитую накануне девушку и читал с ней диковинную книгу на пороге дома Ставроса в Царьграде, рядом был и насмехающийся Рори, и угрюмый Хельг; в какой-то момент Рори выхватил лук и выстрелил в раскрытую книгу, но стрела, проделав странный и неправдоподобный путь, вонзилась в горло Хельгу. Ингвар бросился к отцу, а безымянная красавица вдруг залилась весёлым смехом. Ингвар долго нёс куда-то истекающего кровью отца, пока в утреннем тумане не показался большой Хельгов дом в ладожских владениях, в котором прошло детство Ингвара. Потом он видел свою мать, изрядно постаревшую с их последней встречи, вместе с ней молился Мокуше и Хорсу и прыгал через костёр с сестрами. Следом шла череда неясных видений, которую прервал Хельг, на этот раз вполне живой:

– Вставай парень, выступаем.

Ингвар протёр глаза, отогнать сон не составило большого труда – хорошо выспаться ему не помешали и тревожные сны. Сквозь кроны деревьев пробивались робкие солнечные лучи: их было слишком мало, чтобы согреть озябших после сна на сырой земле русов, но достаточно, чтобы немного поднять настроение.

– Как спалось, мальчик? – бросил перевязывающий рядом пояс Рулав.

– Неплохо! Приснилось, что Рори застрелил моего отца, – в тон ему ответил Ингвар.

– О, славный сон! За прошедшие двадцать лет мне раза четыре снилось, как я снёс твоему отцу голову, то во время дележа добычи, то на тинге, то и вовсе просто так, но он, видишь, живучим оказался, не меньше моего…

Старики посмеялись в бороды, а Хельг с улыбкой толкнул в плечо Рулава и потрепал по голове сына – со времени выхода последнего из нежного возраста ярл делал так не часто. Видно, думы прошедшего вечера принесли свои плоды, хотя Хельг и не счёл нужным с кем-либо ими делиться.

Дорога не стала легче, но сытость и славный отдых повлияли на всех благотворно: сил прибавилось, шли весело, добрый настрой предводителя передался и остальным членам отряда. Утро сменилось жарким летним днём, и преграждающие путь палящему свету деревья теперь, напротив, сослужили хорошую службу. Затем настал вечер с отдыхом у костра и свежей дичью, а следующий день северяне вновь посвятили борьбе с этим как будто бескрайним лесом. Так продолжалось и в течение следующих двух суток; на третьи ветер со стороны моря пригнал чернильные, разбухшие точно от злости тучи, и полил дождь. Он начался утром, продолжался весь день и половину ночи, вымочив людей Хельга насквозь. Поначалу те пытались идти вперед – время по-прежнему стоило дорого, но ноги вязли в образовавшейся жиже, а мокрая обувь стирала ступни до крови. Местами вода доходила путникам до колен, настолько силен был этот ливень.

– Кажется, море скучает – наша разлука длилась совсем недолго, а оно уже идёт за нами следом, – проронил старый Бор, обычно молчаливый.

В конце концов северяне на самой вершине одного из холмов, где не скапливалась вода, соорудили несколько шалашей из веток и решили ждать, пока дождь не станет меньше. Самодельные укрытия ещё могли противостоять бьющим сверху ливневым струям, но против общей сырости оставались бессильны. Воины жались друг к другу, надеясь согреться. «Если кто устал идти – боги вновь посылают вам возможность утонуть», – сказал Хельг. Ингвар почувствовал, как трясутся спины остальных, но не понимал, то ли те смеются отцовской шутке, то ли не могут унять дрожь.

Когда непогода отступила, Сдеслав, за ним Эйнар и Хельг попытались развести костер, но в окрестностях стоянки не обнаружилось ни одного сухого листика для растопки. Остаток ночи провели в темноте и сырости, а на утро выступили в путь. Вскоре после полудня на привале Сдеславу удалось добыть огонь; пока сварили пустоватую мясную похлебку и просушили одежду с обувью – завечерело, и Хельг приказал устраиваться на ночлег.

После этого сырого приключения отряд продолжил двигаться прежним путём, вернее путём, который они таковым предполагали. После нескольких суток ходу через покрытые лесом холмы достоверно сказать, насколько они отклонились от изначального направления, не мог никто. Солнце вставало и садилось ещё дважды, и вот, деревьев вокруг них становилось всё меньше, а ветер, не ощутимый в чаще, посвежел и трепал порывами путникам грязные волосы. Вскоре северяне вышли на открытую местность с редкими разбросанными кустами. Солнце теперь немилосердно жгло их безо всяких преград, но зато с чувством открытого неба над головой даже дышать стало легче. Вдали блестели горы, по расчётам Хельга отряду предстояло обойти их с восточной стороны. Оглядев людей, ярл сказал:

– Сегодня долгого отдыха не будет до глубокой ночи. Мы должны пройти как можно больше, ну а дух переведём завтра, если отыщем подходящее место. Ходить при свете солнца снова опасно.

До заката оставалось всего несколько лучей, но прежде наступления полной темноты им удалось одолеть не менее десяти тысяч шагов, а после – вдвое больше. За всё это время они не встретили ни души, да и вообще какого-либо намёка на хозяев земли. Однако под утро перед едва держащимися на ногах русами вдруг возникли стоящие рядами деревья. Ряды стояли слишком ровно, чтобы предположить, что природа сама насадила их здесь – это был явно итог человеческого труда. Ветви деревьев гнулись к земле от тяжести поспевающих плодов, приковавших к себе внимание северян, снова порядком изголодавшихся. Охраны не было, но Хельг приказал урожай не трогать; казалось, только в нём вид этих сочных, слегка приплюснутых огненного цвета комков не усыпил природной бдительности. В конце концов он разрешил Волху с Фрелавом сорвать с десяток – но быстро и осторожно, чтобы пропажу не смогли обнаружить. Сделав дело, варяги двинулись прочь. Направление пришлось изменить, чтобы не встретиться с хозяевами рощи, если она всё же кому-то принадлежала. Когда солнце достигло полуденной высоты, пришло время искать обитель для привала. Вид вокруг снова стал меняться, сперва начали попадаться большие валуны, и чем дальше, тем более скалистый облик приобретала местность.

После долгих поисков место для дневки нашлось. Его выбрал лично Хельг: укромную поляну посреди невысоких щербатых скал, в стороне от троп, которых стало попадаться на пути всё больше. Она была защищена от вражеских стрел и достаточно неприметна, чтобы случайные прохожие не могли северян заметить. Расщелина с северной стороны позволяла людям Хельга скрыться при неожиданном нападении. Устроившись на отдых, они подкрепились остатками мяса, приготовленного накануне, и разделили добычу из заброшенного сада. Плоды оказались ещё недостаточно спелыми, однако приятными на вкус; сладковатые и слегка вяжущие рот, они сделали отдых немного красочнее, хотя и быстро закончились.

Заступать в дозор первым выпало Ингвару и Первуше. Молодые люди уселись меж южных камней – так они не упускали из виду спящих товарищей и в то же время сохраняли обзор на окрестности.

– До гор рукой подать, – мечтательно произнес Первуша, поигрывая засапожным ножом. – Как думаешь, долго нам ещё идти?

– Думаю, ещё прилично, но отец говорит: самое трудное прошли уже.

Ингвар посмотрел на серые верхушки гор. Он слыхал, что верхушки должны быть белыми, но, видимо, летняя жара растопила снег даже там.

Первуша тем временем продолжал:

– Да уж, хотя почём нам знать, что он не ошибается – он тут вроде впервые, как и все…

– Тогда, может, ты нам дорогу покажешь? – Ингвар раздражённо вздохнул. «Хорошо, что не мне принимать все эти решения, а то пришлось бы спорить с каждым подобным дуралеем», – мелькнуло у него в голове.

– Да ты не злись, я ж не к тому, что не прав твой старик, – суетливо пробормотал Первуша. – Просто в такой-то переделке любой ошибиться может, и тогда топать нам так до самого Великого Океана… Но если Хельг скажет – я пойду, не думай…

– Упорный же ты человек, Первуша! – Ингвар не сдержал улыбку.

– А то! Но с твоим отцом кто не пошёл бы? Его боги любят, а это дорогого стоит. Его сам Энунд уважал.